Возьми мое сердце - Ширли Басби

Он гладил ее кожу — то прохладную, как шелк, то обжигающую, как огонь, целовал ее неправдоподобно сладкие губы, сжимал в ладонях нежную грудь. Она целовала его в ответ, прижималась всем телом, и желание — горячее и неуправляемое — заполняло все его существо.

После того как они впервые сошлись на берегу реки, Фэнси не раз пыталась убедить себя, что испытанное ею тогда наслаждение — не более чем иллюзия, плод ее воображения. Но сейчас ею владели те же самые чувства, и она понимала, что все это время лгала себе.

Она не предполагала, что можно жаждать прикосновений, поцелуев, дрожать в предвкушении ласк одного-единственного человека.

Губы Чанса сомкнулись вокруг ее соска, и Фэнси выгнулась ему навстречу. Она впилась ладонями в его плечи, стремясь раствориться в нем и немного пугаясь себя такой — бесстыдной, неудержимой. Чанс не дал ей времени на раздумья.

Встав с постели, он стал срывать с себя одежду. Фэнси как завороженная смотрела на него. Никогда прежде ей не доводилось видеть обнаженных мужчин — в пору ее первого замужества Спенсер обычно приходил к ней ночью.

В тусклом свете Фэнси увидела широкие плечи, мускулистую, крепкую грудь, плоский живот. Не отрываясь она смотрела на темный треугольник волос внизу его живота. Какой он красивый!

Почувствовав на себе восторженный взгляд Фэнси, Чанс остановился и залюбовался ею. Бледно-желтый пеньюар соблазнительно обрисовывал стройные бедра и грудь с чуть набухшими сосками, которые он только что целовал. Он бросился к Фэнси.

— По-моему, любезная женушка, твой наряд не слишком подходит для данной ситуации, — пробормотал Чанс, снимая с Фэнси пеньюар.

Оставшись обнаженной, Фэнси начала стыдливо закрывать руками грудь.

— Не делай этого, дорогая, — тихо прошептал Чанс. — Не скрывай от меня свою красоту. Клянусь, ты самое прекрасное из всех созданий.

Чанс не преувеличивал. Фэнси, изящная и миниатюрная, обладала прекрасной фигурой. Женственные бедра переходили в длинные ноги; круглые маленькие груди венчали розовые бутоны. Гладкая кожа цвета сливок будто сияла в пламени свечей.

— Так, значит, перемирие возможно? — спросила Фэнси, пытаясь говорить непринужденно.

— Еще как! — ответил Чанс, склоняясь к ее груди. Фэнси хотела еще что-то сказать, но у нее просто не нашлось сил. Она полностью отдалась ощущениям — теплу его обнаженного тела, настойчивости языка. Холодный, сдержанный Спенсер не пробудил в ней чувственности. Деля с ним ложе, она никогда не испытывала ничего подобного. Впервые в жизни ее охватывало желание, впервые она получала удовольствие от близости с мужчиной. Как, оказывается, приятно гладить его спину и ягодицы, как чудесно видеть, что твои ласки приводят его в восторг и заставляют стонать!

— Ты настоящая ведьма, дорогая, — вдруг сказал Чанс. — Нежная, сладкая ведьма. Я уже полностью во власти твоих чар.

Широко раскрыв глаза и тяжело дыша, Фэнси взглянула на него.

— Если я ведьма, — то вы, сэр, колдун.

— Тогда, — с хитрой улыбкой произнес Чанс, — посмотрим, насколько волшебной окажется эта ночь.

Они вновь слились в поцелуе. Запустив ладони в волосы Чанса, Фэнси прильнула к нему, превратившись в сгусток страстного желания. Она забыла обо всем на свете, отбросила стеснение и робость и желала лишь одного — чтобы наслаждение, которое он дарил ей, не кончалось.

Он коснулся пальцами ее плоти, и Фэнси чуть не задохнулась от желания. Глухо застонав, она выгнулась дугой навстречу ему, судорожно гладила его плечи, спину, бедра и, наконец, дотронулась до его возбужденной плоти.

Ее легкое, робкое прикосновение довело Чанса до исступления. Сжав зубы и застонав, он приподнял ее за бедра и одним резким движением вошел в нее. Ему показалось, что он взорвется на тысячу мелких осколков — настолько сильным и острым было наслаждение.

Припав к ее сладким губам, он стал двигаться, гася полыхавший в чреслах огонь Фэнси, будто качаясь на волнах блаженства, не заметила, как с ее губ сорвался тихий; удивленный возглас. Чанс стремился продлить удовольствие, но, ощутив содрогание Фэнси, глухо застонал и отдался блаженству.

Глава 14

В то время как Чанс и Фэнси, забыв обо всем на свете, наслаждались друг другом, совсем другие чувства испытывал Морли. Сидя в гостиной Сэма, он не торопясь допивал бренди, перед тем как пойти в выделенную ему комнату в другом крыле дома.

Уже более тридцати лет Морли боролся с собой, чтобы сохранить в тайне свои подозрения относительно рождения Чанса. Всякий раз, когда Морли видел Чанса с Сэмом и Летти, его мучили угрызения совести, однако он боялся: доказательств он не имел, и откровения могли привести к грязному, отвратительному скандалу. Не будучи ни в чем уверенным и опасаясь последствий своего признания, Морли долгое время молчал. Но дальше так продолжаться не может. Тяжелая болезнь, перенесенная зимой, и последний случай, когда Морли чудом избежал гибели от укуса змеи, показали ему, что он может уйти из жизни в любой момент, и тогда никто уже не узнает, что Чанс скорее всего сын Сэма и Летти и что Констанция пыталась убить его. Сегодня Морли особенно ясно понял, что, если он вдруг умрет, тайна, которую он все эти годы носил в себе, уйдет с ним в могилу. Пусть Сэм и Летти думают о нем все, что угодно, пронеслось в его голове, но если он не поговорит с ними, то будет считать себя самым презренным трусом во всей Виргинии.

Если бы тогда знать, как все повернется! Обнаружив в ту ночь лежавшего на утесе младенца, он принес его к себе и решил отдать на время в надежные руки. Он хотел дождаться возвращения Сэма и немедленно поговорить с ним. Морли не собирался ни в чем обвинять Констанцию, а лишь рассказать Сэму, как все произошло, и отдать ему бело-голубое одеяло, в которое был завернут ребенок. Сэм — и это Морли знал точно — во всем бы разобрался и уладил дело. Но увидеться с Сэмом Морли не удалось. Вернувшись в Уокер-Ридж и увидев убитую горем Летти, Сэм немедленно увез ее в Англию. Четыре долгих года Морли не мог поговорить с ними, а малыш в это время жил у обожавших его Эндрю и Марты. Когда Сэм и Летти наконец вернулись, Чанс уже был четырехлетним крепышом, называвшим Эндрю и Марту папой и мамой, а Морли все еще терзался сомнениями.

В те годы Морли часто думал, что надо написать Сэму, но всякий раз, когда он садился за стол и брал в руки перо, ему изменяла храбрость. Предположение, что ребенок, о существовании которого Сэм и Летти даже не подозревали, скорее всего, их сын, Морли предпочитал не доверять бумаге и боялся, что письмо либо не дойдет до адресата, либо попадет не в те руки. Морли считал, что Сэм вот-вот вернется, и тогда он поговорит с ним. Но шли месяцы, которые затем складывались в годы, а Сэм и Летти все не возвращались. Мучаясь сомнениями, Морли вновь и вновь твердил себе, что надо дождаться возвращения Сэма. Писать о своих подозрениях он считал неуместным. А что, если он ошибается? Что, если ребенок — незаконный сын Сэма? Тогда Сэм никогда не простит ему разоблачения, а Морли очень обязан дальнему родственнику.