Ключи Марии - Андрей Юрьевич Курков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Курилас вздрогнул: полковник словно описал ту студентку, что заходила к нему и разговор с которой закончился на высоких тонах.
– Я… я не уверен, что под это описание кто-то из моих знакомых подходит.
– Как же? А вы посмотрите сюда.
И полковник подсунул профессору портрет девушки, набросанный карандашом. Конечно, нарисованное лицо только отдаленно напоминало его недавнюю гостью, что, впрочем, только показывало, насколько условно может быть похожим любой словесный портрет на свой оригинал. Теперь Курилас, вспоминая свой разговор с таинственной студенткой, испытал настоящий страх. Он уже не сомневался, что она была права. Он – лишь винтик в этой разветвленной системе слежения всех за всеми. И когда он выполнит свою задачу, его сотрут с поверхности, как пыль, как букашку.
– Красивая девушка, – сказал он. – Но подобных красавиц вокруг сотни. И вы, если прогуляетесь возле университета, увидите множество похожих на нее.
– Нет, речь идет о девушке, которая, притворившись студенткой, заходила к вам!. Наш сотрудник и ваша служанка описали ее именно так. Их описание точка в точку совпадает с описанием, которое мы находим в «Хронике Ольгерда» и в других источниках. Это – она. Наши агенты из Кракова передают, что видели похожую девушку в редакции «Краківських вістей». А значит, ваш сын должен ее знать. – Полковник с довольной улыбкой откинулся на спинку кресла и закурил. – Ах, я забыл вам предложить. – Подвинул пачку папирос Куриласу. – Прошу. Курите. И вспоминайте, что она вам говорила.
– Я вам уже докладывал. Она требовала, чтобы я прекратил работать на большевиков. Это просто националистка. Так мне показалось. Ничего сверхъестественного я в ней не заметил. Типичная фанатка. Хотя я думал…
Курилас поймал себя за язык и хотел продолжить мысль иначе, но полковник его перебил:
– Я догадываюсь, о чем вы тогда думали. Вы решили, что это мы ее подослали. Разве не так? – Курилас виновато кивнул. – Нет, мы так грубо не работаем. Да и зачем мне вас провоцировать. Мы же работаем в одной упряжке. Так значит, вы ничего больше не хотите сообщить мне о разговоре с той… гм… студенткой?
– Разговор был коротким.
– Да… К сожалению. – Полковник развернул папку и вынул из нее машинописный лист. – Мы допросили вашу служанку. Вы уж извините. Такие правила. Она сообщила, что начала разговора не слышала. Но слышала, как вы убеждали «студентку» в том, что вы советский человек и не собираетесь изменять своим идеалам, поскольку от польского режима вас освободила великая красная армия. Далее у вас что-то произошло, но служанка не поняла: что? Она не разобрала слов девушки, но услышала, как вы заявили, что сказанное ею лишено здравого смысла. Правильно? – Курилас кивнул. – Потом послышался непонятный шум и вы приказали ей покинуть кабинет. На прощание она сказала, что «у нее еще есть время, чтобы вас остановить». И! Внимание: «От этого зависит судьба мира». Так вот у меня три вопроса. Первое: что, сказанное ею, было лишено смысла? Второе: в каких ваших делах она собирается вас остановить? И третье: от чего зависит судьба мира?
Курилас почувствовал, что попал впросак. Надо было как-то выкручиваться. Начала разговора они не знают. Итак, можно что-то придумать, что могло логически подходить к сказанному позже. Он взял папиросу, медленно закурил, затянулся и заговорил только после первой затяжки.
– Все три вопроса связаны с требованием прекратить сотрудничество с советской властью. Я ответил, что это бессмысленно. Ученые должны заниматься наукой при любой власти.
– Стоп! Вы этого не говорили.
– Да, я ей этого не говорил. Это я вам объясняю, в чем нелепость ее требования. Тогда она заявила, что остановит меня.
– Очевидно, имея в виду ваше исследование манускриптов?
– Нет. Откуда ей было знать, над чем я работаю? На столе у меня лежала история крестовых походов. Никаких манускриптов.
Глава 39
Киев, октябрь 2019. Подвал удачи и тайное жилище Клейнода-младшего
Сон долго не отпускал Бисмарка. Он был жарким, широкоформатным, захватывающим и совершенно иноземным, экзотическим. По горячей пустыне в странной одежде – средневековых доспехах – он с еще двумя рыцарями в таких же доспехах, изнеможенный, страдающий из-за жажды и голода, на коне поднимался на бархан. Солнце жарило прямо над головой, оно висело так низко, что, казалось, где-то совсем низко на небе солнечные языки пламени превращались в обжигающие лучи. Копыта коней проваливались в песок, с самих бедных животных лил пот. Его падающие капли пытались подхватить, поймать открытыми маленькими пастями бежавшие прямо под конями саламандры и ящерки. Они спасались от жары в движущейся тени коней и людей. Другие ящерки бежали между ног четырех мулов, которые, нагруженные поклажей, замедляли странствие рыцарской троицы. Железный шлем давил на голову Олега не только тяжестью. Нагретый солнцем, он обжигал лоб и затылок.
Когда поднялись на бархан, впереди внизу зазеленел оазис. Большой, как сад.
– Мираж! – уверенно решил во сне Бисмарк, но все равно странники при виде оазиса ободрились. И коням, и мулам с поклажей спускаться с бархана было легче, чем на него подниматься.
Мираж увеличивался, манил. Зеленые пальмы при приближении становились выше. Среди их стволов блеснула поверхность воды.
Олег уже ощущал надвигающееся отчаяние, когда они подойдут совсем близко и мираж растворится, а перед ними опять окажется бесконечный желтый песок.
– Ну давай, быстрее! – торопил исчезновение миража Бисмарк, понимая, что чем быстрее наступит отчаяние, тем быстрее они смогут его побороть, чтобы продолжить путь.
Но мираж не растворялся. В горячем воздухе он дрожал, но не пропадал. Дрожали пальмы, плавились их стволы, плавилось отражение горячего солнца в воде за стволами пальм.
Бисмарк поднял руку, приказывая остальным остановиться.
Троица на конях замерла. Мулы сделали еще пару шагов и тоже остановились, и их тяжелое хриплое дыхание зазвучало за спиной удивительно громко.
– Закройте глаза и держите их закрытыми, пока я не прикажу открыть! – скомандовал Бисмарк.
Все закрыли глаза, и сам он закрыл. В жаркой темноте его мозга истомленные жарой мысли не были способны ободрить своего хозяина, наполнить его новой верой и новой силой.
– Откройте! – крикнул он.
Оазис так и лежал перед ними, метрах в двухстах. Он не пропал, но воздух стал сильнее плавить его изображение, оазис дрожал, невозможно
