Предателей (не) прощают (СИ) - Суботина Татия

Этот вечер не стал откровением, но прошел хорошо. Мое первое впечатление о Павле не оказалось ошибочным. С ним было интересно и легко, только… продолжить в горизонтальной плоскости почему-то не тянуло.

Хотя все было при нем: и фигура, и лицо, и умение себя подать. Да и смотрел Вавилов на меня с тем самым мужским интересом, от которого каждая женщина способна расцвести.

Либо я не каждая, либо с моей женской сутью приключилась проблемка.

В какой-то момент, прислушиваясь к себе, я испугалась, что мое либидо загнулось смертью храбрых. А может, слишком мало времени прошло после того, как Давыдов попытался расплатиться со мной за секс. Или после известия о его счастливом браке с моей подругой… Или…

– Мы же еще встретимся? – спросил Павел, вырывая меня из раздумий, которые поглотили во время поездки в его автомобиле.

Он припарковался возле моего подъезда, заглушил мотор и повернулся ко мне в ожидании.

Глядя на этого симпатичного самодостаточного мужчину, я все мучилась загадкой: почему меня к нему не тянет на банальном плотском уровне? Почему тело не предает, не выскакивает сердце, не потеют ладошки и дыхание не перехватывает? Где справедливость?

С другой стороны, живут же как-то женщины без феерических оргазмов, симулируют… Готова ли я на это ради той тихой гавани, которую Вавилов может мне обеспечить?

– За первым свиданием должно следовать второе, не правда ли? – улыбнулась я, и Павел заметно расслабился.

Глупо не давать шанса новому началу, если рана в душе болит и продолжает кровоточить. Этой ране десять лет уже, не ждать же мне всю жизнь, пока она зарубцуется?

– Тогда я заеду за тобой завтра? В театр, оперу, кино, на выставку? Куда пожелает моя леди? Или мне проявить фантазию? – И мужчина мне лукаво подмигнул.

– Если честно, я не люблю сюрпризы, – натянуто улыбнулась я. – С моими мальчишками не соскучишься, непредсказуемость – их конек, поэтому мне теперь милее точное планирование и жизнь без непредвиденных обстоятельств.

Хоть бы раз так когда-то получилось…

– О, понимаю, – сказал Вавилов, но ему не удалось скрыть ноток разочарования, что прозвучали в голосе.

– Но я не против в этот раз побыть ведомой, – пошла на уступку я. – Ты же не собираешься ни в какую авантюру меня втягивать?

– Что ты, Маша, – рассмеялся Павел. – Я же хороший, воспитанный мальчик, если верить словам мамы.

Только нас, женщин, почему-то чаще тянет к плохим… Душевный мазохизм какой-то.

– Тогда ты знаешь мой номер телефона, хороший мальчик, – усмехнулась я и вышла из машины Вавилова прежде, чем он успел галантно открыть мне дверцу и подать ладонь.

Вечер был хорошим, только вот этих лишних движений мне сейчас совсем не хотелось.

– Я позвоню, – пообещал мне Вавилов, проводив до подъезда.

– Спасибо за свидание. Все было чудесно, – простая банальность, которую я чувствовала, что обязана была озвучить.

– Все для тебя, – ответил он такой же банальностью, поцеловал меня в щечку и уехал.

В квартиру я поднималась с непонятным даже для себя настроением и роскошным букетом кремовых роз – подарком Паши.

– Тебя впервые не пустили в квартиру Князевых? – удивилась я, когда увидела Широкого на моей лестничной площадке.

– Кончилось благодарное время, когда я мог задарма вас объедать, – состроил трагическую мордашку Артем. – Возрадуйся, мать, теперь на одного нахлебника для тебя станет меньше.

– Рассказывай больше, – хмыкнула я, ни на минутку не поверив в эту клоунаду.

– Да, я уже поужинал, – тут же признался Широкий. – Лампа такие пироги испекла, м-м-м, бомбаракета. Все Большого своего впечатлить хочет, а мужик уже и так увяз по самую макушку.

– И Петр у нас ужинает? – удивилась я.

– Не все же внучке на свидания бегать, бабушка тоже устраивает свою личную жизнь, – сказал он и красноречиво пошевелил бровями.

– Лампа уже доложила?

– В Лампе умер Штирлиц, но и я сам не лыком шит. – Широкий поднял указательный палец вверх. – Увидел тебя с ухажером из окна. Решил вот встретить, все равно домой собирался. Кто таков? Откуда? У вас серьезно?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Эй-эй, притормози! – возмутилась я. – Еще чуть-чуть, и я подумаю, что ты ревнуешь. Выглядишь как классический случай Отелло.

– Я просто по-дружески волнуюсь, – пожал плечами он.

– Я и сама пока не знаю, серьезно у нас или нет, поэтому и говорить нечего, – и не соврала ведь.

– Ладно, отмазка засчитана, но, думаю, от своих юных гениев ты таким объяснением точно не отделаешься, – ухмыльнулся Широкий. – Кстати, Славная тебе не звонила?

– С чего бы ей мне звонить? – нахмурилась я. – Что-то случилось?

– Она улетела к родным на похороны отца, вот я и подумал… А, не бери в голову, – быстро вернул себе легкомысленный вид Артем. – Побежал я, бывай.

И он проскочил мимо меня к лестнице.

– Может, на чай хоть зайдешь?  – крикнула ему  вдогонку. – О моей новой работе поговорим.

– В другой раз, Князева. Я чай на год вперед уже нахлебался, – отшутился друг. – Да и я, знаешь ли, соскучился по женской ласке, пора наверстать.

Я лишь головой покачала, а Широкий уже скрылся из виду. Дома меня ждала семья и Петр Большой, улыбчивый, накормленный и счастливый возле своей Лампы.

После ужина я рассчитывала на допрос с пристрастием от мальчишек, но они закрылись у себя в комнате и странно затихли. Такое их поведение меня несколько насторожило, и, как я убедилась немногим позже, материнская интуиция и здесь не подвела.

Давыдов

Грач оказался надоедливее свидетелей Иеговы, в одиночестве Ивана оставить отказался, приперся за ним в лофт. А там бессовестным образом подточил стратегические запасы холодильника и задрых на диване. Или сделал вид, что задрых, Давыдов не взялся бы проверять. Сам он привидением слонялся из угла в угол.

Не было ему спокойствия этой ночью.

«И не будет уже никогда, ни на этом свете, ни на том», – подумалось мужчине с горечью.

Он и глаз не сомкнул, уснуть не получалось, забыться тоже. От осознания, какой отбитой мразью оказался по отношению к единственной важной для него женщине, все тело корежило и выворачивало наизнанку.

Только хоть грудную клетку попробуй вспороть, чтобы вытащить ноющий мешочек, хоть на луну попытайся сбежать, а прошлого не вернуть и не исправить. Сделанного не воротишь, сказанного не возьмешь обратно, от себя не скроешься, а памяти не прикажешь стереть все, что не хотелось бы помнить…

Давыдов привык к ударам судьбы. Жизнь жестоко его била, пока он не взял ее в собственные руки,  потом и кровью добившись цели, к которой шел. Он научился держать удар, безжалостно бить в ответ, но никогда бы не подумал, что своими руками разрушит собственное счастье.

«Предательницу хотел проучить? Воочию показать, кого она упустила, погнавшись за деньгами? – хмыкнул про себя Иван. – И как теперь расхлебывать то, что успел наворотить, ослепленный гордостью?»

Не Манюня его предала, а он ее. Дважды.

Первый раз еще десять лет назад, когда улетел не разобравшись, а второй – после их совместной ночи, банально струсив повторно увязнуть.

И Лёля… Как Принцессе в глаза смотреть после такого?

Иван был нокаутирован реальностью и не знал, сможет ли реабилитироваться, получит ли еще один шанс?

Спать он даже не пытался, там его поджидала Манюня и несбывшиеся мечты. Только и скрыться от глаз Принцессы, в которых читались немой укор и разочарование, тоже не получалось. Всюду ему мерещились: на дне кофейной чашки, в отражении окна, в огнях ночного города, на внутренней стороне собственных век…

«Чемпион на ринге, в жизни так себе… – все звучало в ушах Давыдова и болезненными уколами отдавалось в груди. – Устами младенца – кажется, так?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Права была его мать, называя выродком, недалеко он от нее ушел. В дно бутылки не нырнул, но все равно его достиг – жизнь умела изощренно шутить.

Рассвет разогнал тени в лофте, но оставил в душе Давыдова. И за грудиной что-то давило, ныло, жгло…