Последнее лето ярла Ульфа (СИ) - Мазин Александр Владимирович

Никаких шансов. Волк куда-то запропастился. Да и с Волком мне вряд ли удастся победить нескольких берсерков. А их там, за спиной Бесстрашного, даже не двое. Много.

Что ж, хоть умру в бою.

Но смерть в бою, похоже, откладывалась. Или вообще отменялась.

Потому что вторым, кто вошел в залу, был Медвежонок.

— Я же сказал тебе, Бесстрашный: брат и сам управится! — пробасил он.

— Сутулый пока что жив, — возразил Бирнир.

Пришедшие с ними разошлись, заполняя относительно небольшую трапезную. Тут были не только берсерки. Пара хёвдингов Скульда, его хольды…

И с десяток моих: Парус, Витмид, Стюрмир…

— Считай, что он мертв, — не согласился Свартхёвди. — Глянь на его копыто. Давай, брат, прикончи Сутулого, и будем пиво пить!

— Нет, погоди! — воскликнул Бирнир. — Не убивай его, ярл! Позволь мне!

— Да пожалуйста! — Я вытер Последнюю Слезу подвернувшимся полотенцем и спрятал в ножны.

— Пусть тебя альвы после смерти живьем сварят, предатель! — злобно посулил Скульд Бирниру.

— С чего бы я предатель? — не согласился берсерк. — Я тебе в верности не клялся. А вот ты, да, Сигурду клятву приносил.

— А ты как будто нет?

— А я — нет! Я Рагнару присягал, так что перед богами я чист. А вот тебе, Скульд Крум, прямая дорога в Хель!

— Это еще поглядим! — буркнул Скульд, поднимая меч.

— Гляди! — Меч Бирнира мелькнул серебристой рыбкой и разрубил колено, которым Скульд опирался на скамью.

А потом с небрежной легкостью отсек падающему конунгу правую кисть.

— Я сказал — в Хель, значит, в Хель! — заявил Бесстрашный, пинком отбрасывая отрубленную кисть.

Он поднял меч Скульда.

— Франкская работа, — сказал он, протягивая меч мне. — Твое. Сыну подаришь.

— Оставь на память, — отказался я.

— Не могу. Мой других не потерпит. Сам погляди! — Бирнир вытянул руку с мечом.

Металл клинка был темный, даже какой-то зеленоватый. И мне показалось, струится в нем что-то. Внутри. Какая-то дымка…

Что интересно: крови Скульда на клинке не было. Ни капли.

— Отцов, — сказал Бирнир, пряча оружие в ножны. — А отцу от деда остался. Имени у него нет. Так и зову — Безымянным. Я его с собой в могилу возьму.

— В могилу? — удивился я. — Такой дивный меч? Лучше своему сыну отдай.

— Это не я, это он так решил, — Бирнир похлопал по ножнам. — Мне ли спорить? Ты же видел, какой он.

Я видел. Руку отрубил, словно это соломина.

— Бери! — Бесстрашный вновь протянул мне меч Скульда. — Я у тебя в долгу.

— Почему в долгу?

— Нет лучшего пути в конунги, чем убить того, кто им был, — сказал Бирнир, доставая нож, простой, для резки мяса, и присаживаясь рядом с лежащим Скульдом. — Вот ты, Сутулый, пошел по другому пути, и отправишься к Хель.

Взмах — и нож берсерка вошел в межключичную ямку Скульда. Тот забился и захрипел.

Бесстрашный поднялся, оглядел всех и сказал:

— Подходящего камня тут нет, поэтому я без камня скажу: я — конунг! Несогласные есть? Нет? Ну и хорошо. А теперь, сын Сваре Медведя, пришло время пить пиво!

Глава тридцатая. Грязь в грязь

— А ты, значит, не боишься, что кто-то из наших расскажет Сигурду о том, что здесь произошло? — поинтересовался я.

Вернее, пиво во мне, не иначе. Потому что только пиво могло притупить мое чувство осторожности иллюзией того, что мы тут все — друзья.

— А чего ему бояться, он же Бесстрашный! — хохотнул Медвежонок.

Бирнир веселья не поддержал. Поглядел на меня внимательно, а потом спросил очень серьезно:

— А ты расскажешь?

И тут же захохотал, широко разевая пасть.

— Ну не удержался, — сказал он, обращаясь почему-то не ко мне, а к моему брату. — У него такая смешная рожа сделалась!

Ну надо же. Я как раз прикидывал, как мне выжить при атаке берсерка, а ему «смешная рожа», значит.

— Мой брат, он такой, — пробасил Медвежонок. Потряс бочонок, услышал плеск и немедленно вылил остатки в собственный кубок. — Бывает, глупость сболтнет, или мнется, будто жрец франкский перед голой девкой, но… — Братец воздел вверх палец. — Если вдруг беда какая, то выясняется, что не глупость то была или слабость, а мудрость, иным неведомая. А все почему?

— Почему? — спросил Бирниров подручный Вигфус по прозвищу Грязь.

— А потому, — нравоучительно произнес Свартхёвди, — что любят его боги. И на ухо ему шепчут. А боги, сам знаешь, Бесстрашный… Человеку их уразуметь не по уму. А Ульф — способен! Вот какой у меня брат! Завидуйте!

— А все же сам он не бог и не ван, — изрек еще один коллега Бирнира по безумию, Йёрд Зимородок. — И нет в нем силы Одина. Ткни его железом — кровь потечет.

— А ты ткни! — предложил Медвежонок. — Давай, Зимородок! Попробуй!

Йёрд уставился на меня мутным глазом. Второй заплыл, превратившись в щелку. Дня три-четыре назад кто-то основательно попортил берсерку личико.

— Ткнуть, значит? Ткнуть… Нет. Не буду. Боязно чёй-то. — Речь Йёрда была четкой, но я понял: он мертвецки пьян.

— А я бы с тобой железом поиграл, Ульф Хвити, — сказал Бирнир. — Забавы ради. И не сейчас. Может, завтра. А что кто-то из твоих расскажет, что я убил Скульда, так пусть рассказывает. Это ведь Сигурд попросил меня присмотреть за Скульдом. Так что не я ему, а он мне обязан. Правда… — Бирнир поглядел на Медвежонка и, копируя его жест, тоже поднял палец: — Кое-чего Сигурд никогда не узнает. А почему?

— Почему? — спросил Вигфус теперь уже у Бирнира.

— А потому что знают об этом только свои. Ты, — он показал на Зимородка. — Ты! — палец нацелился на еще одного берсерка, Хедина, — вот он, — палец обратился в сторону Вигфуса. — Только свои и знают. И тебе я тоже расскажу, Ульф-ярл, хоть ты не из воинов Всеотца, но ты — брат Сваресона, а значит, ты тоже наш. Верно я говорю? — Он оглядел участников застолья, полтора десятка берсерков, приглашенных к столу Бирниром Бесстрашным, новоиспеченным князем смоленским.

— Говори уже, Бесстрашный, — проворчал Медвежонок. — Но сначала за пивом кого-нибудь пошли. А то этот бочонок — всё.

И через десять минут я наконец узнал, почему Скульд Крум не боялся возмездия Сигурда Рагнарсона.

— Спят, — сказал Вигфус Грязь и осклабился.

Ему было плевать, кем были люди там, внизу. Для него они уже умерли.

А Бирнир колебался. Понимал: ему нужна эта кровь. На ней он поднимется. Но с этими людьми он делил палубу. Стоял в одном строю. Они — его братья…

Хотя нет, одернул он себя. Его братья, его стая — они здесь. А те… Он не брал их руки в свои. Не с него Тор и Ньерд спросят за их кровь. А Один за такое не спрашивает. Один одобрит и обман и предательство, если они ведут к силе и славе.

— Один наш бог, — произнес он негромко. — Мы — его дети, его варги, его верные. Мы сделаем это.

— Грязь в грязь! — ощерился Вигфус.

Стая поддержала негромким дружным рычанием. Новички старательно жевали толченую грибную смесь. Тем, кто поопытней, она была не нужна. Дух Одина входил в них по первому зову.

— Молчание! — напомнил Бирнир. — До первой крови — ни звука!

Стая недовольно заворчала. Дать волю ярости — это же так сладко!

— Глотки вырву! — предупредил Бирнир.

Они — воины Одина. Их всех ждет Валхалла. Но — подождет. Каждый из них еще пригодится. Те, кто внизу, не бонды. Они — хирдманы Сигурда Рагнарсона. Да, многие из них уже не так молоды и сильны, как раньше. Но их много.

«Они уже мертвы, — мысленно напомнил себе Бирнир. — Они уже в Валхалле. Один призвал их, и они умрут не на ложе старости, а в битве. Это ли не счастье?»

Безлунная ночь. Мрак вокруг, и костры внизу, у воды — как упавшие с неба звезды. Бирнир поглядел наверх. Да, звезды. Да, ночь. Боги не увидят героев. Но они их услышат.

— Всеотец услышит нас, — сказал Бирнир, обернувшись в жадно дышащую темноту за спиной. — Он услышит нас, когда прольется кровь.