Личный ущерб - Скотт Туроу

Полагаю, в этом была какая-то логика, но я ее не принимал. Я не мог поверить, что Клифтон Беринг, умница и добряк, презрел абсолютно все ценности, которые — я это знал — когда-то были для него святы. Клифтон думал, что подражает некоторым белым, но он их совсем не понимал. У таких, как Брендан Туи, были курьеры, посредники и тысяча защитных слоев. Они никогда не высовывались сами, а спокойно наблюдали за всем, сидя в сторонке. Эти хитрые, коварные, высокомерные люди — можно придумать еще множество эпитетов — всегда действовали с большой осторожностью. Как он не понимал, что его представление о власти белых всего лишь гротескная карикатура? Но Клифтон все это видел именно так. Как, впрочем, и я никогда не замечал, каким одиноким ощущал себя он, несмотря на все свои таланты. Фундаментальная граница, разделяющая нас на белых и черных, вдруг разверзлась до размеров пропасти, и мы, дружившие почти тридцать лет, оказались по разные стороны. Я с грустью наблюдал, как в ней исчезает Клифтон вместе со всем хорошим, что он должен был сотворить, но так и не сумел.

И вот теперь в ту же пропасть нырнул Шерман. Он стремительно падал, самодовольно ухмыляясь. Весь ужас состоял в том, что Шерм совершенно не осознавал, кто на самом деле подтолкнул его к краю. Ему казалось, и Шерм этим очень гордился, что он один понимает, как подчинить себе эти силы. Но это сделали именно они.

27

Здоровье Лоррейн неизменно ухудшалось, и одновременно ухудшалось настроение Робби, несмотря на относительные успехи операции. На следующий день после встречи с Краудерзом, часа в два, ему позвонила жена, сказала что-то, и он заторопился домой. Ивон не имела права упускать его из виду ни при каких обстоятельствах, и ей пришлось спуститься с ним в гараж к «мерседесу».

В состоянии его жены произошли серьезные изменения. В прошлом месяце полностью исчезла глотательная функция, и Рейни госпитализировали. В больнице ей вставили специальное эндоскопическое устройство, «втулку», с помощью которой в желудок четыре раза в день поступала жидкая пища.

Речь Лоррейн стала настолько невнятной, что ее уже не понимали ни Робби, ни Эльба. Больная еще могла как-то управляться правой рукой с компьютерным печатающим устройством, но на прошлой неделе пришлось перейти на синтезатор голоса. Лоррейн только начала его осваивать, как там что-то сломалось. В уик-энд синтезатор отремонтировали, он работал хорошо, но заговорил мужским голосом. Тяжело было осознать, что отныне голос Рейни уже никто никогда не услышит. Он безвозвратно потерян, трансформировавшись в невыразительное мычание робота мужского пола. Сейчас она еще сильнее чувствовала себя отгороженной от мира.

— И вот, представь, посередине всей этой кутерьмы к нам заявляется теща, — сказал Робби в машине. — Прилетела из Флориды на уик-энд. Это какой-то кошмар. Мы не можем дождаться, когда она уедет. Едва переступила порог и сразу начала плакать. Не перестает уже два дня. Повиснет на мне и бормочет: «Роберт, Роберт, я хочу помочь, но все это разрывает мне сердце, и я просто не выдерживаю». Вот такая женщина. Если чего-то не видит, то оно вроде как перестает для нее существовать.

Когда они подъехали к дому, он повернулся к Ивон:

— Может, зайдешь на секунду? Похвалишь говорящий ящик. А то каждый раз, когда Рейни пытается говорить с матерью, та впадает в истерику.

В этот раз Ивон чувствовала себя увереннее, но все равно общение с безнадежно больной угнетало. Переступив порог ее комнаты, словно падаешь в пропасть. Высоко наверху при дневном свете здоровые танцевали под плавную мелодию своих маленьких радостей, а здесь, внизу, во мраке, среди разнообразных неприятных запахов, музыка звучала другая. Судорожная и с большими паузами. Там, наверху, была жизнь, а здесь — умирание.

— Прикоснись к ней, — прошептал Робби, когда они подошли к двери. — Ей это нравится. Когда будешь здороваться, возьми ее за руку.

Ивон заволновалась, как бы ее присутствие не спровоцировало очередную сцену между супругами, но Робби уже ринулся поцеловать жену, сияя, как новый пенни.

— Привет девочкам и мальчикам! — воскликнул он, как ведущий развлекательного шоу.

Солидную часть комнаты занимал водяной матрац, на котором теперь спала Рейни. Рядом громоздились флакончики с противоспазматическими и снотворными таблетками. Она сидела в дневном кресле, накрытая одеялом, поверхность которого была странным образом гладкой, без единой морщинки. Ивон медленно приблизилась и сжала холодную руку Рейни, сухую плоть, полностью лишенную тонуса.

— Здра-вствуй-те, — отозвался робот-мальчик, который теперь говорил за Рейни Фивор.

— Какое замечательное устройство, — нарочито весело произнесла Ивон. — Теперь вам будет легче общаться с близкими.

Общаться с полуживым человеком было невероятно трудно. Три месяца назад, когда Ивон впервые увидела Рейни, ей казалось, что хуже быть уже не может. Оказалось, может. Двигательные функции почти полностью отказали. Едва шевелились только три пальца на правой руке. Пройдет совсем немного времени, и Рейни не сможет дышать.

Большинство больных АЛС на этой стадии умирают. Единственный способ продлить жизнь — организовать искусственное дыхание, когда легкие наполняет воздухом специальный портативный аппарат, который крепится к инвалидной коляске. Так что у Рейни будет даже возможность передвигаться. В этом случае остановить сердце может либо грибковая инфекция, неизбежно возникающая у большинства больных на искусственном дыхании, либо сама Рейни, если попросит выключить аппарат.

Пока супруги договорились, что Рейни будет жить. Робби очень просил ее об этом. Но злоупотреблять терпением жены он не имел права, поскольку это жестокая пытка — лежать в полной неподвижности и ждать конца. С марлевыми салфетками на глазах, сиделка каждые пять минут смачивает их специальной жидкостью, иначе под влиянием воздуха нежная роговица быстро высохнет и лопнет. Страшно представить себя на месте этого существа, которое пока еще видит, слышит, обоняет и осознает, что с каждой секундой теряет связь с миром. В какой-то момент Рейни должна будет решить, надо ли все это продолжать.

— Теперь она может говорить по телефону, — пробалагурил Робби. — Перерыв был больше месяца. Ты кому-нибудь сегодня звонила?

— Я устала, — ответил робот. — Очень. Устала. От мамы. Она меня измотала.

— Да, да, — поспешно согласился Робби.

Они немного поговорили о весне, о том, что она, наконец, наступила. Ивон узнала, что Рейни любуется яблоней за окном, которая сейчас вся усыпана розовыми цветками. Вскоре Рейни дала понять, что не в силах больше вести беседу, и чуть пошевелила на прощание двумя пальцами.

— Я провожу Ивон и сразу вернусь, — сказал Робби. — А затем мы сделаем массаж и, может быть, пройдем четвертый акт.

— Я делаю ей массаж каждый вечер, — сообщил он, когда они с Ивон спускались по винтовой лестнице. — Это у нас превратилось в своеобразный ритуал. А потом я ей читаю, иногда несколько часов подряд, обычно пьесы. Я там играю все роли. Сейчас мы почти закончили «Сон в летнюю ночь».

— Неужели ты читаешь ей Шекспира? — удивилась Ивон.

— А ты думаешь, что мой примитивный мозг не способен его воспринять?

— Я вовсе не это имела в виду.

— Какая разница, имела, не имела. Кстати, за год мы прошли все классические комедии. «Тартюф», «Как важно быть серьезным», «Мужчина, который пришел к обеду»[47]. Получили громадное удовольствие. А для разнообразия я иногда читаю Рейни романы. Она любит о юристах. — В холле Робби взял со стола книжку. — Вот, у нас на очереди «Смягчающие обстоятельства». Там действительно все здорово закручено. Теща тоже навезла книг. Правда, большей частью не интересных ни Рейни, ни мне. Какие-то дурацкие руководства по самопомощи и даже две детские с картинками о путешествиях. Вообще-то она хорошая, хотя и пьянчужка. Я имею в виду тещу, Бетти. Любить ее, в общем-то, не за что. Я ее скорее жалею. Несчастной девушке из южного предместья хотелось жить интересно, и она вышла замуж за проходимца, который стал отцом Лоррейн. Парень был — а может быть, и есть, я не знаю — совершенно никчемным. Нич-тоже-ство. В энциклопедии рядом с этим словом следовало бы поместить его портрет. В самом деле. У этого типа в собственности было какое-то суденышко. Считалось, что он вроде как торгует недвижимостью, но на самом деле все время проводил на своей жалкой посудине. Уходил в море, ловил рыбу, трахал женщин, которых брал с собой, и был нетрезвый по крайней мере шесть дней в неделю. Все, что происходило на берегу, его не волновало. Остается только гадать, как этот болван сподобился жениться на Бетти. Видимо, она оказалась именно той девушкой, какую его мама хотела, чтобы он привел в дом. А вскоре, значит, вот что получилось. Он пил, начала пить и она. Они стали пить вместе. Можешь представить их дом, пропахший табачным дымом, а также водочными и пивными испарениями. Еще одна загадка: как им удалось завести ребенка? Он посмотрел, посмотрел, да и говорит: нет, мол, такая жизнь не для меня. И снова слинял в море. В конце концов Бетти с ним развелась. Вроде бы неплохо. Да? Ничего подобного. Она снова выходит замуж. На сей раз за вдовца с тремя детьми, потрясающего бездельника, который на полном серьезе считал, что в доме раз в месяц должен появляться Санта-Клаус и оплачивать все счета. Не знаю, как Рейни это выдерживала. Бетти утверждает, будто делала все, что могла, но я не верю, поскольку знаю: ее дочери приходилось несладко.