Золотой воскресник - Москвина Марина Львовна

Тишков Лёня попросил, чтобы на Эйфелевой башне, когда он там будет снимать Луну, никого не было, а то это нарушит все обаяние…

Ему обещали.

Ольга Осина – Лёне:

– Как вам Тим? Он ведь совсем юный, неопытный…

– Ну и хорошо, – отвечает Лёня. – А то что бы мы были с ним два замшелых гриба…

На острове Сите промозглой ночью Тим Парщиков – Тишкову в плащике и шляпе:

– Так, встали, голову ко мне лицом, еще чуть правее, чуть-чуть, много, обратно, руку – вытянули пальцы, корпус подальше от мусорного бака, так, замерли, – снимаем дублик. Звезда в руке – выше, замерли, снимаем, дублик… Еще разок. Замерли. Ой, тень эта мне не нравится на лице – побежала, замерли. Ниже голову, еще ниже, много, замерли, снимаем. Что-то контрастно, смена объектива, салон меняем, диммер, диммерим, смотрим. Еще разок…

Ночь, ветер ледяной, безлюдная набережная. Держу Луну с обратной стороны, чтоб она не шлепнулась в Сену, пока починяют генератор, он постоянно барахлит, обнимаю ее и думаю: “Кормилица ты наша!..”

– Да, летней ночью на Сите не поработаешь! – сказала Ольга. – Тут бы сидели рыбаки, сновали водяные крысы, здесь бы гуляли, ебались, вообще было бы некуда приткнуться…

– Но что это? – спросила Маша Заволокина, наша добровольная помощница. – Мне показалось, что в реке блеснула огромная сияющая рыба!..

– А помните у Альбера Камю, – говорит Ольга, – Калигула все звал Луну: “La lune! La lune! Je vous aime…”

– Он не был шалуном, – отозвался Айнер. – У него была глубокая страсть к Луне.

Ночью снимаем, утром Тишков и Парщиков отсматривают снимки.

– Как говорит братва, выхлоп есть? – спрашивает Айнер.

Ольга Осина:

– Айнер, он бандит. Поэтому он такой вежливый, с юмором, приветливый…

В “Челюскинской” за столом Тишков познакомился с пожилым художником. Тот спрашивает:

– Как вас зовут?

– Лёня.

Он:

– И меня – Лёня.

– Лёня! – окликнул его Тишков. – Я…

Тот окаменел.

– Ну, знаете, все-таки Леонид Яковлевич…

– А! Хорошо, – сказал Тишков. – А меня Леонид Александрович.

Несколько дней Леонид Яковлевич бродил угрюмый, ни с кем за столом не разговаривал. Потом приходит на обед и говорит:

– Я думал несколько дней и нашел компромиссный вариант: ЛЕОНИД!!!

Анна Генина рассказывала нам с Бородицкой, как холодной снежной зимой директор Поганкиных палат из Пскова привез их с итальянской слависткой в Псково-Печорскую лавру. К ним вышел настоятель отец Александр, благодушно вступил в беседу, вдруг опустил глаза, увидел, что обе женщины в брюках и не сходя с места предал их анафеме.

– В аду будете гореть! – грозно сказал отец Александр.

– Аня, я правильно поняла, – в ужасе зашептала итальянка, – что он сказал…

– Да, он сказал, что мы будем в аду!.. – подтвердила Аня.

Бородицкая – мгновенно:

– И ты не ответила ему: “Там и встретимся”?

– У меня был учитель в Душанбе, дядя Роберто, – рассказывал мне поэт Тимур Зульфикаров. – Он принес к нам том Лермонтова и говорит: “Ой, читал Лермонтова – какое говно!” Мама: “Роберто, да как так можно?” – “А что такого? – он отвечает. – Ему двадцать семь лет, а мне тридцать пять…”

Моя сестра Алла:

– Значит, вы летите в Рим и Венецию? Ну? Пусть земля вам будет пухом!.. Ой, то есть…

На один день мы с Лёней оказались в Венеции. Вечером шли по узким переулкам и мосткам через каналы, глядели на дощатые островерхие ставни, глиняные горшки на подоконниках с цветущей лавандой и геранью, добрались до моста Риальто, и нам открылся дивный пейзаж. По каналу плыли гондолы с гондольерами разных видов и мастей. Петь они уже не пели, а просто ворочали веслом. Улочки были запружены туристами. И все-таки мне захотелось прокатиться на гондоле с Лёней в закатных сумерках.

– Еще не хватало! – сказал Тишков. – Взгляни на эти лица! Наверняка здесь матери говорят своим детям: “Учись, сынок, а то гондольером будешь!”

– А вон – в очках, седоватый, интеллигентного вида…

– Так это, наверно, русский физик! НИИ закрыли, он приехал в Венецию и стал гондольером.

Старый гондольер чуть не столкнулся с молодым – что-то прокричал ему.

Лёня говорит:

– Наверное: “Куда гребешь, салага!”

Забрели в закоулочек под мостком, а там стоят рядом два допитых стакана с трубочками и одна пара тапок – резиновые вьетнамки.

– Они вместе пили, рассорились, – сказал Лёня. – Она ушла, а он утопился.

Перед отъездом из Венеции в Милан Тишков заглянул в гостиницу к искусствоведу Виталию Пацюкову, куратору его итальянской выставки, тот уже ушел, и Лёня оставил у портье для него картинку: даблоид плывет на гондоле с веслом.

И подписал:

“Дорогому кураторе

В Италию”.

У Пацюкова Виталия в Риме приключилась какая-то незадача со штанами. Он спрашивает: нет ли у меня ниток и иголки.

– Так давайте я вам зашью? – предложила я.

– Ни в коем случае! – ответил Виталий. – А то однажды у меня сломалась ширинка. Я на Арбате. А у меня друг живет неподалеку, у него жена не работает – я к ней кинулся. Вот она пришивает мне новую молнию, а я сижу без брюк на кухне, мы с ней разговариваем. Вдруг неожиданно возвращается мой друг – и застает вышеописанную картину. И у него ужас на лице, неподдельный ужас…

Возле собора Санта-Маджоре во время праздничного шествия в честь святого Бенедиктина встретили сотрудников Государственного центра современного искусства Сашу и Андрея. Они должны были привезти видеопроекторы для выставки «Искусство и звук», так вот эти видеопроекторы у них украли по дороге, причем у Андрея – вместе с чемоданом. Теперь им ничего не оставалось, как разгуливать по вечернему Риму и славить святого Бенедиктина.

Андрей говорит:

– Я даже дверь не закрываю, когда ухожу. А чего мне прятать? У меня ничего нет.

В какой-то момент Андрею сказали, что чемодан нашли.

– Небось там все перерыли, – говорю.

– …все перемерили, – подхватил Лёня, – и ничего не подошло. (Андрей высокий, корпулентный.) Сама подумай, – говорит Лёня. – Вот украдут чемодан у Пацюкова. Какой-нибудь молодой худой араб. Или поджарый негр. Достанет вещи Виталия. Ну кому они подойдут? Брюки широкие, пиджаки неимоверные…

– Почему? Как-то раз меня тоже обворовали, – сказал Виталий.

Где-то он купил себе модные брюки, то ли в Нью-Йорке, то ли в Мюнхене, упаковал, сдает багаж и видит, его чемодан весит 12 кг. А пишут: 11 500. Он очень удивился, ну, думает, ерунда, какое это имеет значение? В Москве чемодан открывает – всё на месте, а новых брюк нет. В чем дело? А ему отвечают: “Ваш чемодан как весил, так и весит 11 500, ни грамма не убавилось!”

– Это была мафия, – догадался Виталий. – Они специально занижали вес, чтобы у них было алиби.

Сели в парке на лавочку, к нам подлетел сизарь и скромно встал поодаль на одной ноге.

– Дай ему чего-нибудь, – попросил Лёня, – видишь, он увечный. Что-то там нафантазировал: вот люди, сели на скамейку, сейчас кушать будут и мне что-нибудь перепадет.

Я покрошила ему печенье, и в ту же секунду слетелось сонмище голубей со всего Рима, пикируют с неба и деревьев – прямо на нас, хлопают крылами, пух, перья, антисанитария!.. И этот – первый – клубится с ними, на двух ногах.