Неведомый путь - Алексей Игоревич Ильин

— Ты не прав. Да как ты понять не можешь, что для тебя так будет лучше! — вновь повысил голос Лео, хватая Гаранина за плечи, глядя ему в глаза. — Ты не прав, Рома. Ты никогда не обидишь ни жену, ни детей.

— С чего такая уверенность? — М-да, таким образом скоро ламп не останется в гостиной.

Девчонка вжалась в спинку стула и глядела почему-то на меня испуганными глазами. Мне тоже было не слишком приятно оказаться свидетелем такого личного разговора, но почему-то я был уверен, если себя выдам, это не слишком понравится Гаранину, и на меня обрушится потолок. Видно же, что Роман нестабилен и едва контролирует свою силу. Хотя это было немного странно в его возрасте.

— Потому что ты — не он. Я позову директора. Ты себя не контролируешь, — бросил Демидов и отпустил своего друга.

— Нет, не нужно. Я справлюсь, — уверенно проговорил Гаранин и закрыл глаза. Секунд через десять всё действительно прекратилось. Несколько уцелевших светильников создавали мрачную атмосферу, повсюду валялись осколки разбитых ламп, а на ковре виднелись несколько подпалин, и это я заметил только сейчас. — Всё, я спокоен. Доволен?

— Вполне. — Кивнул Демидов. — Я могу тебя оставить? Или тебе сейчас нужна персональная нянька? Мне ещё с Крис поговорить нужно. А по характеру она ещё тебе фору даст.

— Иди, — выдохнул Роман, провожая друга взглядом. — Насколько я знаю, у тебя отец не сторонник договорных браков. — Неожиданно проговорил он, поворачиваясь ко мне.

— Насколько я знаю, дела моего отца и его семьи тебя не должны касаться, — протянул я в ответ, вновь беря в руки карандаш и пододвигая к себе листок. Я чувствовал на себе ещё некоторое время пристальный взгляд, но потом Роман тяжело выдохнул и подошёл к девчонке, начиная с ней о чём-то разговаривать.

Меня же не отпускал разговор между Романом и Лео. Я даже не задумывался о том, чтобы в моей семье можно было сделать что-то без согласия других. Да я даже представить себе не мог, что в угоду бизнесу Саша решил бы что-то за меня, поставив в известность письмом. И это дорого стоит, ведь, судя по тому, что говорил Демидов, это было само самой разумеющимся в высшем обществе.

Проникшись отношениями в своей семье, с каждым разом начиная ценить своего отчима всё больше и больше, я посвятил ему большую часть своего письма. Именно в это время вдали от родных, я понял, что вёл себя как дурак, и с этого дня хочу называть Александра отцом, если тот будет не против. Я попросил его позаниматься со мной, хотя бы пока посредством почты ботаникой, а то, сдаётся мне, с нашим дедком и не так чтобы хорошо разбирающимся в травах Лазаревым мы далеко не уедем. Самостоятельно же во всём этом совершенно невозможно разобраться.

Другую часть письма я посвятил рассказам про то, что на факультете меня приняли хорошо и даже начали завязываться приятельские отношения с некоторыми старшекурсниками. Написал про Егора, радуя мать тем, что, учитывая мою социофобию, у меня наконец-то появился настоящий друг. Написал про Гвэйна — смеска волка и лайки, которого я нашёл на болоте. И про то, что директор разрешил держать его в школе. Письмо получилось сумбурным, большим, но одновременно с этим искренним. Про Гвэйна, конечно, чистая ложь, но мало ли кто будет читать это письмо перед отправкой?

Запечатав конверт, я оставил письмо на специальном столике, откуда их забирала по утрам горничная, чтобы отправить адресатам, и направился в лаборатории Лазаревых.

Глава 24

В лаборатории стояла подозрительная тишина. Я дошёл до кабинета и постучался. Стучаться меня научил как раз мой далёкий предок, разработав телесную систему наказаний, прививая зачатки этикета. Я не люблю и никогда не любил, когда меня наказывают. Вид гоняющегося за мной ремня из сыромятной кожи с огромной пряжкой очень быстро научил меня здороваться, говорить «спасибо» и стучаться, перед тем, как вломиться в любую комнату этого жуткого, странного, но довольно притягательного места.

На стук мне никто не ответил, и тогда я решился открыть дверь. Лазарев стоял спиной к двери и о чём-то сосредоточенно думал, уставившись в стеллаж с книгами.

— Кха-кха, — кашлянул я, пытаясь привлечь к себе внимание. Григорий обернулся и кивнул на свободное кресло. Я послушно прошёл в указанном направлении и сел поудобнее.

— Что тебя привело в столь ранний час? Неужели решил сдать экзамен досрочно и перейти к практике? — он, наконец, отвернулся от книг и переключил внимание на меня.

— Не совсем. Просто я решил уточнить пару моментов, — я не понимал настроения Гриши. Он всегда был спокоен и сосредоточен, но сейчас я кожей ощущал тяжёлую ауру, собирающуюся вокруг него, а сам предок выглядел крайне задумчиво.

— Так уточняй, — сказал он сухо.

— Что-то случилось? — осторожно спросил я, хотя прекрасно понимаю, что случиться с призраком практически ничего не могло.

— И да, и нет. Мне нужно вернуться обратно за Грань. С моим присутствием здесь энергетический баланс начал постепенно меняться, и уже возникли некоторые, так сказать, последствия.

— Например? — мне совершенно не понравилось начало разговора. Не сказать, что я был рад присутствию Гришки, но он уже стал неотъемлемой частью моей жизни.

— Например, разрушительный ураган в Китае. Или наводнение в Японии. Их просто не должно было быть. И отсюда, незапланированные жертвы. — Лазарев поморщился, вновь отворачиваясь от меня.

— А ты уверен, что это всё из-за твоего присутствия здесь? — нахмурился я.

— Да. У меня состоялся интересный разговор с Прекраснейшей. С одной стороны, она вопит, чтобы я прямо сейчас уходил обратно, а с другой стороны, верещит, что цель моего пребывания здесь ещё не достигнута. Такой вот экзистенциальный кризис, — добавил он задумчиво. — Здесь нет правильного ответа, и выбирать придётся предпочтительный.

— А как же моё обучение? — спросил я, чувствуя подступающую панику. Если бы ещё месяц назад мне сказали, что предок отчаливает и не обещает вернуться, я радовался бы как ребёнок на Новый год. Но сейчас радоваться не получалось. У меня только начало хоть что-то получаться, я только захотел стать кем-то большим, чем просто сыном Александра Наумова, хоть что-то узнать о магии и начать применять её, в конце концов. А тут такое.

— Вот это и является дилеммой