Однажды была осень - Марина Полетика

— Красота! — улыбаясь, оценила Лина. — Почему ты меня именно сюда привез? И в городе можно было…

— Не спеши, — успокоил ее Плюсик. — Ты же не знаешь всей программы.

И Лина послушно замолчала, решив не задавать больше вопросов и предвкушая, как Плюсик будет ее развлекать, ухаживать за ней и говорить всякие приятности. Принесли меню. Лина, с трудом разобрав древнерусский шрифт, вчиталась и не смогла сдержать смех.

— «Всеми нами любимая домашняя дрожалка съ чесночной подливой» — это как?

— Студень, — пояснил Валентин.

— Батюшки! — издевалась Лина. — «Рыба муксун Сибирской земли, копченная въ дыму, съ подливой изъ чеснока, соли, перца, уксуса, сока ягоды греховной, прозванiемъ помидоръ, али томатусъ, и лука моченаго». Валя, хочу ягоды греховной, можно даже без муксуна, я его не люблю, он жирный. Какая прелесть!

— Вот, начала вникать, молодец, — похвалил ее Плюсик. — Будет тебе ягода греховная. Дальше выбирай, не стесняйся.

— Ха! Крошево! А почитать, так это ж наш салат оливье. А ты что будешь?

— Я пока только закуску, мне сейчас принесут. А дальше посмотрим.

— Ты что задумал? — заинтересовалась Лина. — Сам есть не собираешься, пить тоже, раз за рулем, а зачем тогда в ресторан приехали? А может, ты меня хочешь напоить и воспользоваться моим беспомощным положением, да?

— Именно об этом я и мечтал всю жизнь, — заверил ее Валентин и принялся делать заказ официантке, тоже с любопытством поглядывавшей на Лину — с чего бы это, интересно знать?

Пока они ждали заказ и отдавали дань закускам, народ внизу все прибывал и прибывал. Со свободных столиков убирали таблички «зарезервировано», стало шумно, и официантки уже сбивались с ног. Лина, распробовав муксуна под соусом из греховной ягоды, осталась несколько разочарованной — помидор, он и есть помидор, хоть как его назови. А может, причиной ее неосознанного еще разочарования был сам Плюсик. Он отчего-то вовсе не торопился очаровывать ее, развлекать и осыпать комплиментами. Наоборот, он вдруг сделался рассеянным и будто думал о другом, вовсе не о своей, без сомнения, очаровательной спутнице. «В конце концов, поесть мы могли и дома, причем каждый у себя», — вздыхая, думала Лина.

В довершение всего Плюсик, посмотрев на часы, и вовсе поднялся и попросил:

— Слушай, Галка, ты посиди, пожалуйста, мне очень надо уйти минут на сорок, не больше. Я свинтус, конечно, но так получилось. А потом я вернусь и буду ваш навеки. Ладно?

— А кто обещал полеты по расписанию?

— За расписанием я слежу, — заверил ее Плюсик. — Потерпи, уже скоро. И главное, не забудь пристегнуться. Ну, я пошел, да? Не скучай.

Однако Лина принялась скучать немедленно после ухода своего кавалера. Поковыряла вилкой «крошево», которым на этот раз притворился салат «Цезарь», глотнула морса… От нечего делать достала сотовый, проверила, нет ли пропущенных вызовов — пусто. Потом позвонила Андрюшке. Но сын лишь пробормотал скороговоркой, что он в кино, и отключился. Лина проверила время — прошло всего десять минут. Посмотрела по сторонам и заскучала окончательно.

Тем временем внизу началось какое-то движение, все захлопали, заговорили разом. Обрадованная Лина немедленно подошла к перилам и стала смотреть вниз, в зал. Он был уже переполнен, за столиками — ни одного свободного места. Двое официантов шустро катили в сторону тяжеленную с виду русскую печь, которая оказалась сделанной из папье-маше, как и бояре у входа. На месте печки обнаружилось некое подобие круглого подиума, на который тут же поставили стул и прислонили потрепанную, видавшую виды гитару. Лина покрутила головой — официанта поблизости не обнаружилось, наверное, все были мобилизованы в большой зал. Тогда она не без труда подтащила тяжеленный массивный стул к самым перилам и уселась с комфортом, как в собственной ложе.

Пока она возилась со стулом, едва не порвав колготки, внизу погас свет, и теперь зал освещался лишь огоньками свечей на столиках. На эстраду вышла высокая сухопарая цыганка в пестром платье, со связкой монист на шее и множеством браслетов на руках. Ее роскошные волосы цвета воронова крыла слегка отливали синевой. Зал взвыл от восторга и тут же умолк, когда цыганка повела рукой, здороваясь и одновременно прося тишины. Она опустила руку медленно, с достоинством, в полной тишине было слышно, как позвенивают ее браслеты. По этой готовности Лина догадалась, что именно выступления цыганки завсегдатаи и ждали, и только сейчас заметила, что на остальных столах, как и на их с Валентином, пока стояли лишь немногочисленные закуски и немного спиртного. Очевидно, по сложившейся традиции, горячее здесь было принято заказывать после выступления.

Имени цыганки никто объявлять не стал. Усевшись на стул и расправив свои цветастые юбки, она взяла гитару и легко провела по ней рукой. Гитара сразу ожила, откликнулась, зазвучала. Лина улыбнулась: все-таки Валька молодец, хотя бы позаботился назначить свою встречу на то время, пока идет концерт, и Лина сможет развлечься.

Здесь много женщин и вина,Веселье, смех кругом.А дума все милей одна —О счастье о былом.Пой, цыгане, забуду с вамиТоску немую и печаль.Гитара, громче звени струнами,Разбитой жизни да мне не жаль!

Голос у цыганки был странный — хрипловатый, какой-то бесполый, он мог сойти и за мужской, и за женский. Он тянул за душу, не отпускал, хотя порой царапал странными гортанными интонациями.

Ой, да-ри-да-ри, о-о-ри-да-ри,Ой, да-ри-да-ри, да-ри-ра-ра!

Цыганка пела негромко. Зал стал похлопывать в такт и в унисон, будто за представлением следил один человек: публика жадно ловила каждое слово, боялась помешать и не могла удержаться. Лина пожалела, что у нее оказалось неудачное место: цыганка сидела к ней боком, и сверху ее лица не было видно — только гриву густых вьющихся волос. Время от времени цыганка откидывала их назад длинным плавным движением головы снизу вверх и слева направо, от этого движения Лине отчего-то делалось тревожно, и она пыталась всмотреться в лицо, но безуспешно. Тогда она махнула рукой на свое странное предчувствие и позволила себе просто слушать, наслаждаться исполнением, прикрыв глаза.

Шунэ́н, шунэ́н, рома́лэ,Шунэ́н, со мэ пхэна́ва.Э рат калы́ подджя́ла,Саро́ мэ роспхэна́ва…

Незнакомые и непонятные слова волновали, попадали сразу в сердце, бередили душу. Лина, до сих пор совершенно равнодушная к песням такого рода, неожиданно для себя увлеклась, кивала в такт, и на душе у нее становилось тревожно и хорошо одновременно. А цыганка все пела, то с надрывом, то зажигательно-весело, то лукаво — и вместе с ней зал то замирал, то взрывался криками и аплодисментами. «Жаль, что Валя не слышит, — подумала Лина. — Так здорово поет… И люди так слушают, будто сидят не в ресторане, а в концертном зале».