Somniator - Богдан Тамко

– Не переоценивайте моих возможностей, – сказал я, – и жду вас снова в «Somniator»!

И вот только сейчас, когда ребята оставили меня одного, Виктория подошла ко мне.

– Ты восхитительно выглядишь сегодня, – сказал я ей, – но только сегодня!

Мы засмеялись.

– Очень оригинальная, прямо-таки новая шутка! – подколола меня Вика. – Спасибо, что пришел.

– А у меня был выбор?

– Здесь сейчас будет вечеринка, останешься?

– И ты будешь танцевать в платье, на каблуках?

– Не впервой, поверь. Я так понимаю, что и сейчас выбора у тебя нет, – довольно проговорила Виктория.

– Ну конечно!

Через полтора часа мы, уже изрядно выпившие, вовсю танцевали под музыку, очень далекую от звучавших совсем недавно акустических напевов. Устав, мы присели на кожаные диванчики там, откуда я наблюдал за концертом, подальше от толпы. В голове все кружилось, эмоции зашкаливали, алкоголь бил в мозг, в пах и по чувству страха. Я приобнял Вику и начал медленно втягивать запах ее волос. Проклятая мания обоняния! Девушка сидела с бокалом в руках и вовсе не собиралась мне мешать. Постепенно я начал целовать Вике щеку раз, второй, третий.

– А в губы слабо? – неожиданно спросила она, повернув ко мне свое личико.

В такой ситуации уже было глупо о чем-либо думать. Да и алкоголь в крови считал точно так же. И мы поцеловались.

О нет, это было вовсе не так страстно и рьяно, впопыхах, как было до сих пор, когда я добивался вожделенную женщину! Это был один из самых спокойных, аккуратных и нежных поцелуев в моей жизни. И один из самых долгих.

– Доволен? – спросила Вика, облизывая губы.

– А как ты думаешь? – радостно спросил я, изображая некое подобие лукавой ухмылки.

– Тогда снова танцевать!

Она вытащила меня в толпу людей, и теперь я позволял себе обнять эту женщину и целовать посреди танцпола. Я радовался. Нет, это не было ощущением счастья, но все же эндорфин наполнял меня.

Вскоре мы вышли на улицу. Уже было светло, дороги еще пустовали.

– Я совсем забыл, что был за рулем, – хлопнул я себя по лбу, – ну что ж, тогда на метро или на попутке.

Вика повернулась ко мне лицом и почти томным голосом произнесла:

– А ты для начала скажи куда.

– Домой.

– Я понимаю. Домой или по домам?

– Эй, – сказал я, подцепив один из Викиных локонов на палец, – больно уж ты шустрая для девушки!

– Больно уж я пьяная! А с чего ты взял, что я бы согласилась на одно из двух возможных предложений? Может, я просто хотела проверить, насколько ты наглый?

– Аккуратнее с высказываниями! – злорадно сказал я. – Меня очень легко спровоцировать.

– На что же?

– На протест.

Виктория начала громко смеяться.

– Ну и кому же ты от этого сделаешь хуже?

В самом деле… Кому я всегда делал хуже своими бараньими отказами?

– А мы узнаем. По домам.

Я взял ее за руку и мы, как подростки, пошли в сторону метро.

Говорят, Москва никогда не спит. Но есть период, когда она далеко и не бодрствует. Это короткий утренний промежуток времени после открытия метро, когда можно увидеть только уставших, похожих на овощи гуляк, а также бедняг, у которых зачем-то день начался так невыносимо рано. Мы были овощами: с пустыми головами ехали в не менее пустом метро, склонив друг к другу макушки и держась за руки. Школьники, ей-богу.

– Моя станция, – неожиданно сказал я, поцеловал Вику в щеку и вышел из поезда.

Да, я ее не провожал. И что-то мне подсказывало, что ей было все равно. Мы оба получили то, чего долго хотели.

Глава 29

Я никогда не был завсегдатаем социальных сетей. Причины просты – кто бы мне писал или комментировал фотографии? Теперь же это был еще один инструмент связи с клиентами, поэтому приходилось заглядывать туда постоянно. А отныне еще и Вика писала мне. Мы почти не общались по телефону – все больше переписки, да редкие живые встречи. По-прежнему я не ощущал ничего, кроме невероятно сильной симпатии. Виктория занималась своей музыкой, я чужой. Среди этого всего мы умудрялись изредка выкроить время для коротких встреч.

Я называл ее «моя победа». Она была очень своенравна и при этом неприхотлива. Когда мы первый раз посетили с Викой кафе, она категорически запретила мне платить за нее – сейчас и впредь.

– Я сама зарабатываю, что за чушь?

Мы гуляли по городу, сидели в парках и вместе пили кофе. Я даже и забыл, сколь мило это простое времяпровождение, не сводящееся к скорейшему желанию переспать. А именно такие чистые чувства вызывала во мне эта скрипачка. Мы говорили, целовались, разъезжались по домам. Я входил в квартиру или на студию с чувством удовлетворения и спокойствия – без былого безумия любви.

Однажды я повел Викторию в какую-то дешевую забегаловку, где сидело не очень много людей и можно было уединиться. Девушка сидела рядом со мной на диванчике, закинув ноги на мои, я держал левую руку у нее на коленке, а правую на талии. Кофе, мороженое, разговоры, поцелуи – все, как всегда. Хоть, возможно, и нелепо было вести себя так беззаботно в тридцать лет, но мы и выглядели молодо, и ей тоже, очевидно, не хватало этого ребячества. Она восхитительно целовалась: до сих пор я не ощущал ничего подобного – ее нежная и неспешная игра языком сводила меня с ума, временами мне даже казалось, что это лучше секса, который бывал в моей жизни ранее. В этот раз я был заведен сильнее, чем обычно, поэтому моя правая рука поползла Вике под кофточку и начала карабкаться вверх, к груди, а левая взбиралась по бедру к паху. После того, как мои ладони достигли цели, мы целовались еще секунд тридцать, а потом Вика отстранилась, и слегка затуманенными глазами взглянув на меня, сказала:

– Тебе не кажется, что ты слишком наглеешь? – и, засмеявшись, добавила: – Ты уж хотя бы выбери что-то одно.

Но я же любитель крайностей! Мои руки моментально вернулись на исходные точки. Обе.

– Дурак, – засмеялась Вика.

– Я тебя предупреждал.

– А я уже говорила, что непонятно, кому ты делаешь хуже.

В тот вечер, вернувшись домой, я открыл интернет-страницу своего аккаунта в социальной сети и увидел там короткое сообщение:

«Я к тебе привязываюсь».

Все.

Эти четыре слова ударили подсечкой по ногам моей независимости, я обмяк в компьютерном кресле и больше не был тем Наполеоном, который записывал скрипку Виктории. Что случилось? Что такого особенного было в этом сообщении? На этот вопрос я так и не смог найти ответа, но голова закружилась, застучало сердце и даже, кажется, мир вокруг изменился.

Я люблю ее.

Вот ведь незадача.

«Это лучшее, что ты писала или говорила мне за все время нашего знакомства».

С тех пор все наши встречи проходили внешне точно так же, как и раньше, только мое внутреннее восприятие было уже совсем иным. Я ждал этих одного-двух свиданий в неделю больше всего на свете – все остальное же потеряло для меня всякий смысл. Теперь я больше говорил, чаще целовал и оставлял невероятной длины сообщения ей в оффлайн, описывая все чувства, которые Вика вызывала ко мне. Я начал снова любить так, как всегда делал это Наполеон Мрия – открыто, беззаветно и безумно.

На наши встречи я стал притаскивать Вике в подарок браслетики, мои любимые книги или особо понравившуюся мне женскую одежду. И это всего-то через полтора месяца нашей близости. Все было хорошо, хоть я и не видел, такого же помешательства в глазах Виктории. Она словно осталась в том же состоянии, в котором были мы оба тогда, в начале пути. И это медленно, но верно начало глодать меня.

– Знаешь, хочу предупредить тебя, что мне легко надоесть. Ни одни мои отношения не продержались слишком долго, потому что все эти частые встречи, звонки, чрезмерное внимание очень быстро входят в рутину. Дальше неинтересно.

Я молча принял информацию к сведению. Начал реже писать, не звонил, вел себя тише. А внутри в это время все бурлило от нереализованных чувств. Сенсотоксикоз – я мог назвать происходящее так. Временами меня самого тошнит от собственной чувствительности и сентиментальности, которые не должны быть присущи мужчине. И вот уж не думал, что снова смогу стать таким после десантуры. Я испытал новый вид страданий, доселе мне незнакомый: когда больно от переполняющей тебя любви, несмотря на то, что источник чувств уже с тобой и твой. Те дни, когда Вика была далеко от меня, переполнялись невыразимой тоской, и мне приходилось окунаться в работу с головой, чтобы хоть как-то не думать о своей девушке. Это было трудно. Стоило мне увидеть даже элемент одежды, похожий на носимый обычно ею, или услышать подобный голос, как все внутри обливалось кровью, горло сдавливало.

Я так хочу к ней!

Но она же моя, моя, уже моя! Моя? Да как сказать. Скорее, я чувствовал, что она позволяет мне быть рядом с собой.