БЕЛЫЙ РАБ - РИЧАРД ХИЛЬДРЕТ

- Этот человек сегодня умрет, Арчи!

Перебирая в памяти все подробности смерти его жены, я не мог не признать, что и в самом деле мистер Мартин убил ее. Все мои симпатии и тогда и теперь были на стороне Томаса. Убийца находился в его власти. Томас считал, что он не только вправе, но и обязан покарать его, и я вынужден был признать справедливость его намерения.

Тем не менее для меня была нестерпима мысль о необходимости пролить кровь. Возможно, что где-то в тайниках души еще тлел остаток рабского страха, который более сильный духом Томас сумел в себе преодолеть…

Я сказал Томасу, что согласен с ним: управляющий заслужил, чтобы его убили. Все же я напомнил ему об обещании мистера Мартина добиться для нас прощения и освободить от всяких наказаний, если мы доставим его на плантацию невредимым.

Томас слушал меня, презрительно улыбаясь.

- Ну, разумеется, Арчи, - произнес он. - Полное прощение… а на следующий же день - сто ударов плетью, а затем, по всей вероятности, - петля на шею. Нет, не нужна мне такая хозяйская милость. Слишком долго я был рабом. Сейчас я вольный человек, и если им удастся схватить меня - пусть лишат жизни: ведь тогда уже будет ее не жалко… Да и кроме того, Арчи, - разве мы можем доверять ему? Если бы мы и хотели, то не могли бы доверять. Ты сам это отлично понимаешь. Они считают себя вправе не выполнять обещаний, данных рабу. Они готовы сейчас обещать все, что угодно, лишь бы мы оказались в их власти. А затем их обещания будут стоить ровно столько, сколько стоит гнилая солома. Клятва, данная мной, совсем другого рода. А ведь я говорил тебе, в чем я поклялся… Да, я поклялся и теперь в последний раз повторяю тебе: этот человек сегодня умрет.

В тоне его и во всем его поведении сквозила такая твердость, что я не посмел дольше возражать. Я сказал ему, чтобы он поступал, как считает нужным. Он зарядил ружье, которое отнял у мистера Мартина и все время не выпускал из рук. Затем он подошел к управляющему, сидевшему у подножия дерева, к которому мы его привязали.

При нашем приближении мистер Мартин неуверенно взглянул на нас и спросил, решили ли мы вернуться в Лузахачи.

- Наше решение непоколебимо, - ответил Томас. - Мы даем вам полчаса на то, чтобы приготовиться к смерти. Воспользуйтесь этим временем: у вас на душе немало грехов, а жить вам осталось недолго.

Трудно представить себе выражение ужаса, отразившегося на лице управляющего при этих словах. Он попробовал овладеть собой и, приняв надменный вид, повелительным тоном приказал нам отвязать его от дерева. Мгновение спустя он попытался засмеяться, делая вид, что принял слова Томаса за шутку. В конце концов он расплакался, как ребенок, умоляя пожалеть его.

- А вы проявляли когда-нибудь жалость к нам? - спросил Томас. - Вы пожалели мою жену? Вы убили ее, и теперь заплатите жизнью за ее жизнь.

Мистер Мартин стал клясться, призывая бога в свидетели, что не виновен в смерти Анны. Он действительно наказал жену Томаса. Он этого не отрицает. Но он только выполнял свой долг, и никак не может быть, чтобы эти несколько ударов могли послужить причиной ее смерти.

- Несколько ударов! - воскликнул Томас. - Благодарите бога, мистер Мартин, что мы не подвергаем вас такой пытке, какой вы подвергли ее. Ни слова больше, или вы только увеличите ваши страдания! Исповедайтесь в грехах и молитесь. Не тратьте последних минут жизни на то, чтобы к убийству добавить ложь!

Управляющий был потрясен этим градом упреков. Закрыв лицо руками, он весь сгорбился и, склонив голову, на несколько минут погрузился в молчание, только изредка прерываемое глухими рыданиями. Возможно, что он действительно готовился к смерти. Но жизнь была ему чересчур дорога, чтобы он не сделал еще попытки спасти ее. Он видел, что обращаться к Томасу бесполезно, и повернулся ко мне, заклиная вспомнить, с каким доверием относился ко мне и какими милостями, по его словам, меня осыпал. Он клялся, что выкупит нас обоих и отпустит на свободу, что даст нам все, все, что мы только пожелаем, лишь бы мы согласились оставить его в живых.

Слезы его и жалобы взволновали меня: у меня кружилась голова, я чувствовал такую слабость, такую растерянность, что вынужден был опереться о ствол дерева.

Томас стоял рядом со мной, положив скрещенные руки на дуло ружья. Он ни словом не ответил на мольбы и обещания управляющего. Казалось даже, что он их не слышит. Взгляд его был устремлен вдаль, и он был погружен в свои мысли.

Прошло довольно много времени. Мартин, не переставая, продолжал бормотать, повторяя свои мольбы. Томас вдруг выпрямился. Отступив на несколько шагов, он поднял ружье.

- Полчаса истекли, - сказал он. - Вы приготовились, мистер Мартин?

- Нет! Нет! - завопил управляющий. - Пощадите меня Еще полчаса! Я должен еще немного…

Он не успел закончить фразу, - раздался выстрел, пуля впилась ему в голову, и он рухнул, убитый наповал.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Мы вырыли неглубокую яму и опустили в нее тело управляющего, а затем принесли сюда же убитого пса и уложили его рядом с хозяином. Оба они были достойны друг друга.

И тогда мы снова пустились в путь. Пусть не думают, что мы бежали от этих мест с поспешностью убийц, которых гонит прочь голос их совести, - нет, мы были исполнены сознания, что отомстили за свое поруганное достоинство и справедливо покарали насильника и тирана.

Для нас не было ни ущелий, ни гор, суливших, как Вильгельму Теллю, [20] надежное убежище; но мы бежали по пустыням и болотам Каролины, движимые твердой решимостью оставить за собой как можно больше миль и скрыться из окрестностей Лузахачи.

Уже более суток, как мы ничего не ели, но возбуждение, владевшее нами, было так велико, что мы не ощущали ни усталости, ни упадка сил.

Мы держали путь на северо-запад, проверяя направление по звездам, и, должно быть, прошли большое расстояние, так как ни разу не останавливались и шли быстрым шагом без перерыва всю ночь. Мы проходили по сосновым лесам, таким редким, что можно было пробираться через них почти так же свободно, как по дороге. Изредка мы натыкались на болото или на какую-нибудь плантацию, и тогда приходилось двигаться в обход, но сразу, как только становилось возможным, мы переходили к заранее намеченному направлению.

Мрак, который в последние часы ночи еще усиливался густым туманом, понемногу уступал место первым проблескам серых предрассветных сумерек. Мы шагали под соснами, по неглубокой ложбине, сейчас совершенно сухой, но в сырое время года служившей, вероятно, руслом ручья. Оглядываясь по сторонам и ища места, где бы укрыться, мы вдруг заметили в кустах человека, который, вытянувшись и положив голову на мешок маиса, казалось, спал крепким сном.

Мы сразу же узнали его. Это был невольник с плантации, расположенной поблизости от Лузахачи. Нам когда-то приходилось встречаться с ним. а месяца два или три тому назад мы узнали, что он бежал.

Томас тряхнул его за плечо, и тот проснулся в страшном испуге.

Мы постарались успокоить его, объяснив, что мы тоже беглые и крайне нуждаемся в его помощи, так как местность эта нам совершенно незнакома и мы валимся с ног от усталости и голода.

Наши объяснения были вначале встречены с некоторым недоверием. Собеседник был очень сдержан и скуп на слова. Он, повидимому, заподозрил нас в том, что мы собираемся заманить его в ловушку. Все же в конце концов нам удалось рассеять его недоверие. Поверив нашим словам и успокоившись, он предложил нам следовать за ним, обещав накормить нас. Взвалив на плечо свой мешок с маисом, он около мили продолжал брести по дну ложбины, в которой мы застали его. Наконец ложбина кончилась, и перед нами открылось не то болото, не то какой-то затянутый тиной пруд, из которого поднимались стволы деревьев.

Некоторое время мы шли вдоль берега пруда, пока наш проводник не ступил в воду, предлагая нам следовать за ним. Мы подчинились; раньше чем двинуться дальше, он положил мешок маиса на поваленный древесный ствол и, вернувшись к краю пруда, тщательно стер и засыпал ветками следы, оставленные нами на сырой прибрежной земле.

После этого он повел нас дальше. Мы брели по пояс в воде и тине еще около полумили. Гигантские деревья, среди которых мы пробирались, тянулись прямо из воды, стройные как колонны. Круглые, словно отточенные, белые стволы, лишенные ветвей, поднимались ввысь, а пышные верхушки образовывали густой шатер над нашими головами. Внизу почти не было растительности, кроме какой-то разновидности лиан. Они, будто канаты, оплетали стволы деревьев, поднимаясь до самых вершин и еще больше уплотняя навес над нашими головами. Он был почти непроницаем для солнечных лучей, а стволы деревьев стояли так тесно друг к другу, что в этом водяном лесу с трудом можно было отличить что-либо дальше, чем на несколько шагов.

Вода становилась все глубже, а лесная тень с каждым шагом сгущалась. Мы уже с тревогой задавали себе вопрос, куда ведет нас проводник, но вскоре подошли вплотную к маленькому островку, на несколько футов поднимавшемуся над уровнем воды и такой правильной формы, что он казался искусственным. Возможно, что он и в самом деле был сооружен прежними жителями этих мест и служил основой какого-нибудь укрепления.