Счастливая звезда (Альтаир) - Владимир Немцов

- Спасибо за напоминание, учту на будущее. - В голосе Жени почувствовалась обида.

- Оставьте свою персону в покое, - примирительно сказала Зина. - Я говорю о принципе, а не о личности. Предположим, из вашего рассказа я узнала, где вы родились, где учились. Мы молоды, поэтому и биографии наши похожи, как две капли воды. Когда заполняешь анкету, иной раз обидна бывает: ведь чуть ли не в каждой графе приходится ставить коротенькое слово "нет".

Но все же биографии студента Журавлихина и Зины были не похожи. Зина Аверина окончила десятилетку, потом работала в цехе на Горьковском автозаводе. Жизнь сложилась не легко. Отец погиб на фронте, мать пенсионерка. Надо было воспитывать младшую сестренку. Пришлось бросить мысль о дальнейшем учении. Зина посещала аэроклуб, мечтала поступить в авиационный институт. В прошлом году, после смерти матери, пошла в летную школу, успешно окончила ее и подучила назначение. Сейчас Зина возвращалась из Горького, где проводила отпуск с сестрой. Девочка училась в ремесленном училище. Кроме нее, у Зины никого не было. Всю нежность и теплоту нерастраченных чувств она отдавала сестренке. Часто писала ей, посылала подарки, книги и хоть издалека, но следила за ее учением. В письмах она расспрашивала о подругах, советовала и приказывала. Девочка слушалась беспрекословно, любила ее не просто как старшую сестру, а больше - как мать.

Юркий, точно мышонок, из двери выскочил Усиков. Он был очень удивлен, заметив, что Женя так быстро освоился, сидел рядом с малознакомой пассажиркой и, опустив глаза, буквально таял, как сахар в стакане.

- Простите, Зин-Зин, у нас срочное дело, - сказал Лева насмешливо и потянул Журавлихина за рукав. - Тебя... это самое... академик зовет.

- Я сейчас, - уже на ходу бросил Женя. - Мы продолжим наш разговор. - И, шагая по длинному коридору, спросил у лукавого Левки: - Какой академик? Афанасий Гаврилович - профессор. Кто меня может звать?

- А вот увидишь.

В каюте, низко склонившись над экраном, сидел профессор. Заметив Журавлихина, молча встал и уступил ему место.

- Доброе утро! - приветствовал его Женя. - Нет, уж вы, пожалуйста, сидите.

- Не люблю мешать экспериментам, - возразил Набатников. - Садитесь.

Это предложение было очень кстати. Женя взглянул на экран и невольно сел подкосились ноги.

Перед ним была Надя. Как из окошка, протягивая руку вперед, она звала Женю, морщилась, что тот медлит, не понимает ее, грозила пальцем, сдвигала брови и всем своим видом выражала крайнюю степень недовольства.

- Так его, "академик", так! Есть за что! - подбадривал ее Лева, радуясь и хлопая в ладоши над самым ухом Журавлихина.

Женя опешил. Казалось, что все это было похоже на мистификацию, однако передача шла четко и ясно, будто Женя принимал ее в Москве. Надя замахала рукой, точно хотела отогнать Журавлихина: уходи, мол, не мешай смотреть другим!

Лева слизнул улыбку.

- Обиделась. Правильно сделала.

Экран погас, а Женя все еще смотрел на темное стекло.

- Ага, задумался Женечка? - подсмеивался Левка. - Иди, иди! На палубе тебя ждут.

Афанасий Гаврилович с улыбкой посматривал то на одного, то на другого, желая определить, в чем упрекает Усиков своего друга.

- Вам она знакома? - спросил у Журавлихина профессор, указывая на потухший экран.

- Еще бы! - ответил за него Левка, прыснул и зажал рот.

Даже серьезный, спокойный Митяй, которого обычно трудно рассмешить, и тот отворачивался, чтобы не заметили его улыбки.

А Журавлихин думал о Наде. Нет, не о ней как о таковой, а об ее изображении, вопреки всем законам науки появившемся на экране передвижного телевизора в тысяче километров от Москвы. Пренебрегая условиями распространения радиоволн, забыв, что Московский телецентр обычно не принимался в этих краях, тем более с такой четкостью. Женя с трудом, но мог допустить, что принята работа именно этого телецентра. Но ведь это абсурдно, так как во время передачи к аппарату не подходят случайные люди, не машут перед объективом руками. А Надя вела себя как дома, что-то кричала, кому-то грозила. Получается несусветная чепуха, в которой невозможно разобраться.

Все эти соображения он высказал Набатникову, сознательно не замечая развеселившегося Левку. Тот нетерпеливо подпрыгивал на месте - страшно хотелось поделиться своим мнением.

- Нашли с кем советоваться! - добродушно проговорил профессор. - Я в ваших радиоделах мало смыслю, но думаю, что в институте, где занимаются телевидением, найдется не один передатчик. Наверное, вы его и принимали.

Митяй и Лева сразу же согласились с этим предположением, но Женя возразил:

- У лабораторных передатчиков ничтожная мощность. А мы абсолютно четко видели... - он хотел сказать "Надю", но в присутствии профессора воздержался, - видели лаборантку, - продолжал он, считая подобное определение более подходящим. - У меня такое ощущение, что передатчик находится рядом.

- У страха глаза велики, - съязвил Лева.

Женя насторожился:

- Что ты хочешь этим сказать?

- Да так просто, к слову. Вряд ли Надя проводит опыты на нашем теплоходе.

Уши Жени налились краской, хотел отчитать Левку, не постеснявшись даже Афанасия Гавриловича, но, призывая на помощь здравый смысл и рассуждая спокойно, начальник поисковой группы не нашел в поведении товарища Усикова никакого нарушения дисциплины. Что же касается морально-этических норм, которые всегда волновали Журавлихина, то и здесь трудно было придраться. Единственно, в чем следовало бы Усикова упрекнуть, - это в отсутствии такта для молодого человека вещи тоже не бесполезной. Когда страдает твой близкий друг, веселость ни при чем. Наконец-то Женя понял, как называется поведение Левки: он просто нетактичен.

Хотелось все эти довольно туманные понятия - тактичность, чуткость, хорошая зависть и плохая, все, над чем не один раз задумывался Журавлихин, пересортировать, разложить по своим местам. Но это невозможно, так же как из многих смешанных на палитре красок выделить необходимые тебе цвета. А поэтому жить очень трудно, обязательно будешь спотыкаться и в кровь разбивать себе нос.

Женя обещал Зине скоро вернуться.

- Идемте на палубу, Афанасий Гаврилович, - предложил он. - Изумительное утро.

- Бегите! Мы потом появимся. Надо письмо составить вашему краскодеятелю.

- А как же я? - Журавлихин спросил об этом из вежливости, зная, что у Митяя был готов полный текст письма с изложением проекта фильтра.

- За вами, Женечка, окончательная редактура, - сказал профессор. - А пока гуляйте. Мне тоже еще надо шагать. Утренняя гимнастика - пять километров.

Афанасий Гаврилович жаловался студентам, что на палубе негде развернуться, - привык ежедневно пешком ходить на работу и редко пользовался машиной. Ничего не поделаешь, возраст требует. Коли сидишь на месте, прибавляется лишний жирок. Даже на теплоходе приходится помнить об этом.