Серебряная клятва - Екатерина Звонцова

жизнях. Это может звучать довольно пугающе, но редко что-то значит. И все же скажи-ка.

– Верни его, – выдохнул Тсино глухо. Хинсдро растерялся:

– Что? Кого? – на миг он даже решил, что речь внезапно о любимом Хельмо.

– Не знаю. – Сын погладил птицу по спине. – Не знаю, но она это говорит. «Верни его… верни». – Он посмотрел в упор. Тем взглядом, который Хинсдро ох как не любил что у сына, что у племянника. – Она… не имеет в виду трон? Как думаешь?

– Боже. – Хинсдро не смог остановить руку, начавшую рисовать в воздухе солнечный знак. Прокашлялся. – Боже, нет, вряд ли, не думаю, что речь о таких вещах…

– А о каких? – Тсино чуть повел плечами, будто замерз.

– Не имею понятия, сказал же, – солгал Хинсдро и отвел глаза. – Согласен. Тревожно. Но все же забудь. Говорю, она только повторяет. Сама ничего не придумывает. А Вайго, даже если бы хотел, не смог бы мне так сказать, умер ведь. Но спасибо. За внимательность.

– Ладно. – Тсино улыбнулся. Подставил птице руку, она туда взгромоздилась всей тушей, счастливо заквохтала, склоняя обе головы ему на плечо. – Запомню. Спасибо.

Хинсдро кивнул. Все силы он прилагал к тому, чтобы скрыть дрожь. И сжимал губы, чтобы не сказать вслух: «Нет. Она имеет в виду не что, а кого».

– Ну теперь-то точно доброй ночи, – кивнул он и вышел. В коридоре, миновав часовых, привалился к стене в укромной нише, постоял так какое-то время, подышал, пока не прошел озноб и не утихла буря в груди. «Верни…» Нет. Не было этого. Не было, не могло быть и уже точно не будет. А значит, и вспоминать нечего всякое мракобесие.

Хинсдро не успел вернуться в кабинет: еще по пути через галерею, соединявшую два флигеля, заметил на улице мечущийся свет. К воротам спешили четверо стрельцов; они вели кого-то, угрожающе вскинув бердыши. Хинсдро помедлил у окна, наблюдая, как ковыляет к засовам заспанный привратник, после чего миновал галерею и свернул на лестницу вниз. Шел он споро: если очередные плохие новости, лучше узнать их сразу. А ну как все-таки бунт? Или поймали лунного лазутчика?

На крыльце Хинсдро снял с крюка красный фонарь, тоже зажег и поднял повыше, чтобы стрельцы сразу его увидели. Они прибавили шагу, понукая и пленника. Хинсдро, покусывая губы и сжимая за спиной кулак, приглядывался к бородатым лицам. Что-либо по ним угадать было трудно – недовольными они выглядели почти всегда.

– Что у вас? – спросил он, давая понять, что хочет миновать все расшаркивания и приветствия.

– Пойман у городских ворот, – кивнул на пленника ближний стрелец – командир отряда, судя по вороньему черепу, подвешенному к поясу сбоку.

Юношу, одетого по-крестьянски и небывало заросшего, вытолкали вперед. Тот шагнул твердо и тут же выпрямился, недовольно шикнув на свой конвой.

– Он, дескать, гонец от воеводы Хельмо, принес важную весть. Да только мы знаем… – стрелец хмыкнул в усы, – что гонец Хельмо был уже, и вряд ли воевода наш разбрасывается людьми без надобности. Прошлый был к тому же при облачении и грамоте, а тут свинья немытая, разве что не в лаптях…

Пленник, за спиной которого щетинились бердыши, поморщился. На узком, бледном лице отразилось совершенно не крестьянское презрение – так глядят только родовитые, прекрасно знающие себе цену. Подняв фонарь выше, Хинсдро мгновенно подтвердил догадки: перед ним стоял кто-то из восьмерицы, маленького личного отряда, который Хельмо собрал наполовину из дворцовых приятелей, а наполовину из кого попало и гордо назвал дружиной. Хинсдро не затратил в свое время усилий, запоминая имя юноши, но в том, что густая грива, длинный тонкий рот и шрам через нос знакомы, не сомневался.

– Свинья, говорите… – Хинсдро сошел на пару ступеней. Стрельцы отступили. – Ну здравствуй. С чем пожаловал?

«Крестьянин» поклонился – в улыбке блеснули белые, тоже не крестьянские зубы.

– И тебе здравствовать, государь. Как легко сбить с толку всего-то одеждой да бородой, а? – Он обернулся к стрельцам и закатал рукав широкой рубахи. Засеребрилось добротное кольчужное плетение. Конвой зашептался, а потом и загомонил, ведь пленник не придумал ничего умнее, чем состроить зверскую гримасу: вытаращился, вывалил язык, пальцы поднес к ушам на манер рогов.

Хинсдро едва скрыл вскипающее раздражение. Ему не нравилась ни эта злорадная бравада, ни непроходимая тупость дозора. Оскудела городская стража из-за того, что лучших людей услали на войну. Одни безмозглые увальни, вчера еще забивавшие скотину да чистившие выгребные ямы.

– Спасибо за службу, вы молодцы. – Он пересилил себя и мирно приложил палец к губам. – Можете возвращаться на улицы.

– А весть? – Командир стрельцов подался вперед.

– А весть не по твою честь, – огрызнулся дружинник.

– Вы свободны, – настойчивее произнес Хинсдро.

Стрельцы ушли, разочарованно грохнули ворота. Получив наконец письмо, запечатанное куда аккуратнее, чем предыдущее, Хинсдро мгновенно его вскрыл. Чувствовал: нельзя ждать. Чувство это окрепло, стоило заметить, насколько больше здесь текста. Гонец смирно стоял рядом, разминая руки и плечи. Хороший юноша, понимающий: даже воды не попросил.

Прочтя первые строки, Хинсдро не сразу поверил глазам. Руку племянника он узнавал, как узнавал и печать династии – он сам позволил Хельмо пользоваться ею. Только это не дало усомниться в прочтенном. И все же…

– Не может быть, – чувствуя, как губы растягиваются в улыбке, сказал Хинсдро. – Тот, кто был до тебя, приехал не далее чем на закате и привез совсем иные сведения. А ты…

Дружинник невозмутимо склонил голову.

– Тот, кто был до меня и сообщил об отступлении, ехал обычным путем. Не таился ни от дозорных Инады, ни от лунных – чтобы наместница поверила, что мы уходим, а Самозванка – что мы слабы. Прости, что он опечалил тебя, но Хельмо боится предателей даже здесь и предпочтет, чтобы среди твоих бояр ходили ложные слухи. Второму гонцу велели наскочить на идущее к Самозванке подкрепление и, спасаясь, потерять письмо о том, что Хельмо ввязался в осаду и пойдет на столицу нескоро, – чтобы воины эти почаще задерживались на пирах. Мне же… – дружинник помедлил и усмехнулся, – мне было велено быстро, не выдав себя, привезти тебе правду и облегчить твое сердце. Я сумел?

– Пожалуй. – Хинсдро глубоко вздохнул. Юноша широко, открыто улыбнулся:

– Того мы и желали.

Захотелось узнать, как его зовут, и потом наградить, но задать вопрос Хинсдро не успел.

– Что передашь в ответ? Я отправлюсь, как передохну чуток да переменю лошадь.

Одна черта неуловимо роднила весь ближний круг Хельмо – взгляды, вынимающие душу. Так глядел и этот юноша с ясными голубыми глазами, такими необычными в обрамлении темно-русых волос. Хинсдро поколебался, забыл даже о порыве. Снова