Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Не знаю, как оказались у Власика секретнейшие документы, но совершенно убежден, что он не брал эти бумаги. Уж если бы взял, выкрал, то не лежали бы они открыто на столе в дежурной комнате. Кто-кто, а Власик имел возможность надежно укрыть их, переправить подальше. Убежден, что подкинули, подсунули ему эти документы те, кто хотел скомпрометировать Николая Сергеевича. Утром доложил бы он о случившемся Сталину, и не было бы эффекта «рояля в кустах». Но не захотел, не решился будить вождя. А с другой стороны, Сталин был уже основательно подготовлен к тому, чтобы при первом толчке излить на Власика свой испепеляющий гнев. Как бы там ни было, Берия мог удовлетворенно потирать руки: в окружении вождя образовалась еще одна обширная брешь.

Арест Власика имел много разных последствий, я назову пока два. С этого момента Иосиф Виссарионович перестал знакомить кого-либо, прежде всего Берию, со сведениями об Израиле, об израильской разведке, о готовившемся покушении на Сталина или, по крайней мере, об отстранении его от власти, — с теми сведениями, которые поступали только к нему по линии Андрея Андреевича Андреева. Или по другим, лично его, каналам. К примеру — от Эренбурга. Я понял, что Иосиф Виссарионович полностью перестал доверять Лаврентию Павловичу, всем бериевским службам. Значит, развязка была близка. При мысли об этом у меня замирало сердце: пройдет ли она спокойно или завершится разрушительным взрывом?!

Все сверхсекретные документы находили место в бекауриевском сейфе, доступ к которому, напоминаю, имели только Сталин и я, никогда своим правом не пользовавшийся. А вот сам несгораемый шкаф никак не мог обрести постоянного места. Из служебного кабинета Сталина его перенесли в кремлевскую квартиру. Но и это не устраивало Иосифа Виссарионовича, он опасался, что при жизни или после смерти до содержимого сейфа доберутся те, кому не следовало. Узнают то, что им не надо знать, уничтожат то, что компрометирует их, используют документы для искажения истины, для клеветы на вождя. И вот глубокой ночью бекауриевский сейф совершил свое последнее при Сталине путешествие. Его вынесли из квартиры, подняли в кузов автомашины. Доставили на Курский вокзал и погрузили в вагон. Затем вагон этот перегнали на Белорусскую ветку, на одну из небольших подмосковных станций, где ждала другая автомашина. При этом на каждом этапе операции полностью менялась охрана и грузчики. Что везут и куда везут, знали лишь несколько сопровождающих: Петр Косынкин, я и молодая женщина, одетая в ту ночь в мужскую военную форму. Ей было доверено впредь хранить сейф в очень надежном месте, куда, кстати, мог спокойно, не привлекая внимания, наведываться Иосиф Виссарионович. Молодая женщина стала не только хранительницей, но узнала тайну замков и шифра. Она — третий человек (не считая изобретателя Бекаури), который мог открывать и закрывать сейф, за содержимым которого многие годы охотился Берия, на поиски которого затратили много энергии все последующие руководители государства. Особенно усердствовал в этом отношении Никита Сергеевич Хрущев, понимавший, какие «сюрпризы» может преподнести ему этот сейф.

Фамилию женщины я назвать не могу, не имею права. Просто забыл я ее: из памяти стариков, как известно, выпадают не только какие-то факты, имена, но и целые звенья событий. В данном же случае забыть фамилию было просто необходимо. Слишком большая опасность грозила женщине. Достаточно представить, насколько взбешен был Берия, узнав об исчезновении сейфа. Ежу, как говорится, ясно, что без ведома коменданта Кремля генерала Косынкина сейф вывезти не могли. Однако подступиться к честному генералу, преданному Сталину, ни люди Берии, ни сам он не сумели. Оставалось одно — уничтожить физически. Что и было сделано. За сейф и за другие подобные «прегрешения».

Когда состоялась последняя прогулка по дорогим нам местам? Время забыл (сколько их было, таких прогулок, за многие годы!), а вот обстоятельства помню. Вероятно, они в тот раз оказались превыше всего другого, хотя я всегда старался использовать наши традиционные прогулки не для обсуждения каких-то дел, а для отдыха, для разрядки, для укрепления духовных и физических сил Иосифа Виссарионовича.

Бесспорно: в тот раз не было с нами Власика, сопровождал Косынкин. И в охране не было примелькавшихся лиц, все новые, светловолосые парни, окающие по-волжски и цокающие по-вологодски. От первого поста мы со Сталиным шли вдвоем по дороге на Знаменское, эта дорога предварительно обследована была на предмет отсутствия взрывоопасных предметов и, конечно, заранее закрыта для всякого движения по ней (для жителей имелась другая, грунтовая, дорога от Знаменского на Горки-Вторые). Были, естественно, прочесаны окрестности и выставлена невидимая охрана. А мы шли по асфальтированной ленте, пересекавшей открытые пустынные поля, где никто не мог нас услышать, подслушать. Даже Петр Косынкин почтительно следовал метрах в ста позади. Иосиф Виссарионович воспользовался возможностью быть предельно откровенным, спросил:

— Николай Алексеевич, как вы думаете, кто сейчас больше всех заинтересован в том, чтобы убрать меня?

— С руководящих постов или вообще с белого света?

— Совсем. Для кого я особо опасен?

— Для американцев, для президента Трумэна.

— Опасен, но не настолько.

— Для англичан?

— Не надо искать так далеко… Не ошибусь, если скажу: в моей политической и даже физической смерти заинтересован прежде всего Лаврентий. Вопрос только — как и чьими руками.

— Убеждены?

— Он обгажен с ног до головы, своим присутствием он обгаживает, дискредитирует всех нас, мы очистимся, если откажемся от него. Он это сознает. Он хочет сыграть на опережение, диктовать свои условия. Но пока я жив, такого не может быть.

— И боится спроса за содеянное.

— У каждого из нас есть причины каяться за сделанное. Или за несделанное… У Лаврентия только один выбор, сегодня не осталось никаких сомнений.

— Почему именно сегодня?

— Шакал опять оскалил острые зубы.

— Прежде вы называли его кроликом, у которого вдруг прорезались клыки.

— Из кролика он уже превратился в коварного шакала, который нападает на тех, кого считает обреченными.

— Склонность к аллегориям. А конкретно — в чем дело? — спросил я.

— Лаврентий предложил арестовать министра Абакумова. Представил документы о его предательстве. С этими документами Берия познакомил не только меня, но и всех членов Бюро, сотрудников своих органов. Позаботился об огласке.

— А что же вы?

— Я думаю, — сердито произнес Сталин и ускорил шаги.

Новость действительно выпадала из ряда обычных. Виктор Семенович Абакумов был личностью незаурядной, отличался от своих омерзительных предшественников — Ягоды и Ежова. Да и от самого Берии, который заметил Абакумова, выдвинул его, сделал своим заместителем. Не мелкотравчатый паук, предпочитавший темные углы, нет: Абакумов был мужчина высокий, статный, с военной выправкой, красиво носивший генеральскую форму. Появлялся на людях без охраны, в модных костюмах, любил прогуливаться по улице Горького в компании приятелей-артистов. Практик. Оперативную работу знал досконально, не то что другие бериевские выдвиженцы-дилетанты. Мог организовать, провести, документально оформить без сучка, без задоринки любое сложное «дело». Случалось, перегибал палку, но польза от него была большая.

Сталин оценил Абакумова еще во время войны, поверил в него и в октябре 1946 года назначил, в противовес Берии, министром государственной безопасности. Лаврентию Павловичу пришлось довольствоваться лишь тем, что заместителем министра Абакумова стал ярый приверженец Берии, похожий на него и жестокостью, и коварством, и даже внешностью, — Богдан Кобулов. Полная, звероподобная противоположность обходительному Абакумову. У Кобулова непомерно большая голова, толстые щеки, глаза навыкате, короткие, мощные, поросшие шерстью руки. Огромный живот сластолюбивого чревоугодника. Волосатая обезьяна в мешковатом костюме, с дымящейся трубкой во рту. На допросах бил заключенных ногами. А табак позволял себе потреблять только самый пахучий и редкий — «Принц Альберт».

Сей Богдан с трубкой при помощи сети соглядатаев наблюдал за своим непосредственным начальником, министром госбезопасности Абакумовым, в пользу еще более высокого начальника и старого друга, члена Политбюро и т. п. — Лаврентия Павловича Берии. При этом Кобулов и Берия понимали, что Абакумов склоняется не в их сторону, что в большой скрытной игре министр госбезопасности находится на позициях Сталина, который приближает его к себе. Дошло до того, что Абакумов начал встречаться со Сталиным чаще, чем Берия, причем с глазу на глаз, на даче Иосифа Виссарионовича. Что они там обсуждают? — беспокоился куратор карательных органов. Однажды не выдержал Лаврентий Павлович, спросил: почему так? Сталин усмехнулся: «Понимаешь, Лаврентий, теннисом Абакумов увлекся. Приехал раз-другой, показал нам, как за рубежом бездельники мячик гоняют. Смешно, когда мужчина по площадке как козел скачет. Мы с Николаем Алексеевичем посмеялись. Нам все надо знать, Лаврентий».