Путешествие среди выживших христиан в арабском мире - Вивель Клаус

Он провел в Багдаде почти два года после того как взорвали его церковь, но и ему все же пришлось бежать на север, в Анкаву в курдистанском Эрбиле.

– В 2006 г. имела место целая серия похищений. Одному похищенному удалось бежать и вернуться домой – он-то и сообщил мне, что как-то раз ему довелось услышать, как похитители упоминали мое имя. После этого я попросил перевода на другое место.

Его панику вполне можно понять. С 2005 по 2008 гг. только в Ираке были убиты 17 священников[213]. С лета 2004 по весну 2013 гг. подверглись нападению или были подорваны 72 церкви: 44 в Багдаде, 19 в Мосуле, 8 в Киркуке, 1 в Рамади[214]. В это же время христиане стали получать конверты с шариками внутри. Вряд ли можно было ошибиться по поводу подобных сообщений. Некоторым угрожали прямо на улицах, причем угрозы иногда исходили от полиции или солдат. Граффити на стенах Багдада и Мосула пестрели призывами христианам убираться вон.

– Сегодня мы по-прежнему чувствуем, что нас могут атаковать в любом месте в любое время, – говорит архиепископ.

При моих встречах с христианами они говорят о тех же ощущениях. Их страхи подтверждаются результатами опроса, опубликованного Международной службой поддержки СМИ летом 2013 г. 870 человек из 1000 опрошенных остававшихся пока в стране иракских христиан на вопрос, рассматривают ли они возможность переезда, ответили «всегда» или «иногда». 40 % христиан намерены покинуть Ирак, потому что ощущают себя «маргинализированными», 29 % – потому что не чувствуют себя в безопасности. Только 11 % решились бы на переезд по экономическим причинам. Опрос показывает, что 91 % считают, что правительство Ирака не в состоянии их защитить. 84 % полагают, что через 10 лет Ирак превратится в страну, в которой больше не останется христиан. 84 процента![215]

Я интересуюсь, было ли им легче во времена Саддама.

– Мы научились молчать, – говорит архиепископ Варда. У него поверх белой рубашки с китайским воротником надет черный пуловер. – Наивно предполагать, что во времена Саддама нам было легче. В 1970-х он закрывал христианские школы, а из университетов вышвыривал преподавателей-иезуитов.

Во времена режима Баас все учебные заведения были национализированы, и это нанесло ощутимый удар по существовавшим здесь несколько сотен лет христианским школам. Режим Баас исходил из того, что христианское образование противоречит арабскому национализму и служит выражением западного империализма. Началось подавление всех религиозных различий: курдских, христианских, шиитско-мусульманских. Теперь образование ставило своей целью формирование иракского гражданина, способного противостоять сионизму и империализму[216].

После первой войны в Персидском заливе в 1991 г. руководство Саддама приняло более исламистское направление, запретив в конце 1990-хродителям называть своих новорожденных христианскими именами.

– Мы чувствовали себя узниками в собственной стране, – вспоминает архиепископ.

Вот такую цену в течение этих лет пришлось заплатить христианам в арабском мире за принадлежность западного мира к христианству, хотя оно и появилось на Западе гораздо позднее, чем на Ближнем Востоке.

Если в партии Баас и имелись христиане, такие как печально известный министр иностранных дел Тарик Азиз, то они остались там исключительно благодаря своей лояльности к Саддаму.

– В Сирии было все совершенно иначе, там христиане в большей степени были объединены с режимом, оставаясь при этом христианами, – поясняет архиепископ Варда. – Они занимали высокие военные посты и руководящие должности. В Ираке не было ничего подобного.

Однако здесь, как и в Сирии, агенты следили за всем, что говорили своей пастве священники. Проживая в Багдаде, Башар Варда после падения Саддама обнаружил в архивах разведки цитаты из многих своих старых проповедей, которые в период послевоенного хаоса были преданы публичной огласке. Теперь он может с удовлетворением констатировать, что с режимом никогда не миндальничал.

Амир приводит меня в офис своего старшего брата. Доктор Саади Альмалех занимает должность генерального директора курдского управления отдела ассирийской культуры, представляющего собой своего рода министерство культуры христиан Курдистана. Он написал 26 книг, которые были переведены на различные языки и включают в себя как романы, так и специализированную литературу, а также перевел множество книг с русского на арабский. Писательскую деятельность он начал, когда ему исполнилось 17 лет. Как и брат, он говорит на нескольких языках. По возвращении из Канады Саади решил основать музей ассирийской культуры. На его столе стоят иракский, курдский и ассирийский флажки.

После того как Саади покидает нас, входит человек маленького роста, чье имя я сообщить не могу. Он хочет рассказать мне о сирийском православном священнике Паулусе Искандере, своем «близком родственнике». Одно дело читать об убитых или похищенных христианах, однако совсем другое – лично встречаться с людьми, которые пережили все это. В последнем случае преступления приобретают собственное искаженное обидой лицо, дикий взгляд с выражением неизменного негодования.

Эти события произошли во время 10-летней бойни, поэтому мы вряд ли узнаем, кем на самом деле были убийцы и похитители. Мы не представляем, кто они и как выглядят. Они дают о себе знать, прикрываясь масками, подкладывая под двери записки или посылая смс с угрозами, но их практически никогда не арестовывают. Нам известны только их жертвы. Создается впечатление, что этот район Анкавы изобилует жертвами, одна из них как раз и сидит сейчас на диване рядом со мной.

Маленький человек рассказывает, как многие из бывших союзников Саддама Хусейна, примкнув к группировкам Аль-Каиды, направились в сторону Мосула. В 2006 г. они собирались полностью очистить древний ассирийский город от христиан, которых считали американской пятой колонной. Вот почему они намеревались сперва убить трех самых известных священников в городе, чтобы эта целенаправленная ликвидация возымела максимальный эффект.

За полгода до убийства Паулуса Искандера ему угрожали, требуя, чтобы он закрыл церковь, если хочет остаться в живых. Он отказался. 9 октября 2006 г. его похитили, сообщив семье, что этот акт – месть за речь Папы Бенедикта XVI, которую тот произнес в Регенсбурге за несколько недель до похищения. В своем выступлении Папа Римский обличал исламистов в том, что они распространяли свою религию огнем и мечом, в то время как христианство использовало слово и разум.

Пожелавший остаться анонимным маленький человек, перед тем как исчезнуть с дивана в офисе министра культуры, рассказывает, что его обязали написать 30 плакатов, которые бы отражали отказ от слов Папы. Их предстояло развесить по всему Мосулу. Пока он рассказывал мне свою историю, таким я его и увидел – человеком, рисующим плакаты, а затем в отчаянии торопящимся расклеить их на городских стенах. Плакаты с осуждением заявления Отца своей Церкви, которое позже похитители подкрепляют действием. В этой сцене, представляющей собой извращенный парадокс, в концентрированной форме отразился конфликт между Западом и исламизмом.

Узнав, что я из Дании, мой собеседник просит меня, чтобы мы прекратили рисовать карикатуры на Мухаммеда. Последствия этих действий обрушиваются на головы ближневосточных христиан. Подобные мольбы я слышал и в секторе Газа, и в Египте, и в Ливане. Многие хотят, чтобы подобные вещи были запрещены на Западе.

Призывам к тому, чтобы Запад проводил самоцензуру, непросто дать осмысленный комментарий, в особенности когда находишься рядом с жертвой; и тут до меня доходит, что в заложниках оказался не только тот священник в Мосуле. Заложником был и этот человечек – в тот самый момент, когда носился по всему городу со своими плакатами. Стоит на Западе появиться какому-нибудь рисунку, фильму или высказыванию, как в адрес христиан Ближнего Востока тут же сыпятся угрозы и начинаются преследования. Христиан используют в качестве заложников, чтобы заставить нас, на Западе, прекратить критиковать ислам. «Заткнитесь, иначе пострадают христиане», – говорят нам. Я пытаюсь объяснить это своему собеседнику, но он меня не понимает. А я не хочу бросать слова на ветер. Трудно убедить в чем-либо людей, к виску которых приставлен пистолет.