Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Савченя Ольга "Мечтательная Ксенольетта"

– Много чего, – уклончиво ответила я, перебирая в голове последние сны, которые посещали меня несколько раз. Дыхание перехватило, сердце сжалось, и я проявила откровенность: – Родители, душная квартирка, иногда Вольный…

Повернулась, будто хотела перепроверить, идут ли за нами другие существа, не отстают ли, и прищурилась словно от солнца. Зажмурилась, потерла прослезившиеся глаза и продолжила путь.

После мимолетного взгляда на яркие лучи в глазах в самом деле заплясали красные и желтые пятна. Разглядеть Кейела мне не удавалось, а он тем временем поддержал меня за локоть, позволяя идти уверенней.

– Это ведь он заставляет тебя плакать? Я думал… Асфи, а он любил тебя?

– Любил. – В этом у меня не возникало никаких сомнений. Чертов Вольный ради меня мир уничтожил, который обязался спасать. Знал бы он, чем все закончится… – Конечно, любил! Но в какой‑то период, пока наши отношения не зашли слишком далеко, он бы запросто убил бы меня. В реку бы, например, кислотную сбросил или… Не знаю. Ему пришлось учиться милосердию, да и то, скорее всего, до конца он так и не понял, что это и зачем это нужно. В общем, я очень долго боялась его. А теперь воспоминания приходят в кошмарах.

Кейел крепче стиснул мой локоть. В глазах, наконец‑то, прояснилось окончательно, и я сумела рассмотреть грусть в глазах парня. Заметив мой взгляд, он отвел свой, а потом снял с моего плеча сумку – ловко, быстро, я и не поняла, как пальцы разжались, – забросил себе на второе плечо и проговорил:

– Мне тоже иногда снятся кошмары из прошлого.

– Из детства?

Отбирать сумку обратно не спешила. Плечо ныло и зудело.

– Да. Наверное, из детства – это самый страшный кошмар. – Мельком глянул на грязную рубаху, будто убеждался, что по ней не растекается кровь из живота. В этом я его понимала… После того, что сделал в той жизни со мной Лиар, привычка проверять живот долго меня не отпускала. – А у тебя Асфи, какой самый страшный?

Я хмыкнула, задумываясь. Но и секунды не прошло, как меня передернуло. Накатила тошнота. И, судя по холоду в щеках и тому, как Кейел обеспокоенно стал разглядывать мое лицо, я сильно побледнела.

– Синее пламя, Кейел, – хрипло ответила. Ненависть к себе мигом вернула силы, прогнала тошноту и холод. – Мы все сгораем в синем пламене.

Кейел  

Не думал, что бывает так: тепло в груди просто от разговоров. И горечь, когда речь заходит о других мужчинах, которые были рядом с ней. Кто она мне? Девушка, которая любит не меня, но проводит со мной время так, словно любит. И кто я ей? Парень, который позволяет близость с собой, или тот, кто пользуется ее чувствами – слабостью, – чтобы после оставить? Почему она терпит меня? И почему с каждым рассветом хочется все сильнее, чтобы она не терпела, а любила.

Солнце золотило темные волосы Асфи, просачивалось сквозь ресницы и попадало в карие глаза. Они блестели сильнее обычного, но сама девушка при этом была задумчиво хмурой.

Мы разбили лагерь недалеко у ручья. Первую половину рассвета осматривались, стирали вещи, мылись. На обед васоверги поймали взрослого оленя, а Елрех успела собрать и кореньев, и ягод, и разных плодов дичек. Кушаний получилось так много, будто мы праздновали пробуждение Сальира. Вокруг костра не хватало лишь бочек с хмельным медом и столов с пирогами, как бывало в Солнечной.

Васоверги успели‑таки на рассвете помолиться Солнцу. Расселись прямо в поле, не дойдя до рощи совсем немного, и Асфи не стала торопить их, а в тени деревьев заставила ждать всех остальных окончания ритуала. Видимо, это задобрило воинов. А от славной охоты они вовсе повеселели, и теперь отлеживались после плотного обеда под раскидистым деревом в нескольких метрах от костра, лениво беседуя и готовясь в скором времени к тренировочному бою между собой.

Стрекоза с Лиаром, как обычно, уединились. В последние рассветы им было о чем поговорить. Сначала эльфийка не воспринимала слова Асфи всерьез, потом отказалась от предложения, однако в итоге согласилась с тем, что болезнь Солнца подарит ей новую жизнь без старых шрамов. Лиар упрямился дольше. Он не хотел терять ту Тинаэль, которую знал, но любовь шан’ниэрда переборола эгоизм. Лиар тоже взглянул на предложение взвешенно, и ему понравилось, что Ромиар напишет о Стрекозе и ее болезни Солнца в своих записях. Записи я обязался передать в гильдию исследователей, если с самим исследователем что‑то случится. Ради изучения болезни за Стрекозой присмотрят и ее жизнь наладят так, чтобы она ни в чем не нуждалась. Сам Лиар перед духами совестью был чист, и как бы он ни помогал воровке, никто не посмеет его осуждать, когда он начнет приносить пользу под покровительством исследователей. К тому же стены Обители гильдий наверняка укроют их обоих от старого вождя васовергов до тех пор, пока Дарок не убьет его. И окончательно удалось уговорить шан’ниэрда наедине, без васовергов и девушек рядом, когда Ромиар прямо сказал ему, что забыв о прошлых прикосновениях мужчин, Стрекоза позволит себе новые. Теперь Лиар смотрел на подругу с надеждой, часто в их беседах можно было уловить обрывки, которые касались именно пользы от болезни Солнца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В такие моменты Ромиар особенно понуро свешивал голову. Я беспокоился о нем, но верил Асфи, что мы успеем к сокровищнице, и другой артефакт – слеза Луны, – вернет моему другу память. О том, что мы теперь друзья, я не сомневался. То, что Ромиар доверял мне в беседах, доверить наверняка не смог бы я никому.

Ромиар уводил меня подальше, когда ему нужно было выговориться и когда он боялся, что потом не сможет сам вернуться к остальным. Все подумали, что ему стало легче в ущелье, где им с Елрех некуда было особенно разойтись. Но все лишь усугубилось…

«Я трогаю камни, которые она ощупывала, когда выискивала в них ценные минералы, – делился Ромиар со мной, сидя на коленях и привалившись плечом к валуну, за которым нас никто не видел. Все полагали, что мы отошли по нужде. Наверное, так и было… Ромиара опять рвало. – Я давал ей свой бурдюк, потом полшага Солнца не мог пить, а после смерти Солнца не мог оторвать губ от него. Меня холодный пот прошибает, когда вижу Елрех, и бросает в жар, когда она мне снится. Знаешь, какой она снится мне, человек? Голой. Совсем голой. И мы с ней вдвоем, и я могу ее трогать. Мне хочется сказать ей, как она красива, но я умом понимаю, что полукровка красивой быть не может. Она уродлива. Настолько уродлива, что меня сейчас опять стошнит… – И его тошнило. Недолго, но я успевал в это время подумать о себе и о Асфи, о том, что она всегда казалась мне необычайно красивой. Наверное, из‑за ее глаз. А потом он вытирал губы грязным платком и продолжал откровенничать: – Мне стыдно, что я принижаю ее достоинства. Ты в курсе, человек, что достоинства есть у всех? Даже у людей. Кем бы вы были без нас, беловолосых шан’ниэрдов? Это мои предки затеяли борьбу вокруг того ужаса, который устроили вам васоверги. Васоверги… Даже у этих мародеров есть достоинства, которые мы вынуждены признавать. Они сильные воины. Им для побед на поле боя духи не нужны. Многие этим могут похвастаться? Не отвечай, я знаю точно, что никто. А они могут. У них есть достоинства. Так почему тогда достоинств нет у Елрех? Грязная полукровка! Позор. Такой позор! Какое у нее достоинство, Кейел? Ну! Какое?! – Видя, что я готовлюсь ответить, он скалился и опережал с ответом: – Нужно такое достоинство, чтобы сразу ясно становилось! Не нужно мне говорить, что она добрая и мудрая. Для этого ее еще узнать надо. А если начинаешь существом гордиться и уважать его только тогда, когда узнаешь его лучше, значит, это не свойственно всей расе. Значит, достоинство приобретенное. А если любить существ только за приобретенные достоинства, то и любить тогда можно всякого. И гордиться всяким. Но это неправильно. Звериное в нас все равно побеждает, оно с рождения – выше приобретенного. Просто его узнать надо лучше, раскопать достоинства. В тебе, например, заведомо ясно было, что надо искать клад. Ты – человек. От вас людей никогда ничего ждать нельзя, кроме удивления. Не зря вы самые таинственные существа. А она… Она… Хочу, чтобы она была счастлива. Чтобы ее любили не за расовые достоинства, как правильно, а за ее личные. Представляешь, чего хочу? И хочу сказать ей об этом, да только смысла нет. Какой в этом смысл, человек, если я ее никогда счастливой не сделаю? Она всегда будет смотреть на меня с пониманием, что она мне отвратительна до тошноты. Елрех убивает меня»…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})