Особый отдел и тринадцатый опыт - Юрий Брайдер

Яркая артериальная кровь толчками выходила из простреленной шеи, и на полу её натекло, наверное, уже с полведра. Даже санитарный вертолёт, буде таковой у петербургских медиков, не смог бы спасти раненого.

Низко наклонившись к нему, Цимбаларь спросил:

— Кто тебя послал?

Однако ответом ему было лишь сипение, вырывавшееся из помертвевшей глотки. Ловя меркнущий взгляд, Цимбаларь тронул бандита за руку, и его голова резко запрокинулась назад, словно бы собираясь покинуть плечи. Это был конец, и, если говорить без лицемерия, конец заслуженный.

Быстро обшарив карманы кавказца, Цимбаларь забрал всё, что могло пригодиться для установления его личности: пухлое портмоне, какие-то удостоверения, скорее всего фальшивые, скомканные счета, чужие визитки. К пистолету, запасным обоймам, гранате «РПГ-5» и увесистой пачке денег он даже не прикоснулся. Зариться на бандитское добро — последнее дело. Сам таким станешь.

Теперь можно было с чистой совестью отправляться на поиски Желвакова, который, скорее всего, уже покинул свой наблюдательный пункт. Оставляя за собой кровавые следы, Цимбаларь бросился вниз по лестнице — мимо изящных туфелек, оброненных перепуганной «ночной бабочкой», мимо возвращающихся с прогулки голодных котов, мимо пророческих надписей, обещающих победу «Зениту» и глухую жопу «Локомотиву», пока прямо в дверях подъезда не столкнулся с заспанным и взъерошенным участковым, спешившим к месту перестрелки.

Не давая ему опомниться, Цимбаларь протараторил, словно из автомата прострочил:

— Бандитский налёт! Есть жертвы! Вызывай опергруппу и медиков! Подробности потом! Преследую уцелевших налётчиков!

Участковый что-то гневно кричал ему вслед, но Цимбаларь, никак не реагируя на это, стремительным броском обогнул дом и, только достигнув выходящего на улицу угла, двинулся дальше ленивой походочкой сноба, наслаждающегося изысканной красотой белой ночи.

На прежнем месте Желвакова, конечно же, не оказалось — осмотрительные люди покидают спектакль ещё до того, как опустится занавес. Чист был и участок газона, на котором он стоял: ни тебе следов обуви, ни свежих окурков, ни конфетных обёрток… Аккуратный парень, ничего не скажешь. Такие, наверное, и дерьмо за собой уносят, чтобы врагу не досталось.

Всё было пусто вокруг — небо, улицы, скверы, далёкая гладь Невы. Желваков словно под землю провалился.

Однако Цимбаларь нисколько не отчаивался.

Санкт-Петербург — город уникальный во всех отношениях. Только здесь гуляющего, а равно и убегающего человека летней ночью видно так далеко, насколько хватает глаз. Да и куда в эту пору суток деваться подозрительной особе? Метро закрыто, мосты разведены, даже урчания машин что-то не слышно.

Дабы разгадать планы противника, нужно поставить себя на его место. Цимбаларь там и сделал, хотя далось ему это ценой неимоверных усилий — с лагерной петушнёй он не отождествлял себя даже в кошмарных снах.

Из четырёх возможных направлений запад отпал в первую очередь. Топать к Неве не имело смысла — там каждый человек как на ладони, а милицейские «луноходы» так и шастают. Спальными районами Весёлого посёлка и улицы Коллонтай тоже можно было пренебречь. Оставался восток — станция метро и окружающие её торговые точки, где жизнь не затихала даже глубокой ночью. Окажись Цимбаларь в шкуре Желвакова, он бы туда и направился — отсидеться где-нибудь в пивной, дождаться открытия станции, укатить в центр и там затеряться в толпе.

У Цимбаларя, не предрасположенного к рефлексиям, слова, пусть даже сказанные себе самому, с делом не расходились. Серым волком он поскакал вверх по улице Дыбенко — от дома к дому, от двора к двору, всё время стараясь держаться в тени, хотя откуда этой тени сейчас было взяться, если солнце давно кануло за горизонт, а его отражённым светом сиял сразу весь небесный купол.

Преодолев таким манером не меньше километра и уже приближаясь к проспекту Большевиков, тоже пустому, как после сигнала воздушной тревоги, Цимбаларь заметил впереди фигуру светловолосого человека, с оглядкой пробирающегося дворами. Желваков был осторожен, словно лиса, но если рыжую плутовку всегда губил хвост, то его выдавала шевелюра.

Пути преследуемого и преследователя сошлись возле станции метро, где околачивались сейчас все те, кому не хотелось спать или негде было спать. Окончательно убедившись, что это именно тот, кто ему нужен, Цимбаларь с облегчением вздохнул.

Дело, можно сказать, было сделано. Даже если бы Желваков и догадался о слежке, что представлялось маловероятным, шансов ускользнуть у него было не больше, чем у перепёлки, за которой увязался ястреб.

В отношении Цимбаларя не проходили даже самые хитроумные конспиративные уловки, например, прыжки в уже тронувшийся с места транспорт, заячьи петли в проходных дверях, имитация несчастных случаев и мгновенное переодевание. Однажды сев объекту слежки на хвост, он с этого хвоста уже не слезал ни при каких обстоятельствах. Даже его редкие промахи были тем самым исключением, которое только подтверждает правило.

Короче, сибирский отморозок был обречён.

Сойдя вслед за Желваковым на станции «Невский проспект», Цимбаларь вызвал подмогу, и с этого момента слежка приобрела перманентный характер. От обязанностей филёра освобождалась только Людочка — уж слишком она бросалась в глаза. Однако ей хватало и своих забот — начала поступать информация из различных учреждений Новосибирской области.

В тот же день была установлена квартира, где по фальшивым документам проживал Желваков, и способ, которым он зарабатывал себе на пропитание. Способ этот был древним как мир и в просторечии назывался «ходить по ширме», то есть потрошить чужие карманы в местах массового скопления публики, преимущественно в общественном транспорте и на рынках. В воровских кругах карманные кражи считались чуть ли не интеллигентным занятием, но с грозной фигурой Гладиатора такой образ жизни как-то не вязался. Ситуация в целом оставалась туманной.

По этому поводу между Цимбаларем и Кондаковым даже состоялся нелицеприятный разговор, частенько переходивший на повышенные тона.

— Надо брать его и колоть! — говорил Цимбаларь. — Колоть, колоть и колоть, пока шерсть на яйцах дыбом не встанет.

— Брать без санкции прокурора? Без предъявления обвинений? Это уже тянет на похищение человека, — возражал Кондаков. — Да и где ты его будешь держать? В нашей норе? В гостиничном номере? Или заведёшь собственную тюрьму?

— А что ты предлагаешь? Ждать, пока он под своими преступлениями сам не распишется?

— И предложил бы, имей мы в запасе побольше времени! А сейчас выход один: втереться Желвакову в доверие.

— Как? Ведь он же от любой тени шарахается! Никого к себе и близко не подпускает! Единоличником держится!

— Тебя он, конечно, к себе не подпустит! Да и меня, скорее всего, тоже. Но есть у нас, слава богу, сотрудники, которые при желании могут даже к японскому императору вплотную подойти, и ничего им за это не будет.

Кого именно имел в виду Кондаков, было яснее ясного. Людочка, кстати сказать, против такого плана не возражала. Она вообще была пай-девочкой и без колебания соглашалась участвовать в любых, даже самых опасных мероприятиях.

Работал Желваков, как правило, только в часы пик — рано поутру и вечерком, лишь изредка прихватывая обеденное время. Сделав несколько успешных заходов, он уединялся в туалете какой-нибудь недорогой кафешки, где избавлялся от всего лишнего, кроме денег и драгоценностей, а потом, в ожидании очередного наплыва пассажиров, потягивал пивко и курил сигареты.

Подгадав к одному из таких перекуров, который в традициях испанской знати вполне можно было назвать сиестой, Людочка вошла (вернее, впорхнула) в кафе и уселась за столик неподалёку от Желвакова. Кондаков в этот момент ошивался у стойки, Ваня попрошайничал снаружи, а Цимбаларь, находясь в резерве, страховал всех участников операции от неприятных сюрпризов, на которые так щедра жизнь сыскарей.

Конечно, существовала вероятность того, что Желваков, и сам побывавший в женской шкуре, причём насильно, останется равнодушным к Людочкиным прелестям, однако первый же взгляд, случайно брошенный в сторону соседки, поверг его буквально в трепет. У Цимбаларя, наблюдавшего за этой сценой через свою оптику, даже создалось впечатление, что из сиденья желваковского стула вылезло сразу несколько остреньких гвоздей. Впрочем, беглого зэка можно было понять — не каждый день в заурядном кафе случается встретить эталон женской красоты.

Короче, рыбка заинтересовалась наживкой. Теперь надо было сделать так, чтобы она заглотала её.

На первом этапе операции главная роль отводилась Ване, и, надо признать, справился он с ней безупречно. Незаметно подобравшись к столику, за которым расположилась Людочка, он схватил оставленную без присмотра сумочку и со всех ног бросился наутёк, но, как бы случайно, оказался в зоне досягаемости Желвакова.