Мужей много не бывает - Адель Паркс

— …или ты заявляешь оставление супруга (то есть что я от тебя ушла) и разводишься со мной в одностороннем порядке. По закону нам достаточно было прожить раздельно два года, чтобы суд убедился в том, что… — Она умолкает.

— Что ты на самом деле хотела уйти от меня, я не просто вышла купить молока и вдруг забыла дорогу домой.

— Да, — говорит она и краснеет. — Только нам надо доказать, что все это время мы не общались.

— Ну, это не составит труда.

— Необходимо будет заполнить кое-какие бумаги. Мы подадим прошение об условно-окончательном постановлении о разводе, а потом…

— А может, заявить о нарушении супружеской верности? — спрашиваю я.

— Что? — Краска сбегает с лица Беллы. Я невольно перевожу взгляд на пол, ожидая увидеть, что под ногами у нее образовалась красная лужа. Ее лицо вдруг становится зеленого цвета.

— Может быть, мне стоит сослаться на нарушение супружеской верности или неоправданное поведение? То есть, мне кажется, выйти во второй раз замуж — это довольно несправедливо по отношению ко мне.

— Я думала, мы хотим быстрого и безболезненного развода.

— Ну, ты-то уж точно этого хочешь. — Не знаю, зачем я это говорю. Естественно, я тоже хочу быстрого безболезненного развода — если уж со мной разводятся. Не вижу смысла в том, чтобы, ко всему прочему, еще и унижаться. Но это не значит, что мне не обидно.

Белла, кажется, с головой ушла в процесс контроля дыхания — она делает глубокие вдохи и медленные выдохи. Наконец я смягчаюсь:

— Давай разведемся по взаимному согласию. Она принимает мяч и бежит к воротам:

— Для всех видов развода процедура одинакова. От подачи прошения до окончательного решения суда должно пройти три месяца. Все можно сделать по почте. Нет никакой необходимости в том, чтобы кто-либо из нас являлся в суд лично.

Я подписываю бумагу, которая приведет нас к разводу.

Белла улыбается. Я понимаю, что по идее должен разделять ее радость. В конце концов, этот развод упростит и мою жизнь.

— Хорошо, что ни у тебя, ни у меня нет во владении никакой собственности — в противном случае все было бы сложнее.

— У меня есть квартира и машина, — говорю я.

— Правда? — Она удивлена. — Я всегда переживала, что у тебя никогда не будет ничего, кроме гитары.

— Я знаю.

— В любом случае это не меняет ситуацию. Я так понимаю, это имущество зарегистрировано на твое имя, и я уж точно не собираюсь предъявлять на него права. — Она снова краснеет. Мы оба понимаем, что она только что сказала, что Филип мог бы купить всю мою собственность раз десять подряд.

— И еще я плачу пенсионные взносы. Открыл счет, когда мне было двадцать четыре. Не знаю уж, сколько там набежит к тому времени, когда я уйду на пенсию. — Зачем я ей все это говорю? Хочу поразить ее своими попытками заделаться достойным членом общества? Господи помоги, я хочу произвести на нее впечатление!

— Тогда, возможно, нам стоит составить документ, в котором мы бы указали, что не претендуем на собственность, принадлежащую каждой из сторон, — говорит Белла. — Просто чтобы потом не было никаких заминок. Мы ведь хотим сделать все правильно, правда?

— А ты расскажешь Филипу… обо мне?

— Господи, нет, конечно, — решительно открещивается она. — Я собиралась сказать ему, что в прошлый раз бумаги были заполнены неправильно.

Опять ложь.

— Думаешь, он тебе поверит?

— Я могу быть очень убедительной. Купить тебе еще пива?

Я не против. Белла настолько у меня в долгу, что вряд ли что-то изменится, если она купит мне несколько пинт паршивого пива.

Она возвращается к столику с пивом для меня, джин-тоником для себя и тремя большими пакетами чипсов.

— С томатным вкусом, — говорит она. — Не видела такие чипсы с тех пор, как нам было по семнадцать, и поэтому купила много. Я помню, тебе они больше всего нравились.

— Это тебе они больше всего нравились, — поправляю я ее.

Она пожимает плечами и улыбается:

— Нам обоим они нравились. Налетай.

Удивительно, насколько смягчается самая острая и неприятная ситуация, если при этом есть чего поесть и выпить. Ежегодный школьный спектакль был для меня тяжким испытанием до тех пор, пока кому-то не пришла в голову блестящая идея продавать в антракте вино и шоколадное драже. Я сразу начал с большей терпимостью относиться к неестественным интонациям и деревянным движениям «актеров». Разве кто-нибудь смог бы выдержать похороны, если бы в конце его не ожидала выпивка и яичный сандвич? Похожим образом, после нескольких вылазок к бару и пакета чипсов мы с Беллой как-то притерпелись друг к другу.

— Спасибо за то, что пригласил нас с Филипом в Лас-Вегас, — говорит Белла. При этом выражение лица у нее такое, что не поймешь, улыбается она или кривится.

— Лаура решила, что это может стать для нас неплохой возможностью сойтись друг с другом поближе, — с иронией говорю я. — Я рассчитывал, что ты откажешься. — Если быть честным, я пришел в ярость оттого, что Белла, несмотря на все свое хваленое умение вешать лапшу на уши, не смогла придумать никакой достойной причины для отказа. У нас все достаточно сложно и без милой поездочки вчетвером.

— Извини. Ты боишься?

Боялся — но перестал примерно три минуты назад, когда Белла снова превратилась в Белинду и купила мне три пакета чипсов с томатным вкусом. Сейчас она тоже их ест, и они застревают у нее в зубах. Она засовывает палец глубоко в рот — скорее всего, чтобы вычистить мягкую массу, налипшую на задних зубах. Некоторое время я наблюдаю за ее манипуляциями, затем она спохватывается:

— Извини. Не очень вежливо с моей стороны.

Мы делали вместе такие вещи, что если о них задуматься, то о ковырянии в зубах как о неподобающем поведении можно вообще забыть. В последнее время я много думал об этом.

Мы любили друг друга всеми возможными способами — или, по крайней мере, всеми, что мы могли придумать в то время. У нас был робкий секс, бесстыдный секс, сладкий секс, грязный секс, долгий секс. У нас был секс в помещении, на улице, стоя у стены, стоя там, где не было никаких стен, сидя и лежа на стульях, на диванах, в машинах, на кроватях — на огромном количестве разных кроватей: в первые годы фигурировали в основном узкие подростковые постели (наши собственные и наших друзей) и широкие супружеские ложа (родителей наших друзей). И все это был, как мне теперь кажется, чертовски хороший секс.

А потом мы поехали в Эдинбург. В Эдинбурге у нас все чаще начал случаться быстрый секс, усталый секс и сердитый секс. Странно, что почти всегда, когда ты в последний раз занимаешься с кем-нибудь любовью, ты не знаешь, что именно этот раз — последний. Мы делали это в тот день, когда она ушла, — выполненное из чувства долга соитие, похожее на пожелание удачи перед выступлением. Мы приобрели привычку, чтобы я брал ее сзади. Она знала, что в этой позиции я не могу выдержать очень долго, так что все заканчивалось быстрее, и ей не приходилось при этом смотреть на меня. Даже видение ее качающейся вперед-назад упругой попки не делает это воспоминание менее болезненным.