Основание. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов

Для всех, кроме меня. Я сегодня, пожалуй, использую эту ловушку для Возвышения. Если выход из ловушки неблизкий, а он неблизкий, потому как даже зрение Властелинов Духа не даёт подсказки на этот счёт, то я, пожалуй, половинку, а то и полный узел сумею наполнить. Впервые за многие дни.

Мы не замерли на месте, но и не стали ускорять шаг, а тем более срываться на бег. Здесь, конечно, лучшие из лучших, но удары ловушек Древних могут стать так сильны, что Предводителям там делать будет нечего. Кроме одного-единственного, меня, которого Рутгош и Седой всеми силами будут стараться довести до запретов жизни. Но и я не совсем Предводитель, да и Древние в большей части случаев позволяли добраться до таких мест и Предводителям. Возможно, зоны запрета жизни те самые тропы, которые Древние оставляли для Стражей, что должны были прийти на помощь. Или для Драконов, членов клана Императора Империи Сынов Неба.

— Вот оно.

Лишние слова, не было никого, кто не видел бы катящийся к нам вал искажённого воздуха. Только это вряд ли пыль или жар. Это стихия, которую выплеснула ловушка Древних, ловушка, которая ждала сектантов никак не меньше трёх с лишним сотен лет.

Волна искажения приблизилась и стала более заметной — зелень травы, кустов и деревьев позади неё серела и вяла. Не этапу Закалки противостоять тому, что на них обрушилось. Выросшие в зоне запрета движения сил, неспособные идти по пути Возвышения они оказались не готовы к подобному.

— Приготовились.

Жаль, что ни доспехи, ни зелья нам здесь не подмога. Жаль, что даже Стихийный Доспех, идеально подходящий для этого случая, не используешь. Не мне, конечно же, другим.

Мои змеи стихии только будут рады, если чужая стихия попробует сунуться в моё тело. Ужин. Вкусный ужин, который пришёл к ним сам.

Серый вал стихии докатился до нас, ударил в лицо, заставив прикрыть глаза, толкнул в грудь, покачнув мир, невзирая на доспех, впился в кожу тысячами крошечных бритвенно-острых когтей, потянул её во все стороны, пытаясь распустить меня на лоскуты, содрать с меня шкуру, залезть под неё.

Я сбился с мерного шага, зло выдохнул сквозь стиснутые зубы, недовольный своей слабостью, но через миг меня пронзила совсем другая мысль — если так больно мне, то что с остальными?

Бросил взгляд влево, успев заметить сквозь серое марево белое, словно снег на вершинах, к которым мы шли, лицо Дима и Карая, а затем стихия просочилась под кожу тысячами жал, скрыв мир ослепительно белой вспышкой боли.

Когда-то давным-давно я сумел сбежать от Зверей-Шершней, живших возле Фонтана Древних в лесу Зимней Гряды. Сейчас я словно перенёсся на годы назад и проиграл в том беге, споткнулся, позволил всему гнезду настичь меня.

В уши ввинтился надсадный хрип:

— Отступаем. Отступаем, это стихия Повелителей.

Какой там отступаем?

Только длительные тренировки, которые я проводил возле Столба Боли, позволили мне сохранить сознание. Я не видел ничего вокруг, ослеплённый болью, не мог сделать шаг, даже попытка шевельнуться едва не бросила меня в беспамятство. Тысячи жал вгрызались в меня всё глубже и глубже, за какой-то вдох погрузившись едва ли не до костей. Следом полоснуло острой болью руку, показалось, что огненное кольцо разом отхватило мне руку ниже локтя, следом ударило в спину, в ноги, в голову, грудь, грозя утянуть в беспамятство.

И я сделал единственное, что мне оставалось — сбежал от беспамятства, ушёл внутрь себя, и да, здесь зрение работало — ослепительная белизна сменилась тьмой тела, которая была расчерчена тысячами разноцветных нитей и искр.

За какой-то вдох я успел окинуть взглядом всё своё тело.

Первое — рука, вспыхнувшая болью, была на месте и до локтя, и после локтя. Второе — посторонний цвет — это чужая мне стихия, пытающаяся проникнуть в моё тело. Третье — ни о каких жалах, пробившихся до костей, не было и речи — чужая стихия погрузилась в мою плоть едва ли на половину пальца, а по большей части в теле до костей гораздо больше плоти. Четвёртое — змеи, которых я подготовил к этому мигу, вполне справлялись со своей задачей — сжирали осмелившуюся проникнуть в меня стихию, не обращая внимания на её суть, с одинаковой скоростью сжирая и зелёные, и алые, и синие нити и искры.

Вот только змеев я подготовил маловато. Скрипя зубами, которых, вообще-то, у меня, по сути, не было в облике духовного зрения и цедя ругательства, я заставил туманом хлынуть в себя стихию из второго средоточия, прогнал по всему телу, концентрируя ближе к границам, создавая из неё подобие Духовной Защиты, только не давая ей выйти за пределы тела.

Как нельзя втягивать в себя силу извне, так нельзя и выпускать её вовне — чревато травмами, которых я не только насмотрелся у идущих семьи, но и успел вылечить не одну и не две, начиная от Седого и заканчивая собой.

Одно дело попробовать использовать зрение лекаря на Зеленоруком в спокойной обстановке и совсем другое — получить травму сейчас, когда от боли и так крошатся зубы. Ещё хоть одна дополнительная вспышка боли и я потеряю сознание. Что будет после, сумеют ли отбиться мои змеи без моего управления и присмотра — никто, и даже я сам не знаю.

И, как назло, едва на пути чужих стихий встала пелена синего тумана, как эта самая боль вспыхнула с новой силой. Если пыль чужой стихии мой туман удержал легко, не давая пройти глубже, то нити чужой стихии легко пронзили его, став только толще и длинней, вкручиваясь в моё тело, вгрызаясь в него, заставляя меня даже здесь, внутри себя, в облике духовного зрения, стискивать зубы.

Я сумею, я удержусь, я выстою.

Темнота тела стала выцветать, сереть, наливаться белизной. Одной частью себя я боролся с накатывающим беспамятством, другой частью менял защиту: оттаскивал туман воды глубже в тело, змеев же напротив, направлял ближе к коже, натравив только на нити. Беда была в том, что нитей были сотни, если не тысячи, змеев же в разы меньше.

Хуже того, пожирая нити, они набирали толщину, и самые большие из них уже просто не влезали между туманом и кожей, изгибаясь, то ныряли глубже под туман, то всплывали выше, хватая пастью нити стихии. Ещё немного и хоть один, пусть случайно, но словно всплывёт над поверхностью моей кожи, обеспечив мне травму и новую вспышку боли.

Я снова помянул дарса и усложнил защиту,