Встреча на далеком меридиане - Митчел Уилсон

— Что-то я давно не видел Хэншела, а ты? — внезапно спросил он.

— Я видела, — чуть поколебавшись, ответила Анни. Они сидели в кафе «Арарат», в той половине, где столики стоят на возвышении. Низкий потолок был расписан ярким орнаментом, за спиной у них горели краски освещенной боковым светом панорамы, и записанный на пластинку голос Ива Монтана, поющего «C'est si bon», казалось, несся с вершины Арарата, с бурых холмов вокруг озера Севан, из увитых виноградом развалин на скале. — Я видела его вчера, — добавила она.

— Вот как?

— Я работала с ним. У него было совещание в министерстве, и он просил меня подробно записать все, что будут говорить и русские, и он сам. Вместо того чтобы переводить сразу, я просто все записывала, а потом перевела для него с русского на английский. Совещание тянулось два часа. Он отвез меня домой, но мы почти не разговаривали. Впрочем, он спрашивал о тебе.

— Да? — сухо спросил Ник. — А потом?

— Что — потом?

— Он отвез тебя домой, а потом что? Он был у тебя, когда я звонил?

— Да нет же. Просто мне нужно было работать. Я должна была перевести для него мои записи, чтобы после заняться своей статьей.

— А потом он пришел за твоими записями?

— Нет, — спокойно ответила Анни. — За ними приехал шофер из посольства.

— А когда я звонил, почему ты не сказала, что виделась с ним?

— Потому что в это время я уже покончила с записями и работала над своей статьей. И Хэншел как-то вылетел у меня из головы. — Анни нахмурила брови. — Ты же не спрашиваешь о других людях, с которыми я работаю.

— У меня особое отношение к Леонарду, — сказал он. — Когда он был моим шефом, мне нравилось работать с ним — он умел воодушевить и прочее, и все же в последнее время, зная, к чему он меня склоняет, я стал почти бояться его.

— Не понимаю, почему ты так не хочешь ехать в Вену. По-моему, нет проблемы важнее, чем та, которую там предстоит решить.

— Меня беспокоит не цель поездки, а причины, по которым Леонард настаивает на ней, и его отношение ко мне. Он хочет, чтобы я бросил попытки вернуться к исследовательской работе. Он хочет, чтобы я признал, что с этой стороной моей жизни покончено навсегда, а я не могу.

— Но ведь ты же ведешь исследовательскую работу.

— Нет, — тихо произнес Ник. — Это только видимость. А в душе — нет.

Анни помолчала.

— И все-таки мне не понятно, почему ты расспрашивал о нем в таком тоне, — сказала она, подняв на него глаза. — Ты думаешь, я стану на его сторону?

— Нет, — медленно сказал Ник. — Этого я не думал.

— Тогда почему же?

— Должно быть, я стараюсь понять, что же изменилось. Временами у меня такое чувство, будто ты где-то далеко от меня, будто ты меня все время отстраняешь.

Анни ничего не ответила.

Ник тоже помолчал, сердясь на себя и на нее.

— Вероятно, я ревную.

— К Леонарду?

— Ты называешь его Леонардом?.. А почему же и не к Леонарду? Он мужчина. Он распрощался с научной работой, но не распрощался с жизнью. Что из того, что он женат? Он женат на невозможной женщине.

— Однако он живет с ней тридцать с лишним лет.

— Он и это тебе рассказал? Есть люди, которые тянут осточертевшую лямку потому, что жизнь, по их мнению, не что иное, как соревнование в выносливости. Хэншел из таких. Но скоро он обнаружит, если еще не обнаружил, что обманывает самого себя, и тогда он взбунтуется. Ты женщина как раз такого типа, к которому его давно влечет, женщина, которая, как ему кажется, поймет его.

Анни накрыла его руку своей.

— Не терзайся так из-за него. Леонард Хэншел тут ни при чем, — ласково сказала она. — И вряд ли я принадлежу к какому-то определенному типу женщин.

— Знаю, — сказал он, мгновенно смягчаясь. — Ты необыкновенная, Анни. Но все же я боюсь Леонарда. Ты мне как-то сказала, что найдешь способ убежать от меня, и таким способом может оказаться Леонард.

— Я же говорю — Леонард тут ни при чем, — мягко повторила она. — Дело только во мне. Я не переродилась в мгновение ока в тот день, когда мы встретились. Я все та же, со своей собственной жизнью, со всем, что мне пришлось пережить. Я тебе это говорила, а ты хоть и был добр ко мне, хоть и старался быть чутким, но все же вел себя так, будто меня можно разубедить.

— Но я был прав.

— Что толку быть правым, когда все равно ничего не получается? Я знаю только одно: с каждым днем становится яснее, что я — это я, а ты — это ты; и то, что я сказала о тебе и обо мне в ту ночь, когда ты остался у меня, подтверждается все больше и больше.

— Но что ты обо мне сказала? Полно тебе, Анни! Ты только выискивала причины, почему нам с тобой невозможно быть вместе.

— Нет. Я просто старалась быть с тобой предельно честной, — сказала она с расстановкой.

— Ты сказала, что тебе страшно терять всех, кого ты любишь. Но я ведь здесь, Анни. Я никуда не уйду и всеми силами стараюсь понять тебя.

— Я все-таки думаю, — сказала она, — что если бы ты и вправду нашел то, что хочешь и что тебе необходимо, то понял бы меня очень ясно. И не нужно было бы никаких объяснений. А так как я сердцем чувствую, что ты хоть и здесь, но только по пути куда-то, значит, я для тебя еще не все; и раз так, то я считаю, что расставание неизбежно… Меня нужно найти, Ник, беспомощно сказала она. — Мне нужно, чтобы меня нашел кто-то, кто действительно искал меня, и я должна знать, что он искал именно меня. Ты мог бы разглядеть меня, Ник, если бы смотрел на меня, но ты ищешь чего-то совсем иного!

Она была просто женщиной, испытавшей много горя, но так и не примирившейся с ним. Тени реяли над кладбищем ее утраченной любви, погибших дружб, ушедших жизней, призраки, которые появлялись и исчезали, когда им вздумается, не считаясь ни с полночным боем часов, ни с петушиным криком, и вызывали смутную тоску, отраженную в ее глазах.

Как она ни была счастлива с Ником, это счастье умерялось бездонным страхом, что в один прекрасный день она позвонит ему по телефону и услышит бесконечные гудки в пустоте, а его не будет, или что она станет ждать его на углу, где они условились встретиться, и пройдет через все стадии нетерпения, злости, страха и наконец тоскливого сознания, что он не придет никогда. Или будет напрасно ждать у себя дома, прислушиваясь, не зазвонит ли звонок у двери.

Ей представлялось, что в поисках того, к чему он так стремится, Ник то бежит, то плетется, спотыкаясь на каждом шагу, что он подвержен тревогам, беззащитен против разочарований, помнит о женщине, только когда он с нею, и похож на человека, который бежит ночью по лесу, натыкается на деревья, судорожно хватается за ствол, стараясь понять, что это встало на его пути, потом, широко открыв глаза в темноте и забыв о деревьях, мчится дальше, пока не натолкнется на новое препятствие.

Снова и снова она ловила себя на мысли о том, почему нельзя сместить время, почему не случилось так, что сначала бы он обрел душевное равновесие, а потом они бы встретились — ведь в нем она наконец-то нашла человека, которого могла бы полюбить без оглядки, с которым готова была прожить всю свою остальную жизнь.

Она страстно надеялась, что у нее хватит сил, чтобы порвать с ним, пока не поздно. Пусть продолжает свои беспощадные искания, пусть даже ищет то, что ему нужно в другой женщине; а потом, когда он достигнет цели, отопрет потайную дверь, за которой скрыто сокровище, они, быть может, снова встретятся и начнут с того, на чем остановились. Если бы была хоть малейшая возможность помочь ему, она сделала бы все, что может, пошла бы на любые жертвы, но она уже слишком хорошо знала, как бессмысленно говорить с человеком, который слышит только внутренние голоса. Несчастье было неотвратимо, как завтрашний день.

В первый раз, когда Леонард Хэншел предложил ей средство побега, она не поняла этого, потому что Хэншел представил его как средство не расставаться с Ником — на это он, собственно, и, метил. Но когда Анни узнала, что Ник отказывается ехать в Вену, а Хэншел повторил свое предложение, ей вдруг стало ясно, что это для нее может означать.

— Откровенно говоря, я не понимаю, как вы можете отказываться, — сказал Леонард. — За то время, что я здесь, мои настроения значительно изменились, хотя я и сам точно не знаю, в какую сторону и до какой степени. — Он засмеялся. — Знаю одно: я жду венского совещания, как никогда еще не ждал. Оно само станет исторической эпохой или по крайней мере положит ей начало. Как вы, журналистка, решаетесь пропустить такое?

Она улыбнулась.

— Если надумаю, я позвоню вам.

— Хорошо, — сказал он спокойно. — Во всяком случае, я вам позвоню еще раньше.

Хэншел позвонил Нику накануне своего отъезда из Москвы. В его тоне появилось что-то новое. Он предложил Нику позавтракать вместе. Голос его был серьезен и почти настойчив, но тем не менее Ник ответил:

— Я должен быть в институте между девятью и четвертью десятого.