Встретимся через 500 лет! - Руслан Белов

– Откуда вы это знаете?

– На следующий день я обошел хижину Катэра. И видел следы маленькой ножки Люсьен. А в лесу неподалеку – лежбище Каналя.

– Почему вы решили, что Каналя?

– Он потерял там наперсток. А кто, кроме него, мог носить с собой наперсток?

– Понятно. А что, по вашему мнению, происходило в хижине?

– Ролевая игра. Катэр изображал Джека Потрошителя, Николь – его жертву. Предваряя вопрос, скажу, что, осматривая хижину, я видел на простынях, помимо, конечно, крови Катэра, характерные пятнышки от кровоточивших ранок. А полу и на кровати – дюжину швейных иголок, они еще принудили меня подозревать Каналя с его портновской манией.

– За Николь это водится…

– Садомазохистские штучки?

– Да. Из-за этого Катэр и сбежал от нее, едва женившись.

Скептически поразмыслив над этими словами, Пуаро продолжил:

– Думаю, помимо надписи «До гроба вместе. Франсуа и Николь», любовники изобразили кровью на своих лбах цифры 1 и 2. И потому, выплескивая злобу на свою любимую куклу, Люсьен нарисовала на ее лбу 0.

– Складно у вас получилось. Но кто убил Катэра?

– После того, как Люсьен убежала, Каналя потянуло посмотреть, что это она там увидела. Повременив, он подкрался к окну, увидел любовников засыпающих на окровавленных простынях, цифры на их лбах, упомянутую надпись. Когда он уже собрался уходить, в хижину вкрался Падлу. Увидев, что любовники над ним надсмеялись, прыснул им в лица из своего пульверизатора и вплотную занялся Николь. Тут, видимо, садовник очнулся, увидел Падлу, пытавшегося что-то там с нею сделать. Между мужчинами завязалась драка, в нее ввязался подоспевший Каналь, естественно на стороне однокашника по тюрьме и против человека стрелявшего в профессора. Когда с Катэром было покончено, Падлу удалился, а Каналь понес все еще дремавшую Николь на скамейку, по-крайней мере, она мне об этом заявляла.

– Ну а кто же выпотрошил вашу Афродиту? – спросила, подумав минуту.

– Вы. Из ревности вы приказали это сделать кому-то из своих людей. Я благодарен вам за этот знак привязанности.

– Я рада.

Пуаро взялся за столик, с решительным желанием попытался удалить преграду, отделявшую его от женщины.

– Погодите же, юноша. Расскажите лучше, что делал в кармане вашего пиджака пульверизатор?

– Пульверизатор? – постарался не смешаться Пуаро. – Я хотел с его помощью усыпить вас и проникнуть сюда, но, к счастью, он не понадобился. Кстати, вы что-нибудь знаете о судьбе Пьера и Эжен-Жаклин Пелегри? Я был наверху…

– Знаю… Это довольно грустная история. Они познакомились здесь. Эжен была нашей медсестрой…

– И вашей жрицей…

– Откуда вы знаете?

– Я видел на ее надгробии двойной крест Астарты.

– Понятно.

– А кем был он?

– Он был Джеком Лондоном. Легкий такой бред Джека Лондона. Выписавшись, женился на Эжен, купил двадцатиметровую яхту, назвал ее «Снарк» и отправился повторять путешествие писателя на Гавайи, Таити, Соломоновы острова, Маркизские. Путешествие влюбленных удалось на славу – они, как и писатель со своей женой Чармиан, подхватили множество тропических болезней, в том числе, науке тогда неподвластных. Подхватили и, в конце концов, попали к профессору. Тот развел руками: несколько лет мучений и смерть, причем Эжен, скорее всего, умрет первой…

Голос Генриетты выдавал испытываемые ею чувства: зависть, острое сочувствие, осуждение.

– И что было потом?

– Потом они заперлись на втором этаже «Трех Дубов». Попировав, отдались друг другу и в момент оргазма, раздавили зубами ампулы с ядом. Их так и нашли, в объятиях друг друга.

– Грустная история… – расстроился Пуаро.

– Я так не считаю. Они были счастливы, богаты, все увидели и умерли в объятиях друг друга. А чтобы вы не горевали, посмотрите, как в объятиях оживают…

Мадмуазель Астарта, вытерла губки алой салфеткой, удобнее устроилась на подушках и щелкнула пальцами. Тотчас верхний свет в зале померк, взамен включились голубые бра. Любовники остались на островке полутьмы, плававшем в лазоревом свету. Зазвучала траурная музыка. Пуаро стало не по себе – погребальные звуки нота за нотой обращали подземелье в склеп. Лоб Пуаро не покрылся холодным потом лишь благодаря тому, что теплая рука Астарты легла на его плечо. Он попытался успокоиться, и почти преуспел в этом, но тут в склеп вкатили нечто подобное широкому катафалку. На нем, движимом четырьмя одалисками, на голубом шелковом покрывале лежал обнаженный мускулистый человек, прикрытый прозрачным алым покрывалом.

– Это новый пациент, он из России, – сказала Генриетта. – Его привезли последним вертолетом. А женщины – мои жрицы.

– Он жив? – поинтересовался Пуаро упавшим голосом.

– Почти.

– Почти?

– У него каталептический ступор. С восьмидесятого года.

– Каталептический ступор!? С восьмидесятого года?

– Да. Профессор пытался его вытащить, но не получилось. И, вот, он здесь.

– И что они собираются с ним делать?

– Да смотрите же, Эркюль! Представьте, что вы в театре, идет представление, и надо молча смотреть.

Пуаро стал смотреть молча. Сердце его стучало так, что он боялся, что Астарта услышит, и презрительная улыбка скривит ее уста. Тем временем катафалк подкатили под голубые бра. Женщины, явившие смертные одра, стали вокруг них кружиться. Музыка, такт за тактом утрачивала траурность. Постепенно она, оставаясь тихой, стала драматичной, затем патетичной. В руках женщин появились кадила, по два у каждой, тут же из них пошел красноватый дым. Запахло церковью. Пуаро расслабился, откинулся на подушки, стал смотреть на действо затуманившимся взглядом. Жрицы отставили кадила, как операционные сестры, склонились над катафалком, руки их замелькали…

– Мне кажется, я помню этот катафалк, и сестер… – погладил Пуаро колени, вспомнившие забытые прикосновения жриц.

– Смотрите, Эркюль, смотрите. Они же покойника оживляют… Практически покойника. О, если бы у них получилось!

– А что, может и не получиться? – встревожился Пуаро, не любивший мертвечины.

– Бывало и такое… Пациентов с простеньким артритом к нам привозят не часто. Смотрите, вышло! Чужестранец очнулся! Мы все-таки получим свое!

Одалиски, поколдовав над ожившим телом, расступились. Пуаро увидел чужестранца. Он широко раскрытыми глазами рассматривал свой вздыбившийся член. Одна из одалисок, – Пуаро узнал в ней мадмуазель Х. в черном шоколаде, – дала ему попить из серебряной чаши, затем, передав ее коллеге, по всем видимостям, мадам Пелльтан., впилась в губы. Ее поцелуй, легко претерпев попытку отвержения, расслабил русского. Опустив голову, он привлек к себе женщину. Та, не отрывая губ, легла рядом, принялась ласкать…

Когда застеснявшийся Пуаро, обратил свой взгляд на Генриетту, столика меж ними не было. На этот раз они не торопились.

31. Он их заслужил

На следующий день после обеда, праздничного по набору блюд, Пуаро неспешно принял душ, надел свежее белье, костюм, заботливо вычищенный и выглаженный Аннет Маркофф. Затем, встав у зеркала, тщательно наклеил усики, после чего ровно в 2-45 дня направился в «Три Дуба». Войдя в гостиную, он увидел профессора Перена, сидевшего на диване с кислым видом. По правую сторону от него располагалась мадмуазель Генриетта, свежая как утренняя роза, по левую – следователь Лурье (весь в черном, в руках замызганный блокнотик). Рядом с ним мялся на венском стуле безучастный Гастингс. После обмена приветствиями и представления Лурье профессор предложил Пуаро занять кресло, стоявшее к остальным в оппозиции. Тот сел, посмотрел на хозяйку дома бархатным взглядом, получив в ответ атласный, обратился к Перену без обиняков:

– Я могу приступить к делу, всех нас здесь собравшему?

– У господина Лурье есть к вам несколько вопросов, – сказал профессор. Взгляд его комкала усталость. – Вы позволите ему задать их?

– Я слушаю вас, господин Лурье, – сказал Пуаро.

– Насколько я знаю, господин сыщик, вы собираетесь изложить нам результаты своего расследования?

– Совершенно верно, господин Лурье.

– В таком случае, господин Пуаро, я считаю необходимым сообщить присутствующим некоторые сведения, с довольно неожиданной стороны характеризующие вашу особу. Общество должно знать своих глашатаев. Вы не возражаете?

– Ни в коем случае… – интуиция Пуаро подсказала ему, что очень скоро он изведает, как чувствует себя рыба, попавшая на вертел.

– В таком случае, я начну, – раскрыл блокнот Лурье. – Итак, господа, перед нами человек, в настоящее время осознающий себя Эркюлем Пуаро, а также Геркулесом, в свое время получившим от Зевса бессмертие. Родился наш герой в Бельгии в 1839 году под именем Жозефа Жарри. Стал сыщиком, раскрыл нескольких громких дел. В конце 1918-го года был помещен в психиатрическую клинику с диагнозом «бред Геркулеса, осложненный старческим маразмом». Профессор Арман Клодель, возглавлявший в то время клинику, испытал на нем, уже умиравшем, новый клинический метод омоложения человеческого организма. Метод оказался действенным, но работал весьма медленно. Поэтому физиологический возраст господина Пуаро уменьшился со старческого возраста до среднего лишь к концу Второй мировой войны. Все это время он был вынужден находиться в герметичной капсуле, весь опутанный шлангами, кабелями и проводами.