История шифровального дела в России - Татьяна Соболева

Как же старались сохранить тайну своей переписки русские дипломаты, зная о практике вскрытия дипломатической почты? Были различные приемы. Вот один из них. Про графа Н. П. Игнатьева в «черном кабинете» бытовало предание, что он, будучи послом в Турции, отправлял свои донесения в простых (не заказных) письмах, заделанных в грошовые конверты, которые пролежали некоторое время вместе с селедкой и мылом. Адрес на конверте он заставлял писать своего лакея, притом не на имя министра иностранных дел, а на имя его дворника или истопника, по частному адресу. Эти меры действительно спасали корреспонденцию графа от перлюстрации.

Дешифровальная служба МИД и Военного ведомства

Истина и пути ее достижения…

Всякий ученый, чем глубже постигает предмет своего исследования, тем яснее осознает относительность своих знаний, субъективность своих представлений о сущности и причинах явлений. То, что казалось истиной, целью вчера, сегодня, с получением новой информации, становится лишь этапом. Не являются исключением и исторические исследования. То или иное направление исторической науки высвечивает лишь какую–то грань, не охватывая в целом всей картины исторического процесса. Но плод каждого истинно научного труда способен обогатить эту картину, расцветить ее свежими красками, поставить вопросы, ответы на которые скрывают великую тайну человеческой истории. Изучение роли и места криптографической службы в истории нашего государства — одно из направлений таких исследований, которое, к сожалению, долгое время оставалось вне поля зрения российских ученых.

Изобретенный в конце XIX — начале XX в. А. С. Поповым и Маркони радиотелеграф, широкое распространение радиопередатчиков послужили толчком для более интенсивного развития шифровальной и дешифровальной деятельности. Возможность быстрой передачи шифрованных сообщений на большие расстояния, а также возможность перехвата сообщений в пунктах передачи, приема и по пути следования депеш обусловливали рост криптографических отделов и отделений с привлечением на эту службу большого количества телеграфистов, радиотехников, лингвистов, математиков.

Усиливается разведывательная, агентурно–оперативная деятельность, направленная на получение информации о шифрах и ключах к ним, а также на получение материалов, способствующих дешифрованию переписки.

Не случайно годы, предшествующие началу Первой мировой войны, называют годами украденных кодов. Но начиная с конца 70–х годов XIX в. имело место неоднократное хищение агентурой шифров и кодов предполагаемых противников.

Россия, к сожалению, в этой деятельности бывала и пострадавшей стороной. Особенно крупная кража шифров произошла, как это следует из изученных нами архивных материалов МИД, в русском посольстве в Пекине в 1888 г.[168].

Накануне русско–японской войны 1904—1905 гг. в Порт–Артуре были выкрадены планы укреплений крепости и шифры, использовавшиеся русским военным командованием[169]. Кража была совершена под руководством небезызвестного Сиднея Рейли, бывшего в Корее с разведывательными поручениями и именовавшего себя в это время представителем фирмы, торгующей лесом. После кражи Рейли спешно отправился в Японию, где продал добытые документы за большие деньги японцам. Япония в это время была союзницей Англии, и британская разведка ничего не имела против этого частного бизнеса своего ценного агента. Это обстоятельство, несомненно, сыграло свою роль в быстром падении Порт–Артура и в последующем поражении России в этой войне.

По оценкам современных историков, русская военная разведка в начале XX в. была сравнительно слабой. В основном она пользовалась сведениями, получаемыми от военных агентов (атташе). Некоторые разведывательные данные поступали от дипломатов, морских атташе, чиновников Министерства финансов. Разведывательная служба России работала бессистемно, общей программы не было. Такая ситуация существовала по всем разведывательным линиям, в том числе и в отношении разведки против Японии.

В 1911 г. видный специалист в области агентурной разведки В. Клембовский писал: «Мы не знали японцев, считали их армию слабой и плохо подготовленной, думали легко и быстро справиться с нею и… потерпели полную неудачу»[170].

Эти недостатки не замедлили сказаться в самом начале войны с Японией. Например, к 1 апреля 1904 г. (дню высадки японской армии на материк) Россия не имела никакой информации о возможном времени и месте высадки.

Вместе с тем русская разведка имела и некоторые успехи. Так, за несколько недель до нападения японского флота на Порт–артурскую эскадру в руках русских разведчиков оказался экземпляр книги японского кода, при помощи которого японское посольство в Гааге вело переговоры со своим правительством. К сожалению, такие случаи были весьма редки.

Историческая практика свидетельствует, что дешифрование кодов, особенно неалфавитных, требует больших усилий и занимает длительное время, даже если известно некоторое количество кодовых обозначений. Например, в начале 20–х годов XX в. «черному кабинету» США, для того чтобы доказать недостаточную криптографическую стойкость кода военно–морских сил США, пришлось провести такой объем необходимой работы, что одни лишь статистические данные, полученные на основе анализа шифрованных материалов, составили 1300 страниц и 650 тысяч отдельных статей. Только после этого пришел ожидаемый успех.

Иностранные державы, как и Россия, обычно использовали в переписке десятки различных кодов, хотя основными из них были всего два или три. Остальные являлись лишь вторичными кодами, основанными на двух первоначальных. Считалось удобнее перерасполагать старый код в ином порядке, нежели создавать новый.

В конце XIX в. шифровальная служба в МИД была организована следующим образом.

При канцелярии министра был так называемый шифровальный департамент с двумя отделениями. В одном отделении шифровались свои русские сообщения министерства послам и консулам за границу и разбирались получаемые от них из–за границы сообщения. Во главе этого отделения долгие годы стоял барон Таубе. В другом разбирались копии с шифртелеграмм, перлюстрированных в «черном кабинете» главного телеграфа в Петербурге, а также присылаемые на этот телеграф из больших городов Российской империи (Москвы, Варшавы, Киева, Одессы и др.), являвшихся местом пребывания иностранных консулов. Штат этого второго отделения шифровального департамента состоял из 10—12 человек во главе с Долматовым. Один из крупнейших русских криптографов того времени В. И. Кривош–Неманич, вспоминая позднее о работе этого отделения, писал, что среди его сотрудников действительными знатоками дела были всего 2—3 человека, весь же остальной штат чиновников имел лишь весьма отдаленные сведения об искусстве шифра и дешифрования. Именно здесь работал Эрнест Феттерлейн.

Специального учебного заведения, где бы преподавалось искусство криптографии, в России не было, и поэтому чиновниками в шифровальный департамент, как, впрочем, и во все другие департаменты министерства, назначались не лица, обладающие суммой определенных знаний и известными способностями, а окончившие лицей или юридический факультет. Крупным недостатком являлось и то обстоятельство, что работники дешифровального отделения в основном владели лишь французским, немецким и некоторые английским языками. Между тем министерство постоянно испытывало потребность в специалистах, владеющих и другими, более редкими языками. Поэтому департамент постоянно обращался за квалифицированной языковедческой помощью к ученым, преподавателям, иным лицам, владеющим тем или иным языком. Так, для помощи в дешифровании иностранной дипломатической переписки привлекались профессор Попов, преподававший в Петербургском университете китайскую словесность, его однофамилец, также Попов, окончивший факультет восточных языков и хорошо знавший японский язык. Этот последний даже за счет министерства был направлен в командировку в Японию с целью совершенствовать свои знания в языке. Для переводов с венгерского или, как тогда говорили, мадьярского языка обращались за помощью к Кривошу–Неманичу, работавшему в Генеральном штабе и знавшему 14 языков. Цензоры Комитета иностранной цензуры Смирнов и Жуковский переводили соответственно с турецкого и персидского языков. Все эти лица для дешифрования получали в министерстве коды, которые разрешалось брать домой. Эти коды департамент приобретал в Брюсселе у некоего де Вернина, основным занятием которого было выкрадывание шифров и кодов из посольств с помощью работавших там и подкупленных им лакеев, швейцаров, денщиков и т.д. Де Вернин делал с украденных документов довольно приличные фотографии и продавал их русским. Таким образом, в шифровальном департаменте была собрана полная коллекция кодов и департамент даже делился ими с морским и сухопутным генеральными штабами, переписывая или фотографируя свои. Бывали случаи, когда дешифровальщики департамента самостоятельно составляли коды. Так, однажды, когда долго не удавалось купить один германский код, двум сотрудникам было дано поручение его восстановить по ежедневно получаемым министерством многочисленным копиям с телеграмм, зашифрованных этим кодом. Над этим заданием работали больше года два человека. Когда работа приближалась к концу и код был уже в значительной степени раскрыт, немцы вывели этот код из действия или сменили ключ, и, таким образом, вся работа пропала даром.