Помоги другим умереть - Елена Арсеньева

Женя попыталась кивнуть, но только слабо дернула головой.

– Живой Андрюхин, слышь! – обрадовался Салага. – То-то мы его сейчас за жабры! Сколько баксов живьем погорело!

– Погоди, – насторожился Сидоров, устремляя взгляд на костер. В них тотчас вспыхнули хищные звериные огоньки. – Если товар там был, почему паленым не воняло?

Его напарник встрепенулся и даже отпустил Женю.

– Сидоров, ты башка! – выкрикнул восхищенно. – Ну ты башка! Значит, она врет? Ты врешь, что ли?

Вцепился Жене в плечи, вывернул руки назад. Она упала на спину, а сверху навалилось ненавидящее лицо:

– Ну, говори! Говори, кто товар взял? Ты с подельником? Другие? Говори, а то сейчас всю глотку искромсаю! Сидоров, дай нож!

– Дурак, она смерти ищет, ты что, не понял? – почти миролюбиво отозвался Сидоров. – Ты с ней поговори по-мужски, авось столкуетесь.

Салага тупо моргнул, потом ощерился в улыбке:

– А что, давай… – Задумчиво взялся за ремень: – А ты глядеть будешь, да, Сидоров? Порно-шоу, да?

– Зачем глядеть? – Сидоров уже расстегивал брюки. – На пару попользуемся. Нет, погоди-ка. – Он вынул из кармана платок и, сильно сдавив Жене щеки, сунул в рот вонючий комок.

Она забилась, давясь, и Сидоров слегка вытянул кляп.

– Вот так. Ничего, не задохнешься. Слушай сюда! – призвал он, тыча пальцем почему-то в расстегнутую ширинку. Объяснил обстоятельно: – Мы сейчас тебя траханем, сколько сил будет, а потом спросим… Скажешь – твое счастье, легко умрешь, а нет – продолжим, но не сами, а подручными средствами. – Он подхватил с земли толстый сук. – Видала имитатор? А это видала? – Поднял еще один: – А это видала? Замучаешься господа о смерти молить!

– Сидоров, ты чо? – слабо проблеял Салага, но тот занес увесистый кулачище:

– Заткнись! Тебе что сегодня было сказано? Жить надоело?! Мало, что катер дважды сгоняли попусту, так еще и Андрюхин пропал? Давай ложись, а я к ней сзади пристроюсь. А ты, б…, снимай штаны, чего валяешься, как на пляже?

Женя с трудом села. До нее наконец начал доходить смысл того, что здесь происходило. И все-таки не могла поверить.

«А потом кинут в костер, – медленно проплыло в голове. – Туда, к нему. Хорошо. Я лучше сейчас все скажу, может, убьют сразу…»

Резко выдернула изо рта платок – и замерла, встретив бесконечно удивленный взгляд Сидорова. Похоже, дерзость пленницы ошарашила его.

– Жив ваш Андрюхин, – торопливо выговорила Женя, боясь, что ее остановят. – Мы угнали его машину, потому что…

И осеклась, потому что Сидоров вдруг рухнул на колени, а потом повалился лицом вперед – Женя едва успела отдернуть ногу, чтоб он не уткнулся лицом.

– Сидоров! – взвизгнул Салага, но в это мгновение раздался глухой хлопок – и с него соскочила фуражка.

Салага накрыл голову руками и припал к земле.

– Спокойно, ты вполне жив и пригоден к употреблению, – послышался голос.

Какая-то фигура неторопливо двигалась от кустов, поигрывая пистолетом.

– Ну, гад, всю жизнь теперь думать будешь, нарочно я промазал или нечаянно! – В голосе зазвенела насмешка.

Женя недоверчиво смотрела, как высокий человек приблизился, мельком глянул на нее, но тотчас снова уставился на Салагу.

– Гюльчатай, открой личико! – сказал вроде бы даже не сердито. – Расстегни ремень, перетяни ему правое предплечье. Ничего страшного, готов спорить, что пуля попала, как принято выражаться, в мякоть.

Салага с совершенно мертвым лицом медленно сдвинулся с места… руки его не слушались, и прошло немалое время, прежде чем он смог перевернуть тяжелое тело Сидорова на бок и своим ремнем перетянуть ему руку поверх куртки. Сняв ремень с Сидорова, подал Олегу и покорно повернулся к нему спиной.

Олег кинул свой «макаров» Жене – она машинально поймала.

– Прикрой меня, – попросил скучным голосом.

Сноровисто охлопал бесчувственного Сидорова, потом его ошалевшего от ужаса подельника. Все трофеи: два пистолета (выбив из них обоймы), нож, кастет – зашвырнул в кусты, но не рядом, а в разные стороны, сопроводив ласковым присловьем:

– Летите, голуби!

Сноровисто – ноги к рукам – связал Салагу, свалил рядом с Сидоровым:

– Пока что полежите, ребята. Но если кто-то из вас пикнет, это самое «пока» мгновенно иссякнет.

Женя вдруг выронила пистолет, схватилась за горло, ощущая, как все вокруг затягивается серым маревом, но Олег стиснул ее пальцы и не более нежно, чем в свое время Салага, вздернул на ноги. Потащил за собой. Она покорно брела – без мыслей, давясь криком.

Олег опустился на корточки, заставил Женю нагнуться, тыкал в догорающий черный скелет «уазика»:

– Смотри! Вон там кабина, вон там я сидел, вон там ты, видишь? Я тебя вытолкнул и сам успел выскочить, ясно! Машина взорвалась, когда меня там уже не было. Ты видишь? Видишь меня?

Повернул к себе, схватил за запястья, провел ими по своим щекам:

– Узнаешь? Это я, я!

Женя всматривалась, вслушивалась.

– А я? – спросила, еле шевеля губами.

– Что? – сдвинул брови Олег.

– Я с тобой?

– Ну да, ясно же!

– Где… я где? Мы?

– Здесь, здесь, – тяжело вздохнул Олег, – пока не там, уверяю тебя.

Она опять недоверчиво провела пальцем по его щеке, улыбнулась слабо, еще не в силах постигнуть случившееся.

– Погоди-ка, – сказал Олег и потащил ее к милицейской «Волге», по пути еще раз оглядев пленных.

Сидоров, похоже, собирался очнуться еще не скоро, а Салага на их приближение среагировал правильно: старательно уткнулся носом в землю.

– Вот хитрецы, – проворчал Олег. – Вторую-то машину на повороте поставили. Кто увидит пожар, вздумает сунуться – а тут на тебе, уже менты оперативно работают. Хотя перестраховались: ну кто сюда потащится, какой такой больной?

Сунулся в кабину, пошарил одной рукой, так и не выпуская Жениных пальцев, вынырнул с довольной улыбкой:

– Вот оно!

Потряс перед Жениным лицом фляжкой:

– Полнехонька, гляди! Моя милиция меня бережет!

Быстро глотнул – и брови изумленно взлетели:

– Да это же греческий коньячишко ростовского разлива! «Арго»… нет, «Александр». Эстеты… – Оглянулся на два покорно-неподвижных тела: – Кто бы мог подумать?! Или реквизнули у кого-то? А впрочем, какая разница! Пей, – скомандовал Жене и, когда та замешкалась, всунул горлышко чуть ли не в зубы: – Пей, тебе говорят!

Она послушно глотнула, не ощутив никакого вкуса, только горло обожгло.

– Еще пей! – приказал Олег.

Женя отстранилась:

– Почему?

– Что?

– Почему ты такой?.. – У нее перехватило горло.

Мгновение Олег смотрел растерянно, потом по лицу прошла судорога:

– А нарочно. Чтоб не думала, будто я призрак. Я же понимаю, что… – Задохнулся, глотнул из фляги: – Понимаю, что ты испытала. Я сначала тоже валялся без сознания, странно, что они на меня не наткнулись, а потом никак не мог найти позицию, чтобы стрелять и тебя ненароком не задеть. И чтоб наверняка: патронов-то всего два было! Повезло, слава богу! – быстро перекрестился фляжкой, расплескивая коньяк. – Ужасно боюсь, что у тебя сейчас начнется истерика, а как в чувство приводить? По щекам тебя и так достаточно хлестали сегодня. Тем же способом, что на берегу? – попытался усмехнуться, но получилось плохо. – Тоже, знаешь, нагляделась ты на мужиков… Не могу, чтобы ты меня и их рядом видела, понимаешь? Так что выпей лучше еще – и поедем. Надо отсюда убираться, лететь, словно на крыльях!

– На чем? – спросила Женя, послушно сделав глоток, и второй, и третий, но не ощутив даже ожога в горле. – Лететь будем на чем?

Олег не отвечал: стоял, чуть согнувшись, прижав руку к груди. Покачнулся…

Женя, выронив фляжку, метнулась к нему, подхватила.

– Ничего, – выдохнул он, сильно жмурясь. – Сейчас… пройдет. Говорил мне Степан Федорыч Крашенинников, великий хирург: «Не пей, братец!» И далее по тексту. Нельзя мне коньяк, ты уж приглядывай за мной, а то напьюсь – буянить буду, еще зашибу ненароком.

Помолчал, медленно выпрямился. Открыл глаза:

– Это ты? А я… где?

– Как это? – растерялась Женя – и вдруг, сообразив, залилась тихим, захлебывающимся смехом: смеялась да смеялась, никак не могла остановиться.

– О господи, – вздохнул Олег. – Так это за тобой, оказывается, надо приглядывать, чтоб не напилась! Пошли, горюшко мое.

– Сейчас, – пробормотала Женя, не двигаясь с места, глядя на него, трогая, но все еще не веря, не веря…

– Ну хорошо, – кивнул Олег. – Только один разок – и сматываемся отсюда, пока еще какие-нибудь коршуны не налетели. Только, чур, не плакать, ладно? Очень тебя прошу!

– Не буду, – шепнула Женя, поднимая к нему лицо.

Приблизился и впился в рот жестко, грубо, до боли, потом вдруг, словно спохватившись, начал целовать ее дрожащие губы ласково, едва касаясь.

– Ну, – выдохнул чуть слышно, – теперь узнала? Это я?

– Ты… ты…

– Сигналя во всю мочь, с включенными фарами, я ворвалась на Пулаковскую, как четыре всадника Апокалипсиса, вместе взятые… – пробормотала Женя, едва слыша свои слова за ревом сирены.