Амурские версты - Николай Наволочкин

А за столом опять шли разговоры, и «ее Яков» оказался интересным, остроумным собеседником и рассказчиком.

И сейчас отсюда, из наполненной сухим теплом уютной комнаты, Якову Васильевичу все лишения походов — встречные ветры и мели, дожди и полчища комаров, заплесневевшие сухари и теклые баржи, изнурительное движение бечевой и работа с восхода до заката — все это казалось не главным, наносным, а оставалась движение вперед в новые неизведанные места, оставались станицы, которые они срубили на диких берегах, и оживавший вдруг от этих станиц амурский берег.

Встали из-за стола, по иркутским понятиям, очень поздно, когда часы с кукушкой пробили десять, нарушив давно установившийся в доме порядок.

— Ах, жаль, — искренне сокрушалась хозяйка, — Фимочка так и не успела ни сыграть вам, ни спеть.

— Успеет, мать, успеет, — благодушно рокотал Константин Севастьянович. — Вот завтра и послушает. Завтра у Афимьи день ангела, и герой наш обещал непременно быть.

На следующий день утром капитан наносил служебные визиты. Прежде всего он явился к начальнику штаба Буссе. В его прихожей у вешалки сидел солдат-вестовой, больше никого не было. Дьяченко попросил доложить о себе. Вестовой исчез за дверью и долго не возвращался. Прошло не менее двадцати минут, капитан успел разглядеть и просторную прихожую, и вешалку с полковничьей шинелью, и галоши под ней, и ряд гнутых стульев у стены. Наконец вестовой вернулся и пригласил Якова Васильевича в кабинет.

Начальник штаба, худой и бледный молодой полковник, встретил его стоя:

— Очень, очень рад вас видеть, капитан, — сказал он и показал на стул.

Усаживаясь, Дьяченко невольно подумал: «Нет, Буссе, видно, не снятся жертвы пятьдесят шестого года, больно уж у него вид холеный».

— В Иркутск вы приехали в отпуск? — тоже опустившись на стул, спросил полковник.

— Так точно, — ответил капитан. — Но я одновременно решил похлопотать и о делах тринадцатого батальона.

— Это похвально, — заметил Буссе. — Приятно видеть старательного офицера. Однако по всем служебным вопросам я попрошу вас обратиться в соответствующие управления непосредственно. Сегодня, видите ли, я не совсем здоров.

— Слушаюсь, полковник, — сказал Дьяченко, поднимаясь.

— Прощайте, капитан.

Так странно и неожиданно быстро окончился этот визит, на который Яков Васильевич, признаться, возлагал большие надежды.

Остаток дня капитан ходил по канцеляриям управлений штаба, добиваясь снаряжения и обмундирования, нужного батальону. Выяснял, как продвигаются бумаги о присвоении очередных званий Прещепенко и Козловскому, справлялся, не решилось ли, наконец, дело юнкера Михнева.

Там, в штабе войск Восточной Сибири, к нему неожиданно подошел поручик.

— Помните меня, капитан? — спросил он.

Что-то в лице поручика показалось Якову Васильевичу знакомым, но, пока он припоминал, где встречал этого офицера, тот сам сказал:

— Забыли? Поручик Коровин. Бывший командир вашей третьей роты. Когда-то я смалодушничал и оставил батальон. — Говоря это, поручик твердо смотрел капитану в глаза.

Теперь и Яков Васильевич вспомнил, как уговаривал этого офицера, ходившего в сплав с полковником Облеуховым, взять обратно свое прошение о переводе из батальона. Вспомнил, как он, волнуясь, говорил: «Они же, солдаты, не поверят теперь ни одному нашему слову. Мы их бросили… Трусливо бросили в снежной пустыне».

— Знаете, капитан, возьмите меня обратно в батальон. Вы не представляете, как надоели штабные интриги. У вас там, на Амуре, вершатся настоящие дела, а я просидел в штабе год, как карась в тине. — И доверительно добавил: — Я уже и рапорт подал. Если вы поддержите и зайдете к начальнику штаба, все моментально решится.

— Но он не здоров. Я утром был у него.

— Пустяки, — впервые улыбнулся поручик. — Болезнь и усталость — это маска, которую наш полковник натягивает с утра. Зато, видели бы вы, каким молодцом становится он, когда заходит сам Николай Николаевич.

Пришлось опять идти к Буссе. В его прихожей к этому времени стало многолюдно. Коровин пошел вместе с Дьяченко. Толпившихся в ожидании приема офицеров поручик знал и громко представил капитана:

— Господа, разрешите представить вам командира 13-го батальона Якова Васильевича Дьяченко! Прошу любить и жаловать.

— Капитан, — от стены к Якову Васильевичу шагнул офицер в морской форме, — сегодня вечером прошу ко мне на свадьбу. Болтин, — протянул он руку, — командир парохода «Амур». Рад видеть амурца. Где довелось побывать?

Яков Васильевич коротко рассказал о строительстве станиц.

— А я поднялся только до устья Зеи. Мой «Амур» прибыл туда в конце августа. Потом…

— Потом он посадил свой пароход на мель, — звонко сказал кто-то из офицеров.

— К сожалению, он находится и сейчас в Амурской протоке. Я обставил его кольями, чтобы весной не помял ледоход, а сам в Иркутск… жениться!

— Такого количества невест, как в Иркутске, вы, капитан, нигде больше не найдете. Вы, кстати, женаты? — спросил у него лысоватый штабс-капитан.

Когда собравшиеся узнали, что батальонный командир не женат, на него посыпались полусерьезные, полушутливые упреки:

— Как же так, капитан! Да в Иркутске ждут не дождутся амурцев, в три дня сватают, объявляют помолвку и… под венец.

— Здесь женился Невельской, герой Нижнего Амура! А Сгибнев! Вы знаете командира «Аргуни» Сгибнева? Его женили накануне первого сплава, и он, опасаясь оставить молодую жену в городе, взял ее с собой в неизведанную дорогу. Представляете, каково было это свадебное путешествие!

— Господа, господа! Хватит перечислять! — вмешался Болтин. — Достаточно сказать, что в эту зиму я уже восьмой амурец, который связал себя узами Гименея в Иркутске. Сегодня вечером мы познакомим вас, Яков Васильевич, с приличной девицей и до конца вашего отпуска успеем сыграть свадьбу!

— К сожалению, к величайшему сожалению, — развел руками Дьяченко, — сегодня вечером я обещал быть на дне ангела.

— Это у кого же?

У Афимьи Константиновны Захаровой.

— Даже так! — сложил руки на груди и со значением оглядел всех лысоватый штабс-капитан. — Ну, знаете! Афимья Константиновна — одна из самых состоятельных невест нашего стольного города всея Сибири. Мы тут, в своем кругу, не раз удивлялись, отчего это она засиделась в невестах. Ей ведь как-никак двадцать пять стукнуло… А при ее внешности и приданом сие совершенно непонятно. Оказывается, она ожидала амурского принца! Мне-то что, я убежденный холостяк, но считаю своим долгом предупредить: у вас, капитан, будет немало соперников. Ой, быть в Иркутске дуэли!

Офицеры не заметили, как распахнулась дверь и вышел из своего кабинета полковник Буссе. Разговор моментально оборвался. Начальник штаба куда-то спешил и, обходя офицеров, тут же распоряжался:

— Вы, штабс-капитан, придете завтра… Ваш вопрос решен. Вы, — подошел он к Болтину, — можете задержаться в Иркутске до февраля. В феврале спешите на судно.

Подойдя к Дьяченко и Коровину, он сначала удивленно посмотрел на Якова Васильевича, потому что тот уже был у него, а потом, переводя взгляд на Коровина, понимающе прищурился и сказал:

— Ясно, поручик Коровин привел поддержку. Что ж, поручик, удовлетворяем ваше прошение. Мне на Амуре нужны старательные офицеры. Забирайте его, капитан.

Шутки офицеров оказались пророческими. Уезжал Яков Васильевич из Иркутска женатым человеком, зятем Константина Севастьяновича Захарова. Вместе с ним отправился в Шилкинский завод и поручик Коровин. Теперь он командует третьей ротой.

Второго мая, с самого утра, солдаты первой роты часто поглядывали вперед. Ждали станицу Кумарскую.

Показалась наконец покрытая не распустившимся еще дубняком сопка Змеиная, а за ней и долгожданная станица. Линейцы надеялись, что генерал разрешит остановиться в станице на дневку, но он дал для отдыха лишь несколько часов. Приходилось радоваться и этому. Можно было ступить на землю, размяться, походить по станице, где знакомы были каждый дом и каждое обтесанное своими руками бревно в доме.

А тут еще на дежурном баркасе, сопровождавшем генерал-губернатора, взвился желанный бело-сине-красный флаг, сообщавший о том, что генерал приказал выдать роте внеочередную винную порцию.

— Глянь-ка, Кузьма, — сказал Сидорову Михайло, — флаг-то винный!

— Вижу, — довольно крякнул Кузьма. — А ты, Леший, али недоволен?

— Ты что, перекрестись, — даже обиделся Михайло.

Солдат уже привык к своей фамилии. Во всех списках он проходил теперь Лешим. Опасения, что батальонный командир в конце концов заарестует его, прошли. Михайло во всем старался угодить капитану. Работал как вол, службу, караулы нес со рвением.

— Лесок-то, где я прятался, поредел, — говорил он Кузьме, вглядываясь в берег. — А печки мои дымят! Ишь ты, греют, голубушки. Как это пели бабы то, когда я печки клал;