Дети Бога - Мэри Расселл

Сейчас Китери дожидался подходящего момента, ибо преследование могло спугнуть дичь. Когда внимание публики переключилось на банкетный стол, он незаметно скользнул к центральной ветряной башне — полому столбу неэстетичных пропорций, где жалюзи были заменены декоративной решеткой, которая не сильно, но действенно уменьшала способность колонны перегонять воздух в главный двор резиденции. Швы кладки были почти невидимы.

Китери не удивляло, что он так напряжен, — ведь опасности подвергалось будущее. «Теперь он поет для архитектуры!» — стали бы говорить, если бы кто-то это заметил, и Хлавин рисковал погубить всю свою осторожную работу, вновь вызвав толки о сумасшествии. «И тем не менее», — думал он. И пел голосом Низким, но звучным и чистым — о рожденной в ночи куколке, прохладной и затаенной, наконец согретой солнцами; о Хаосе, возникающем, чтобы танцевать при дневном свете; о вуалях, вздымаемых горячими ветрами дня; о Славе, вспыхивающей на солнце.

Звуки огромного зала, гудевшего от разговоров и шумного застолья, не изменились. Небрежно прислонившись плечом к полированному камню колонны, рядом с украшенным лепкой окном ее логова, Хлавин спросил:

— И что моя госпожа Суукмел слышит, когда слушает?

— Сохраа, — донесся отклик, тихий, как ветер, предвещающий дождь. — Сохраа, сохраа, сохраа.

Вначале он послал ей драгоценные камни несравненной чистоты, отрезы мерцающей ткани, тяжелой от золотой нити, ножные браслеты и кольца для ее ступней, а также крошечные серебряные украшения, пристегиваемые к когтям. И бронзовые подвески необычной длины, чье звучание было столь низким, что должно было отзываться в самом ее сердце, и сладкозвучные колокольчики, дабы подвешивать к ее головному убору. Шелковые тенты, вышитые и украшенные драгоценными камнями; расписные бочонки искусной работы. Духи, которые наполнили бы ее комнату ароматами гор, равнин, океана.

Все это было отвергнуто — вернулось к нему.

А сверх того: рунские ткачихи, с чьим мастерством не мог сравниться никто на всем континенте. Замечательный повар, чьи паштеты и рулеты отличались отменным вкусом и изысканностью. Массажисты, рассказчики, акробаты. Всех их приглашали в комнату госпожи. Со всеми говорили любезно и заинтересованно, но затем отсылали с вежливыми извинениями. И всех по возвращении во дворец внимательнейшим образом расспрашивал лично Хлавин Китери.

Затем Верховный поедал ей единственное хрупкое яйцо горной илны, аккуратно уложенное в гнездо из ароматного мха. Потом — метеорит, упавший из царства солнц, и простой хрустальный флакон, хранивший щедрый кусок коричневого син'амона, доставленного сюда из еще более далеких мест. Один цветок к'ны совершенной формы. Способную плодиться пару крошечных хлори'аи, чья хриплая песня ухаживания одарила мелодией самый древний из маланджерских закатных гимнов. Все это тоже было отвергнуто — за исключением хлори'аи, которых Суукмел подержала одну ночь у себя, очарованная их красотой. Утром она открыла клетку и выпустила зверьков на волю.

На следующий день у парадных ворот резиденции Китери появилась Таксаю и заявила привратнику, что хочет говорить с Верховным. К изумлению напуганной челяди, Хлавин Китери передал инструкции, чтобы этой рунской служанке позволили войти через главный вход и с учтивостью проводили в его личную комнату.

— Моя госпожа Суукмел желает, чтоб эта смиреннейшая говорила с благороднейшим Верховным откровенно, — сказала Таксаю, но «эта смиреннейшая» стояла перед правителем Инброкара вместо своей хозяйки, а потому держала себя спокойно и с достоинством. — Моя госпожа Суукмел спрашивает у Верховного: «Разве я ребенок, чтобы меня подкупать подарками?»

При этих словах небесные фиолетовые глаза нацелились на гостью, но Таксаю не прижала уши. «Он тебя не убьет, — заверила ее Суукмел. — Он хочет того, чего не может забрать… что должно даваться по доброй воле или не отдается вовсе». Ибо, если бы Хлавин Китери жаждал получить лишь наследственность Суукмел, он легко мог организовать смерть ее мужа. Он мог забрать ее силой и тем же способом зачать с ней детей, даже если бы это означало войну с Мала Нджером. А следовательно, пришла к выводу госпожа Суукмел, он хочет от Суукмел Чирот у Ваадаи не ее потомства, но ее саму.

Пережив этот момент, Таксаю продолжила:

— Моя госпожа спрашивает: «Что может совершить человек, чьи союзники объединены с ним силой любви и преданности?» Намного больше, полагает моя госпожа, нежели те, кто одинок в мире, чьи отцы — препятствия, а братья — соперники, чьи сыновья жаждут их смерти; чьих сестер и дочерей используют, дабы привязать подданных, купить ранг или умиротворить врагов. — Она сделала паузу. — Моя госпожа спрашивает: «Мне продолжать?»

Молча Верховный сделал глубокий вдох, затем поднял голову.

— Таким образом, моя госпожа Суукмел советует Верховному: во-первых, да возьмет он мудрость и умение от каждого умного и талантливого, но в особенности от тех, кто плохо отвечает статусу своих предков, ибо в этих людей Верховный сможет вселить такую преданность, какую моя госпожа Суукмел по доброй воле дарит своему мужу, предоставившему ей столько свободы, сколько может желать честная женщина. Далее она советует: да возродит Верховный обычай древних Верховных Инброкара, старый, как самые старые песни, и заведет себе гарем из третьерожденных женщин, чтобы те вынашивали его детей, которых затем кастрируют и вырастят без права на наследство. Их статус не будет угрожать будущему детей его юной палкирнской невесты, и таким образом выгоды союза с востоком сохранятся. Моя госпожа спрашивает: «Мне продолжать?» Китери больше не смотрел на нее, но сказал:

— Продолжай.

— С позволения Верховного моя госпожа Суукмел говорит: «Свободнорожденные дети гарема смогут когда-нибудь плясать при дневном свете и в сиянии солнц, способствуя исполнению желаний их отца лучше, чем он может вообразить». Моя госпожа говорит: «Пусть Верховный подумает, кого среди его детей следует учить новым песням». Отправьте этого ребенка к госпоже Суукмел на воспитание, поскольку в этом она будет вашим партнером, а такое дитя может стать мостом между тем, что есть, и тем, что может быть; Моя госпожа спрашивает: «Мне продолжать?»

— Да, — молвил Верховный, но из того, что рунао сказала затем, он услышал очень мало.

Хлавин ощущал в сознании горячий ветер внутреннего дворика, видел в мыслях, как вкрадчивый ветерок трогает края шелковой палатки и поднимает просвечивающую ткань на ширину ладони, приоткрывая ступни — нежные, как воздух на рассвете. Представлял себе лодыжки, открывшиеся на миг, — с крепкими костями, безупречной формы, в кольцах и драгоценностях. Воображал, каково было бы взять то, чего он жаждет, а не то, что она предлагает…

Искренность. Союз. Ум, равный его собственному. Не все, что он хочет, но все, как Хлавин понимал, что она может ему дать.

— Скажи своей госпоже, что молва не преувеличивает ее достоинства, — произнес Хлавин Китери, когда рунао умолкла. — Скажи ей, что…

Он встал и посмотрел прямо на Таксаю.

— Скажи… что я благодарю ее.

20

«Джордано Бруно»

2063, земное время

— В детстве я хотел быть террористом, — сказал Джозеба Уризарбаррена. — Это было семейной традицией — обе мои бабушки состояли в ЭТА… Теперь лучше?

— Да, — выдохнул Сандос.

— Хорошо. Давайте другую.

Протянув другую руку, Сандос позволил баску поддержать ее коленом.

— Это не всегда срабатывает, — предупредил Джозеба, большими пальцами прощупывая пространство меж двумя длинными костями, пока не достиг места, где мускул истончается в сухожилие. — Когда мне было восемь, мой дядя потерял большую часть правой руки. Знаете, как называют ситуацию, когда бомба взрывается слишком рано? Преждевременный демонтаж.

Сандос отрывисто рассмеялся, и Джозеба довольно ухмыльнулся. Даже одурманенный лекарствами, Сандос находил игру слов забавной, хотя прочие формы юмора от него ускользали.

— Тетя считала, что он притворяется, желая вызвать сочувствие, — сказал Джозеба, теперь нажимая сильнее. — Мертвые собаки не кусаются, говорила она. Руки ведь больше нет. Как может болеть то, чего нет? А дядя говорил: «Боль реальна, словно Бог. Незримая, непостижимая, могущественная…»

— Стерва, с которой приходится жить, — дрожащим голосом прошептал Сандос. — В точности, как ваша тетя.

— Тут вы правы, — охотно подтвердил Джозеба, склонившись над его рукой.

Подправив положение больших пальцев, он усилил нажим, слегка удивляясь, что оказался в этой ситуации. Он поднялся в два часа ночи, пошел в туалет и наткнулся на Сандоса, расхаживавшего по общей комнате, точно зверь по клетке. «Что стряслось?» — спросил Джозеба и в ответ услышал раздраженное рычание. Сандос был не из тех, кому легко помогать, но, как знал Джозеба по своему опыту, как раз такие больше всего нуждаются в помощи.