Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича - Борис Соколов

Реденса, расстрелянного в 1940 году, спросить о связях Берии с мусаватистской контрразведкой уже не представлялось возможным. Но сама идея показалась Хрущеву и Маленкову перспективной. Но нужно было найти дело, о котором упомянул Мхитаров-Мрачный.

И Хрущев обратился к Меркулову, который служил вместе с Берией в Закавказье в 20-е годы. Никита Сергеевич вспоминал: «Когда Руденко стал допрашивать Берию, перед нами раскрылся ужасный человек, зверь, который не имел ничего святого. У него не было не только коммунистического, а и вообще человеческого морального облика. А уж о его преступлениях и говорить нечего, сколько он загубил честных людей!» Ну, положим, сам-то Хрущев загубил народу побольше, чем Берия, но не писать же об этом в мемуарах.

Хрущев утверждал: «Спустя какое-то время после ареста Берии встал вопрос о Меркулове, который в то время был министром Госконтроля СССР. Я, признаюсь, раньше с уважением относился к Меркулову и считал его партийным человеком. Он был культурным человеком и вообще нравился мне. Поэтому я сказал товарищам: «Тот факт, что Меркулов являлся помощником Берии в Грузии, еще не свидетельствует о том, что он его сообщник. Может быть, все-таки это не так? Ведь Берия занимал очень высокое положение и сам подбирал себе людей, а не наоборот. Люди верили ему, работали с ним. Поэтому нельзя рассматривать всех, кто у него работал, как его соучастников по преступлениям. Вызовем Меркулова, поговорим с ним. Возможно, он нам даже поможет лучше разобраться с Берией». И мы условились, что я его вызову в ЦК партии. Вызвал я Меркулова, сообщил, что нами задержан Берия, что ведется следствие. «Вы много лет с ним проработали, могли бы помочь ЦК». «Я с удовольствием, – говорит, – сделаю все, что смогу». И я ему предложил: «Изложите письменно все, что сочтете нужным».

Прошло сколько-то дней, и он написал большой текст, который, конечно, остался в архиве. Но эта записка ничем нам не помогла. Там были общие впечатления, умозаключения, вроде некоего сочинения. Меркулов пописывал кое-что, включая пьесы, и привык к сочинительству. Когда я послал его материал Руденко, тот прямо сказал, что Меркулова надо арестовать, потому что следствие по делу Берии без ареста Меркулова затруднится и окажется неполным. ЦК партии разрешил арестовать Меркулова. К моему огорчению, выяснилось, что зря я ему доверял. Меркулов был связан с Берией в таких преступлениях, что сам сел на скамью подсудимых и понес одинаковую с ним ответственность. В своем последнем слове, когда приговор был уже объявлен судом, Меркулов проклинал тот день и час, когда встретился с Берией. Он говорил, что это Берия довел его до суда».

Но хотя Хрущев и пообещал Меркулову, что прошлая близость к Берия не будет поставлена ему в вину, Всеволод Николаевич, много лет проработавший в высших эшелонах власти, прекрасно знал, чего стоят обещания такого рода. И стремился заранее оправдаться и доказать членам Президиума ЦК КПСС, что был вовсе не так близок к Берии, особенно в последние годы, как это было принято считать. Но Хрущев, как и следовало ожидать, обещания не сдержал, объявив Меркулова одним из главных пособников Берии. В сентябре 1953 года Меркулов был освобожден от должности министра госконтроля. 18 сентября его арестовали. Его судили вместе с другими соратниками Берии и приговорили к высшей мере наказания. 23 декабря 1953 года Меркулова расстреляли.

Очевидно, что Меркулова в данном случае погубила совсем не недостаточная откровенность в отношении Берии, а характер его близости с Лаврентием Павловичем. Ведь Всеволод Николаевич был связан с Берией прежде всего совместной работой в органах госбезопасности. Следовательно, его очень убедительно можно было представить одним из главных участников бериевского заговора и вывести на процесс, пусть и закрытый.

Письма Меркулова, имевшие гриф «секретно», Хрущев разослал всем членам Политбюро. Первое из них датировано 21 июля 1953 года. А в нем Всеволод Николаевич писал:

«Прошло уже немало дней после Пленума ЦК КПСС, на котором были оглашены в докладе товарища Маленкова и в выступлениях товарищей Хрущева, Молотова, Булганина и других членов Президиума ЦК убедительные факты преступных, антипартийных и антигосударственных действий Берия.

Но каждый день, чем больше вдумываешься в это дело, тем с большим возмущением и негодованием вспоминаешь само имя Берия, возмущаешься тем, как низко пал этот стоявший так высоко человек. Докатиться до такой низости и подлости мог только человек, не имеющий ничего святого в душе. Правильно говорили на Пленуме ЦК, что Берия не коммунист, что в нем нет ничего партийного.

Естественно задаешь вопрос, как это могло произойти, когда началось перерождение Берия, превращение его в авантюриста худшего пошиба, врага нашей партии и народа. Не бывает так, чтобы такие вещи происходили внезапно в один день. Очевидно, в нем шел какой-то внутренний процесс, более или менее длительный.

Так как мне пришлось довольно близко соприкасаться с Берия по совместной работе в Тбилиси в годы 1923–1938, то я в соответствии с вашим предложением задаюсь целью проанализировать, где находятся корни нынешних преступных действий Берия с тем, чтобы помочь до конца разоблачить его.

Мне думается, они кроются в характере Берия.

Анализируя в свете того, что ныне мне стало известно о Берия, его поступки и поведение в прошлом, придаешь им сейчас уже другое значение и по-иному воспринимаешь и оцениваешь их.

То, что раньше казалось просто отрицательными сторонами в характере Берия, недостатками, которые свойственны многим людям, теперь приобретает иной смысл и иное значение. Даже так называемые «положительные» стороны в характере и работе Берия сейчас выглядят в другом свете.

У Берия был сильный, властный характер. Он органически не мог делить власть с кем-нибудь.

Я знаю его с 1923 года, когда он был зам. председателя ЧК Грузии. Было ему тогда всего 24 года, но эта должность его и тогда уже не удовлетворяла. Он стремился выше.

Вообще он считал всех людей ниже себя, особенно тех, которым он был подчинен по работе. Обычно он старался осторожно дискредитировать их в разговорах с подчиненными ему работниками, делал о них колкие замечания, а то и просто нецензурно ругал. Он никогда не упускал случая какой-либо фразой умалить человека, принизить его. Причем иногда он это делал ловко, придавая своим словам оттенок сожаления: жаль, мол, человека, но ничего не поделаешь!

А дело сделано – человек в какой-то мере уже дискредитирован в глазах присутствующих.

Я не могу сейчас конкретно вспомнить, про кого и что именно он говорил, но его выражения, вроде: «Что он понимает в этом деле! Вот дурак! Он, бедняга, мало к чему способен!» и т. д. – я хорошо помню. Эти выражения часто срывались у него с уст, буквально как только после любезного приема затворялась дверь за вышедшим из его кабинета человеком.