Чудесный нож - Филип Пулман

И ведьмы и Уилл с Лирой спали на траве. Но вокруг детей парило не меньше дюжины ангелов, смотрящих на них.

И Серафима поняла кое-что о том, для чего у ведьмы не было слов: смысл паломничества. Она поняла зачем эти существа ждут тысячу лет и преодолевают огромные расстояния, чтобы быть ближе к чему-то важному, и как они чувствуют себя остальное время, протекающее для них мгновенно. И теперь эти прекрасные создания окружали девочку в клетчатой юбке с запачканным лицом и мальчика с раненой рукой, который хмурился во сне На шее Лиры что-то шевелилось. Пантелеймон, снежно-белый горностай, сонно приоткрыл свои черные глаза и без испуга огляделся. Позднее Лира вспоминала это как сон. Похоже, Пантелеймон смирился с вниманием, которое привлекла Лира, и чуть погодя снова свернулся и закрыл глаза.

Наконец ондо из созданий широко расправило крылья. Другие повторили его движения и их крылья свободно проникали друг в друга, пересекаясь, как лучи света, пока не образовался сияющий круг вокруг спящих на траве.

Затем наблюдатели один за другим поднялись в воздух подобно языкам пламени и поднимаясь, они становились все больше, пока не стали огромными, но они были уже далеко, двигаясь на север, подобно метеорам.

Серафина и Рута Скади вспрыгнули на свои сосновые ветки, и и полетели следом, но ангелы были уже далеко.

— Они такие же, как те, которых ты видела, Рута Скади? — спросила Серафина, когда они притормозили в воздухе, наблюдая за исчезающими за горизонтом огнями.

— Я думаю, больше, но такие же с виду. У них нет плоти, ты видела? Они — это свет. Должно быть, их чувства так непохожи на наши…. Серафина Пеккала, теперь я покидаю тебя, чтобы призвать всех ведьм нашего севера. Когда мы встретимся снова, будет идти война. Доброго пути, дорогая….

Они обнялись и Рута Скади развернулась и полетела на юг. Серафина проводила ее взглядом, а затем повернулась посмотреть, как последние ангелы, сияя, пропадают вдали. Он не чувствовала к этим великим наблюдателем ничего, кроме жалости. Как много они, должно быть, теряют, никогда не ощущая землю под ногами, или ветер в волосах или свет звезд на коже! Она отломила веточку от своей летучей ветки и жадно вдохнула смолистый аромат, прежде чем медленно приземлиться на траву, и присоединилась к спящим.

Глава четырнадцать. Ущелье Аламо

Ли Скорсби посмотрел вниз на спокойный океан по левой стороне, на зелёный берег по правой, и, прикрыв ладонью глаза, осмотрелся в поисках человеческой жизни.

Уже прошли сутки с тех пор, как они покинули Енисей.

— И это и есть этот новый мир? — спросил он.

— Новый для тех, кто не рождён в нём, — ответил Станислав Грамман. — Такой же старый как ваш или мой, в противном случае. То, что сделал лорд Азраил, потрясло всё, потрясло сильнее, чем что-либо когда-либо. Эти проходы и окна, о которых я говорил, теперь открываются в самых неожиданных местах. Ориентироваться тяжело, но этот ветер надёжен.

— Старый или новый, но это странный мир, — сказал Ли.

— Да, — сказал Станислав Грамман. — Это странный мир, хотя, без сомнения, некоторые чувствуют себя тут, как дома.

— Он выглядит пустым, — сказал Ли.

— Не совсем верно. За той возвышенностью вы увидите город, который когда-то был могущественным и богатым. И он всё ещё населён потомками тех торговцев и дворян, что некогда населяли его, хотя последние триста лет он и пребывает в упадке.

Несколько минут спустя, когда шар подлетел поближе, Ли увидел вначале маяк, затем изгиб каменного волнолома, а затем башни, купола и красно-коричневые крыши красивого города, расположившегося вокруг бухты, с роскошным зданием оперы посреди пышных садов, с широкими бульварами и элегантными отелями, и с маленькими улочками, где цветущие деревья нависали над тенистыми балконами.

И Грамман был прав, там действительно были люди. Но, когда шар подлетел поближе, Ли с удивлением увидел, что все они были детьми. Не было видно ни одного взрослого. А ещё больше он удивился, увидев, что у детей нет деймонов — и, тем не менее, они играли на пляжах, забегали и выбегали из кафе, ели, пили, и вытаскивали полные сумки из домов и магазинов. Несколько мальчиков дрались на улице, а рыжая девочка подзуживала их, а маленький мальчик разбивал камнями все окна в здании рядом. Это выглядело, как детская площадка размером с город, и без единого учителя: это был мир детей.

Но они не были здесь единственными обитателями. Ли пришлось протереть глаза, когда он впервые их увидел, но сомнений не было: колонны тумана — или чего-то менее материального, чем туман — уплотнений воздуха… Чем бы они ни были, их было полно в городе: они передвигались по бульварам, заходили в дома, толпились на площадях и дворах. Дети передвигались среди них, ничего не замечая.

Но не оставаясь незамеченными. Чем дальше они пролетали над городом, тем больше было у Ли возможностей пронаблюдать за поведением этих форм. Было очевидно, что некоторые дети их интересуют, и они следовали повсюду за этими детьми: за самыми старшими, за тем, кто (насколько Ли мог разглядеть в свой телескоп) были на грани полового созревания. Один мальчик, высокий, худой и черноволосый, был так плотно окружён этими прозрачными существами, что его фигура, казалось, колебалась в воздухе. Они были похожи на мух, слетевшихся на мясо. А мальчик даже не подозревал о происходящем, хотя время от времени он протирал глаза, или тряс головой, стараясь прочистить зрение.

— Что это за чёртовы твари? — спросил Ли.

— Люди называют их Призраками.

— А что они делают?

— Вы слышали про вампиров?

— О, в сказках.

— Призраки питаются так, как вампиры питаются кровью, но пищей Призраков является внимание. Вся сознательная, интеллектуальная заинтересованность в мире.

Несовершеннолетие детей не столь им интересно.

— Так значит, они — противоположность тех мерзавцев из Болвангара.

— Наоборот. Как Коллегия Жертвенников, так и Призраки Безразличия околдованы одной и той же истиной о том, что невинность отличается от опыта. Коллегия Жертвенников боится Пыли и ненавидит её, а Призраки пожирают её, но и те, и другие существуют за счёт неё.

— Они толпятся вокруг того парня внизу.

— Он вырастает. Скоро они нападут на него, и его жизнь превратится в бессмысленное, безразличное мучение. Он обречён.

— Ради святого Петра! Мы разве не можем спасти его?

— Нет. Призраки тут же убьют нас. Здесь они не могут к нам прикоснуться. Всё, что мы можем делать, это наблюдать и лететь дальше.

— Но где взрослые? Не хотите же вы сказать, что во всём мире только дети?

— Эти дети — сироты, их родители были взяты Призраками. В этом мире много подобных банд. Они разгуливают, существуя за счёт того, что им удастся найти там, где взрослые сбежали, спасаясь от Призраков. А найти им удаётся много, как видите. Они не голодают. Похоже, что город был атакован множеством Призраков, и население сбежало. Видите, как мало кораблей в бухте? Детям ничего не грозит.

— Кроме самых старших. Вроде того бедного парня внизу.

— Мистер Скорсби, этот мир таков. А если вы хотите положить конец жестокости и несправедливости, вам придётся отвезти меня дальше. У меня есть дело.

— Сдаётся мне, — сказал Ли, пытаясь найти слова, — сдаётся мне, что с жестокостью и несправедливостью надо бороться там, где ты их видишь. Или это не так, доктор Грамман? Я всего лишь наивный аэронавт. Я настолько наивен, что, когда мне сказали, что шаманы умеют летать, я поверил. И, тем не менее, вот передо мной шаман, который не умеет.

— О, но я умею.

— Как же это?

Шар понемногу опускался, и земля приближалась. Квадратная каменная башня вырастала непосредственно перед ними, но Ли, похоже, не замечал её.

— Мне надо было взлететь, — сказал Грамман, — так что я вызвал вас, и вот, я лечу.

Он отлично понимал, в какой опасности они находились, но решил не сомневаться в том, что и аэронавт это знает. И, точно вовремя, Ли Скорсби перегнулся через борт корзины и потянул за шнур одного из мешков с балластом. Песок высыпался, и шар мягко поднялся, разминувшись с башней на расстоянии около двух метров.

Дюжина обеспокоенных ворон, каркая, поднялись в воздух.

— Думаю, вы правы, — сказал Ли. — Вы странный человек, доктор Грамман. Вы никогда не общались с ведьмами?

— Общался, — ответил Грамман. — А также с академиками, и с духами. Везде я обнаружил глупость, но в каждом потоке её были зёрна мудрости. Без сомнения, ещё большее количество мудрости я не распознал. Жизнь тяжела, мистер Скорсби, но, тем не менее, мы цепляемся за неё.

— А то же это путешествие? Это глупость или мудрость?

— Величайшая мудрость, которую я знаю.

— Расскажите мне снова, какова ваша цель. Вы собираетесь найти хранителя этого скрытного ножа, и что тогда?