Коктейль для Барби - Штеффи Вольф

Мне звонят на мобильник. Это Роланд. Он спешит рассказать мне, что уже поговорил с женой о разводе и о моем переезде.

— Так что, как только, так сразу, — сообщает он радостным голосом. — А когда ты сможешь переехать в Гамбург?

Подождите, подождите. Что же это получается? Просто какое-то сумасшествие. Все происходит слишком быстро. И Геро, мой Геро, тоже, очевидно, что-то недоговаривает. Я не знаю, что мне делать. Для начала меня послезавтра ждут в Берлине. Почему мне никто не поможет? В экстремальных ситуациях я всегда остаюсь одна. Проглоти я ненароком аскариду, никто бы не попытался ее извлечь, а просто ограничился бы замечанием: «Ну, что поделаешь, такое иногда случается».

Дверь открывается, и входит Мариус в сопровождении какой-то женщины. Похожая история уже была на вечеринке по случаю открытия нашего клуба. Тогда Мариус пришел с Сюзанной, чтобы объяснить мне, что он заблуждался и что у него с ней никогда ничего не было. А с женщиной, которую он привел сейчас, у него точно что-то есть. Это может быть только Уши.

Мариус бледнеет, когда замечает меня, и я говорю Роланду:

— Я скоро тебе перезвоню.

— Привет, Каро, — говорит Мариус серьезным голосом. У меня комок застревает в горле, я чувствую себя страшно униженной. — Каро, это Урсула. Урсула, поздоровайся с Каролин.

Ей что, три года, и она еще не приучена к горшку? Или это чудо в перьях делает только то, что говорит инструктор? Я пристально смотрю на Урсулу, которая промычала что-то нечленораздельное вместо приветствия. Теперь она снова прижимается к Мариусу. Будь она самим доктором исторических наук, никто из учеников не воспринимал бы всерьез ее лекции, даже поначалу. Ученики бы забрасывали ее бумажными пульками, пока она стоит у доски. После того как никто из них не изъявит желания идти отвечать, она скажет, покоряясь судьбе:

— Ну, нет так нет, я ведь просто спросила.

Выезжая с классом на экскурсию, ей нужно всегда быть начеку, потому что ученики норовят подложить ей какую-нибудь свинью. Ручку двери они всегда вымазывают в зубной пасте, а ночью, прокравшись к ней в спальню, опускают ее руки в теплую воду и ждут, пока учительница наложит в штаны. Я ненавижу Урсулу. Она должна уйти. И немедленно. Мариус приветствует Питбуля рукопожатием, а тот здоровается с Урсулой так, как будто они вместе уже пуд соли съели. Я только диву даюсь.

— Ральф, спасибо еще раз, что ты помог мне с переездом, — лопочет Урсула. — Без тебя бы у нас ничего не получилось.

Мариус кивает. Мариус кивает! Итак, Урсула-Уши уже переехала к нему! Со своими фаянсовыми тарелками и бесконечными макраме. И Питбуль ей в этом помогал! Ну, с ним-то я еще поговорю.

— Э-э, Каро, можно с тобой переговорить? — спрашивает Мариус. Я киваю. Что мне еще остается делать? Он ведет меня в раздевалку. Правда, ее уже заняли какой-то молодой человек и девушка, которые стоят голышом и спорят, целоваться им или не целоваться, что мне совсем неинтересно. Я сажусь на упаковку «Клинекса» и просто жду, что будет.

— Ты страшно изменилась, Каро! — говорит Мариус. — Ты такая, такая… — Он не может подобрать слов.

— Ну, скажи, какой я стала? — спрашиваю я нетерпеливо.

Мариус пожимает плечами:

— Ты стала такой… такой холодной. Да, именно холодной.

Я??? Я и ВДРУГ ХОЛОДНАЯ? Вот уж неправда!

— Слушай, — говорю я, — дай я теперь кое-что скажу! С чего ты взял, что я охладела к тебе? Ты даже не дал мне слова сказать в свое оправдание!

— Ах, Каро, да тебе, собственно, было на все глубоко наплевать! Ты больше себя жалела, а в мое положение не хотела войти. И в один прекрасный момент просто послала меня куда подальше.

— Неправда, — сержусь я, — я пыталась до тебя дозвониться, и не один раз, но ты просто не брал трубку!

— Если бы я что-нибудь для тебя значил, ты бы села на первый поезд или на первый самолет и вернулась бы в Ватцельборн. Но ты не сделала ни того ни другого, ток-шоу было тебе важнее.

— Знаешь ли, дорогой мой, работа налагает на меня определенные обязательства, — возражаю я, — я ведь должна соблюдать условия контракта. Тебе бы стоило подумать об этом.

— Пожалуй, мы оба были неправы, — признает Мариус, — но ты в большей степени. Ты все время думала только о себе. А потом в довершение всего улетела в Испанию с этим Роландом Дункелем.

— Ну да, с досады на тебя! — кричу я. — Твой поступок ничем не лучше! Эта дурочка Уши!

— Уши очень милая. — Мариус сияет, произнося это. — Она готова посвятить мне всю свою жизнь.

— Тогда извини, но по мне, так смысл жизни не в том, чтобы посвятить ее без остатка какому-то человеку. У меня своя жизнь, у других своя!

Мариус смотрит на меня.

— Тогда к чему вообще этот разговор? — говорит он. — Мне всегда казалось, что мы слишком разные.

Он подходит ко мне и проводит рукой по моей щеке.

— Мне очень грустно, что все так получилось. Но я надеюсь, что ты найдешь свою дорогу в жизни и будешь счастлива. Я, во всяком случае, постараюсь стать счастливым. — И после этого он просто уходит.

Зашевелилась и парочка. Женщина подходит ко мне и спрашивает:

— Можно я возьму «Клинекс», на котором ты сидишь?

Все еще ужаснее, чем в «Истории любви».

Через несколько минут я выхожу из раздевалки. При этом я задеваю рукой подсвечник, он падает на картину в рамке. Там были два сердца, которые слились воедино. Ирония судьбы.

Питбуль делает вид, что не замечает меня. Маузи, к которой между тем присоединилась Араб-раб, говорит, что все ужасно. Обе при этом прячут глаза. Арабраб тихо спрашивает меня:

— Ну, как там, на Лиино Вентуре?

Потом я ухожу, ни с кем не попрощавшись. На улице темно. Я некоторое время стою в нерешительности и смотрю на ясное небо. На небе звезды. Пришла эсэмэска от Геро: «Будет лучше, если первое время ты поживешь где-нибудь в другом месте. Не хочется портить отношения с остальными. Пожалуйста, пойми меня».

Я должна сесть. Поскольку поблизости нет скамеек, то лучше сразу в сточную канаву. Это как раз соответствует моему настроению. Я даже не могу плакать. Набираю номер Роланда Дункеля. Он сразу снимает трубку.

— Я переезжаю в Гамбург, — говорю я тихо. — Как там с квартирой?

Роланд говорит, что он обо всем позаботится, что все, что от меня требуется, — это быть вместе с ним. Мне становится легко на душе.

Геро милосердно предложил мне еще одну ночь переночевать у него.

— Пожалуйста, пойми меня. Не могу рисковать дружбой других. Я в полном смятении, — извиняется он. — Уж и не знаю, что сказать.

Я тоже больше ничего не говорю, а молча, киваю и заказываю билет на самолет до Берлина.