Грехи дома Борджа - Сара Бауэр

– Так что ты хотела мне сказать?

– Мне кажется, то, что сейчас происходит, началось с восстания в Сан-Лео.

Она кивнула, словно одобряя мои рассуждения.

– Когда Микелотто нашел нас, мы с Чезаре…

– Да, да, перестань бормотать и говори по существу.

– Он сообщил, что прибыл гонец, что-то там про Вителоццо, а потом сообщил, что Леонардо подготовил планы Сан-Лео, о которых просил Чезаре. Вот я и подумала, не мог ли Чезаре сам организовать восстание. Для изгнания заговорщиков Маджоне.

– Так ты считаешь, не о чем беспокоиться? Он за всем следит, а просьба молиться за него всего лишь блеф? Ты либо очень наивна, либо единственная женщина из всех, кого я знаю, которая рассуждает, как он. Все, что нам остается сейчас делать, – это ждать. По крайней мере, теперь, после твоей новости, у нас будет чем заняться.

– Да, мадонна. – Хотя мне казалось, моя беременность тоже предполагает ожидание.

– Тебе нужно найти мужа. Теперь это будет сделать не так просто, как раньше. Тебе известно, что герцог до сих пор придерживает часть моего приданого, поэтому мне нечего тебе выделить, тем более, моя дорогая, что ты превратилась в пилюлю, которую требуется как следует подсластить. Мало того что новообращенная, так еще и беременная. Правда, Чезаре признает ребенка и будет щедр, поэтому, если мы найдем мужчину, готового терпеть в гнезде оперившегося кукушонка… Ладно, предоставь все мне. И позаботься о себе. Тебе необходимо отдыхать, избегать волнений. Никаких танцев, никаких… хотя это маловероятно, наверное. Не сиди слишком близко к огню, опасайся ветра…

– Мадонна!

– Да?

– Можно задать вопрос?

– Разумеется.

– Где находится Сенигаллия?

– Немного южнее Пезаро. А что? – Наверное, ответ она прочитала в моих глазах, потому что наклонилась вперед и опустила ладонь на мою руку. – Мне жаль, Виоланта. Вряд ли он в ближайшее время заедет к нам, что бы там он тебе ни обещал.

– Тогда я должна написать ему и сообщить о ребенке.

– Нет, – возразила мадонна, – позволь мне это сделать. Новость прозвучит весомее, если поступит от меня. Чезаре тогда не станет думать, будто ты пытаешься его обмануть.

– Зачем мне его обманывать?

– Женщины часто так поступают. Он могущественный и богатый, а когда хочет, бывает нежным и обаятельным, вот они и думают, что могут заставить его поверить во всякую сентиментальную чушь. Им кажется, они его знают. Не совершай подобной ошибки, Виоланта. Его можно всю жизнь изучать, но так до конца и не понять.

Мадонна угодила почти в цель, поэтому я смутилась. Сначала вспыхнули щеки, потом жар стал распространяться дальше, так что мне показалось, будто у меня внутри разожгли жаровню. Помня наставления донны Лукреции, я отодвинула свой пуфик от огня.

– А вы скоро ему сообщите, мадонна? Не хотелось бы, чтобы все узнали о моем положении, когда ребенок еще не признан отцом.

– Когда наступит подходящий момент, обещаю. Не волнуйся. В твоем ребенке есть и моя кровь, не забывай. Я о нем позабочусь. Даю тебе слово.

– Благодарю, мадонна.

– А теперь иди. Я отдохну. Нам предстоит долгий вечер на балу у Ровереллы, а я обещала станцевать вольту с Ферранте. Он рассказывал, что музыканты Ревереллы целую неделю репетировали только этот танец, поэтому будет нехорошо, если я от усталости не смогу его исполнить.

Я обрадовалась, услышав, что она собирается танцевать с Ферранте, поскольку мне казалось, что он впал в немилость после смерти Катеринеллы, словно дон Альфонсо обо всем догадался…

Наступил сезон балов. Почти каждый вечер мы собирались после ужина во дворе замка, чтобы дойти пешком или доехать верхом до очередного знатного дома Феррары, где устраивались танцы, в перерыве исполнялись музыкальные произведения и можно было полакомиться сказочными дворцами, изготовленными из сахарной ваты и марципана. Почти год мадонна состояла в браке с доном Альфонсо, и первоначальное прохладное к ней отношение общества Феррары сменилось если не любовью к новой герцогине, то, по крайней мере, терпимостью. Грозный замок Эстенсе не пал жертвой оргий, там не произошло ни одного отравления, трупы не плавали во рву, ничего скандального. Изменения коснулись лишь убранства апартаментов и перепланировки сада. Оглядываясь на несчастную судьбу герцога Урбино, по-прежнему пребывающего в ссылке в Мантуе, кое-кто из феррарцев втайне благодарил Господа за донну Лукрецию, защищавшую их от герцога Валентино гораздо надежнее, чем смогли бы старые городские стены, которые наверняка не выдержали бы его французской артиллерии.

Вскоре после Богоявления Эрколе Строцци устроил бал в честь донны Лукреции. Хотя семейство Строцци, принадлежавшее к успешным банкирам, переместилось в высшее общество Феррары, сам Эрколе, поэт, известный своими бесконечными и безнадежными любовными похождениями, был иной. Как выразилась донна Лукреция, получив его приглашение, «хотя бы в этом доме к нам отнесутся как к гостям, а не актерам». Строцци симпатизировал мадонне благодаря ее личным качествам, а не положению. Оба разделяли страсть к поэзии и экстравагантным нарядам, у каждого за спиной осталось цветистое прошлое, которое они несли как шлейф волшебного плаща. А суть каждого оставалась невидимой для любого, кто находился вне магического круга, каким они себя очертили.

Раньше я бы с нетерпением ждала бала у Строцци, но теперь мучилась недовольством. Ни одно из моих платьев больше не было впору, однако я должна была появиться в корсете, как обычно, поскольку мадонна пока не желала делать всеобщим достоянием мое положение. Насколько я знала, она ничего не предприняла, чтобы сообщить Чезаре, а ведь ему следовало услышать новость первому. Я понимала, почему она медлит: от Чезаре не было ни одной весточки после того загадочного послания о де Лоркуа и похода в Сенигаллию. Но я теряла терпение. Если ему грозила опасность, если он рисковал жизнью, я хотела, чтобы он узнал про ребенка, на тот случай, если… Мадонну интересовало только, какие туфли подойдут к новому бальному платью и как скоро прибудет из Венеции желтый бархат, чтобы сшить обещанные плащи лютнистам Чезаре. В общем, мне оставалось лишь следовать ее примеру и держать свои тревоги при себе.

Я скучала по Чезаре. Не знаю, что там считается приличным в моем положении, но я тосковала по нему. Его семя росло в моей утробе, и тем не менее он оставил внутри меня боль пустоты, которая, казалось, становилась все острее от физических изменений моего тела. Мадонна посоветовала пасту из косточек инжира, смешанных с оливковым маслом, для снятия чувствительности груди, но стоило мне ею намазаться, как я сразу вспомнила, какое это наслаждение, когда возлюбленный ласкает языком твои соски. Анджела велела мне также регулярно смазывать женские места оливковым маслом – это должно было облегчить роды и способствовать тому, что после они не останутся растянутыми. Мужчины, говорила она, радуются минуту, поддавшись сентиментальности, когда родится ребенок, но вскоре быстро разочаровываются, убедившись, что последствия родов притупляют их удовольствие. А я не могла пользоваться маслом, не испытывая восторга воспоминаний о прикосновениях Чезаре, но потом я испугалась, как бы мое сладострастие не повлияло на ребенка, а то он мог появиться на свет уже больной от любви.

В этот чудный вечер, когда темное небо усыпали звезды, а свет от наших факелов искрился на корке льда, затянувшей свежий снежный покров, и мы хрустели по нему, направляясь по длинной подъездной аллее к дому Строцци, и сосульки откалывались от замерзшего фонтана с волшебным звоном, я пребывала в дурном расположении духа. Корсет впивался в разбухшие подмышки и натирал рубцы, появившиеся накануне, а еще, несмотря на холод, ноги отекли, так что туфли невыносимо жали, причиняя неудобство не меньше мороза. Когда мадонна вынашивала ребенка, раздраженно думала я, она заставляла нести себя даже столь малое расстояние. Она не пошла бы пешком, как была вынуждена я, когда каждый шаг больно отдавался в спине и груди. Поделом ей, если я скину и Чезаре на нее разозлится.

Правда, донна Лукреция одолжила мне сапфировую диадему под цвет моих глаз и рукавов, в прорезях которых виднелся голубой атлас. А еще после вечерней трапезы собственноручно приготовила для меня чай с малиновым листом. Мое плохое настроение стало неоправданным проявлением неблагодарности. Будь здесь Чезаре, он применил бы свое обаяние, и я парила бы над снегом, вместо того чтобы с трудом передвигать ноги. Но я была бы вынуждена смотреть, как он танцует с другими девушками, а сама сидеть в сторонке среди матрон, гранд-дам и плоскогрудых зеленых девчонок. А Чезаре улыбался бы, флиртовал и жонглировал сердцами, как циркач в маске. Только бы он прислал весточку, что с ним все в порядке. Мне большего не нужно.

После первого интермеццо Строцци самолично передал огонь мадонне, чтобы начать танец с факелом. Она покорно исполнила несколько фигур, после чего передала огонь дону Альфонсо.