Сон №9 - Дэвид Митчелл

Госпожа Сасаки наливает суп мисо из кастрюльки в стоящую передо мной глубокую лакированную тарелку. Рыба-коиваси и кубики тофу. Андзю любила коиваси – наша бабушка всегда подавала ее именно так. Паста из соевых бобов кружится на дне тарелки, словно оседает взбаламученный ил. Желтый маринованный дайкон, рисовые шарики с лососем, завернутые в листья водорослей. Настоящая домашняя еда. У себя в капсуле я живу на тостах и йогурте, да и то если встану пораньше, такие же вещи готовить слишком хлопотно. Я знаю, что должен бы умирать от голода, но мой аппетит все еще не проснулся. Я ем, чтобы не огорчить госпожу Сасаки. Когда бабушкин пес Цезарь умирал, он ел, чтобы просто не огорчать ее.

– Госпожа Сасаки, я могу вас спросить?

– Догадываюсь, что тебе интересно.

– Где я?

Она передает мне тарелку.

– Ты не спросил у Бунтаро?

– Вчера я не мог собраться с мыслями. Совсем.

– Что ж, ты в доме моей сестры и зятя.

– Они – та пара на фото в ракушечной рамке, что висит над факсом?

– Да. Я сама сделала этот снимок.

– А где они сейчас?

– В Германии. Ее книги там очень популярны, поэтому издатель устроил ей литературное турне. Ее муж изучает европейские языки, так что, пока она исполняет свой писательский долг, он роется в университетских библиотеках.

Я прихлебываю суп.

– Это здорово. Так она писатель? Это она работает на чердаке?

– Ей больше нравится, когда ее называют «рассказчицей». А я все думала, сумеешь ли ты найти кабинет.

– Но ведь это ничего, что я туда забрался? Я, э-э, даже начал читать рассказы, которые нашел на столе.

– Не думаю, что моя сестра стала бы возражать. Непрочитанные рассказы – не рассказы.

– Ваша сестра, наверное, особенный человек.

– Доешь-ка рисовые шарики. Почему ты так считаешь?

– Из-за этого дома. Мы в Токио, но кажется, что вокруг лес Кофунского периода[104]. Ни телефонов, ни телевизора, ни компьютера.

Когда госпожа Сасаки улыбается, ее губы складываются бантиком.

– Я обязательно ей передам. Ей это понравится. Моей сестре не нужен телефон – видишь ли, она глухая от рождения. А мой зять считает, что этому миру нужно меньше коммуникации, а не больше.

Госпожа Сасаки берет апельсин, режет кружочками на деревянной доске и выжимает сок для приправы. Садится за стол.

– Миякэ-кун, я думаю, тебе не стоит возвращаться в Уэно. У нас нет доказательств того, что те люди или их сообщники хотят тебя найти, но у нас нет и доказательств того, что они этого не хотят. Мне кажется, что рисковать нельзя. Ведь в пятницу они знали, где тебя найти. На всякий случай я позаботилась, чтобы твое личное дело в Уэно затерялось. Думаю, тебе надо тихо посидеть здесь до конца недели. Если кто-нибудь будет расспрашивать про тебя в «Падающей звезде», Бунтаро скажет, что ты уехал из города. Если нет – на горизонте чисто.

Это разумно.

– Я согласен.

– О будущем побеспокоишься через неделю.– Госпожа Сасаки разливает чай.– А пока – отдыхай. В жизни мы не столько преодолеваем трудности, сколько переживаем их.

Зеленый чай с ячменными зернами.

– Почему вы с Бунтаро мне помогаете?

– «Кому» значит больше, чем «почему». Ешь.

– Я не понимаю.

– Неважно, Эйдзи.

В тот же день, позднее. Звонок в дверь, и сердце снова уходит в пятки. Откладываю рукопись. Если это не Бунтаро и не госпожа Сасаки, то кто? Я сижу в кабинете на чердаке, но все равно слышу, как поворачивается ключ в замке парадной двери. Я уже привык к тишине, наполняющей этот дом, и уже различаю, что мне кажется, а что нет. Вот распахивается дверь, шаги в коридоре. Книги замерли, прислушиваясь вместе со мной.

– Миякэ! Расслабься! Это Юдзу Даймон! Выходи, выходи, хватит прятаться! Мне дал ключ твой домовладелец.

Мы сталкиваемся на лестнице.

– Выглядишь лучше, чем в прошлый раз,– замечаю я.

– Большинство жертв дорожных происшествий выглядит лучше, чем я выглядел в прошлую пятницу,– отвечает он.– А вот ты выглядишь хуже. Ух ты! Это они так тебе глаз разукрасили? – На его футболке надпись: «Все мы смертны».– Я пришел извиниться перед тобой. Я даже подумал, что должен отрезать себе мизинец.

– Что бы я стал делать с твоим мизинцем?

– Да что угодно. Заспиртовал бы его и держал в шкатулке с эмалью: идеальная штука, чтобы ковырять в носу в изысканном обществе. А какой предмет для разговора: «Знаете, когда-то он принадлежал знаменитому Юдзу Даймону».

– Спасибо, но уж лучше я буду ковырять собственным пальцем. И потом,– я неопределенно машу рукой,– я ведь сам решил вернуться, ты тут ни при чем.

– Да, кстати, вот тебе десять пачек сигарет, чтобы ты смог перекантоваться,– говорит он. Я понимаю, что он до сих пор в сомнениях насчет того, хочу я его убить или нет.– Если бы я отрубал себе палец всякий раз, когда приходилось извиняться, сейчас от моей руки осталась бы одна лопатка. «Мальборо». Я вспомнил, что ты курил «Мальборо» в бильярдном зале в тот великий вечер. А твой домовладелец подумал, что тебе понравится, если твоя гитара составит тебе компанию, так что я захватил ее с собой.

– Она внизу, в коридоре. Ну, как ты?

Как я? Странно, но я не сержусь.

– Спасибо,– говорю я.

– Он пожимает плечами.

– Ну, учитывая…

Я пожимаю плечами.

– Пойдем покурим в саду.

Как только я начинаю свой рассказ – с того момента, как затолкал его в такси,– я не могу остановиться до самого конца,– когда Бунтаро затолкал меня в свою машину. Не помню, чтобы я когда-нибудь так много говорил. Даймон не перебивает, только зажигает нам сигареты и достает пиво из холодильника. Я рассказываю ему даже про своего отца и зачем я вообще приехал в Токио. Когда я наконец заканчиваю, солнце уже село.

– Что меня удивляет,– говорю я,– так это отсутствие шума в прессе. Как могут сорок человек погибнуть – и не тихой смертью, заметь, а со взрывами и пальбой, как в боевиках,– и чтобы об этом даже не сообщили?

Пчелы зависли над лавандой.

– Разборки Якудзы выставляют полицейских идиотами, а политиканов – подхалимами. Что, как всем известно, чистая правда. Но если признать это публично, у токийских избирателей может возникнуть вопрос, зачем они вообще платят налоги. Так что телевидение к таким вещам и близко не подпускают.

– А газеты?

– Журналистам скармливают сообщения о битвах, которые уже выиграны или проиграны высоко в верхах. Настоящие, чувствующие материал журналисты – в черном списке, их не пускают на пресс-конференции, поэтому газеты не могут держать их в штате. Правда, ловко?

– Тогда зачем вообще нужны новости?

– Людям нужны книги комиксов и волшебные сказки. Смотри, стрекоза! В старину поэты-монахи определяли неделю и месяц по цвету и блеску стрекозьих – как их там? – фюзеляжей.– Он поигрывает зажигалкой. – Ты рассказал своему домовладельцу об этом без купюр?

– Постарался смягчить жестокость. И не стал упоминать об угрозах убить его жену, раз человек, который хотел это сделать… мертв. Не знаю, что уместно было рассказать, а от чего его начнут мучить кошмары.

Даймон кивает.

– Бывает, что нет совершенно правильного решения, и все, что можно сделать,– это выбрать наименее неправильное. А тебе это снится?

– Я не очень много сплю.– Я открываю банку пива.– Что ты думаешь делать?

– Папаша считает, что мне нужно на время исчезнуть, и это единственное, в чем я с ним согласен. Утром улетаю обратно в Штаты. С женой.

Я проливаю пиво.

– Ты женат?! С каких пор?

– Даймон смотрит на часы.

– Уже пять часов.

Его лицо на секунду озаряет улыбка неподдельной радости.

– Мириам? Кань Хьо Юнь?

Улыбка исчезает.

– Ее настоящее имя Мин. Его знают очень немногие, но мы перед тобой в долгу. До меня дошло, что она применила к тебе свой знаменитый удар ногой.

– Я пришил их обратно. Мин? У нее каждый раз новое имя.

– Это останется насовсем.

– Мы чокаемся своими банками.

– Поздравляю. Быстрая, э-э, свадьба.

– Так было задумано – пожениться тайно и сбежать.

– А мне казалось, что вы ненавидите друг друга.

– Ненавидим.– Даймон внимательно изучает свои руки.– Любим.

– Твои родители знают?

– Они уже десять лет как живут раздельно – конечно, соблюдая все приличия. Но они вроде как утратили право давать мне советы…– Даймон поигрывает своей зажигалкой,– по поводу моей личной жизни.

– Значит, тебе нужно спешить к, э-э, Мин-сан?

– Да. Мне нужно ехать, чтобы забрать билеты на самолет. Но, пока я не ушел, ты не покажешь мне фотографию своего отца?

Я достаю ее из бумажника. Он внимательно изучает снимок и отрицательно качает головой.

– Мне жаль, но я никогда не видел этого парня. Стой, послушай, я спрошу своего папашу, не сможет ли он выяснить, как связаться с тем детективом, которого обычно нанимал Морино. Якудза обычно пользуется услугами одного-двух доверенных лиц. Я не могу обещать наверняка, сейчас в полицейском департаменте мэрии настоящая неразбериха, никто не знает, кто, когда и с кем. К тому же Цуру, по всей видимости, вернулся из Сингапура, правда лишившись части памяти и рассудка,– он явно нужен кому-то в качестве подставного лица. Но я постараюсь. Потом будешь действовать сам, но, по крайней мере, это поможет тебе составить план «Б».