Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - Дэвид Хоффман

Планкерт вышел на Садовое кольцо и сел в троллейбус. Он прошел на заднее сиденье и сел за спинами остальных пассажиров. Быстро снял свое российское пальто и очки, запустил руку в сумку, достал американскую верхнюю одежду и надел ее. Все произошло за считанные минуты, на следующей остановке он соскочил. Никто не обратил на него внимания, но он был настороже. Вдруг КГБ сейчас ищет его? У дверей посольства, как всегда, стояли два милиционера. Увидев американца, возвращавшегося после прогулки с собакой, Планкерт быстро догнал его и вошел в ворота сразу вслед за ним. Двое коллег ждали его в своей квартире. Он молча передал им пакет от шпиона, который следовало принести утром в резидентуру. Планкерт не мог ничего говорить — квартиры, скорее всего, прослушивались. Но он поднял большой палец вверх и взял предложенный ему стакан с виски. Он чувствовал облегчение и азарт.

ЦРУ неоднократно пыталось подделать институтский пропуск Толкачева, вплоть до ажурных синих разводов на бумаге. Наконец Толкачев сказал, что самый последний вариант, который ему передали в мае 1982 года, годится. И затем в течение пары месяцев ему удавалось с помощью этого фальшивого пропуска выносить документы. Но в августе правила безопасности опять внезапно изменились. Теперь для запроса документов требовалось новое удостоверение.

Подделка ЦРУ, над которой так долго работали, оказалась бесполезной.

“Теперь для “Сферы” крайне затруднительно, если вообще возможно, забирать документы домой, — докладывал Планкерт. — Для разрешений введены специальные бланки, которые “Сфера” может использовать, но слишком активное их использование, несомненно, навлечет на него подозрения”. Планкерт писал, что он чувствует “нутром”: Толкачев, “ввиду положения на работе и состояния своего здоровья, озабочен тем, что жизнь становится труднее и что лучшие дни, возможно, уже позади”.

Оценка Планкерта вызвала новый приступ сомнений в ЦРУ. В телеграмме московской резидентуры в штаб-квартиру перечислялись факторы, создающие тревожный фон для Толкачева: новые правила безопасности, его душевное состояние и мысли о копировании документов более рискованными способами, например с помощью шпионских фотоаппаратов Tropel. Из штаб-квартиры ответили, что, возможно, стоит взять тайм-аут на полгода — дать Толкачеву передышку. В резидентуре согласились. Оттуда написали, что Толкачев, похоже, был обеспокоен своей безопасностью, когда разговаривал с Планкертом. “Если он видит признаки опасности — а мы считаем, что он их видит, — то возможно, они более зловещи, чем он готов признать”, — писала резидентура{279}.

С пленками, которые Толкачев передал Планкерту 7 декабря, все прошло прекрасно: было получено еще 499 страниц секретной документации.

Для шпиона, который сэкономил Соединенным Штатам миллиарды долларов, Толкачев с его личными просьбами был чрезвычайно скромен. Его сын Олег поступил в архитектурный институт, а чертежное оборудование в Советском Союзе было низкого качества. Не может ли ЦРУ найти более качественный чертежный набор в Восточной Европе или на Западе? Даже ластики в Москве дрянные, жаловался Толкачев: они оставляют на бумаге грязные следы. Может быть, ЦРУ удастся найти четыре-пять более приличных резинок? “Чешские ластики довольно хорошего качества, — писал Толкачев. — Моему сыну удалось раздобыть половинку такого ластика у своих знакомых, и мы сейчас пользуемся им, но его надолго не хватит”. Он также хотел получить два или три больших брикета китайской сухой черной туши и три или четыре высококачественных чертежных пера{280}.

Толкачев сообщил ЦРУ, что готов принять вместо наличных денег драгоценности, от которых прежде отказывался. Вскоре после этого сообщения Томас Милз, глава отдела СССР в ЦРУ, получил весьма необычное задание. Милза и его жену Джоби попросили поехать в Нью-Йорк и подобрать для Толкачева какие-нибудь драгоценности — за счет управления. Джоби, которая изучала в Нью-Йорке историю искусств, ужасно обрадовалась. Они отправились на Пятую авеню в A La Vieille Russie[17] — антикварную и ювелирную галерею, основанную в 1851 году В этом изысканном месте сотрудник ЦРУ и его жена купили маленькую, но весьма дорогую булавку Фаберже и тяжелое золотое ожерелье. Они привезли их в штаб-квартиру для отправки в московскую резидентуру вместе с почтой. Милзу сказали, что если возникнут вопросы, пусть Толкачев говорит, что драгоценности оставила ему мать{281}.

Беспокойство резидентуры по поводу Толкачева после его встречи с Планкертом побудило снова задуматься, не возникнет ли необходимость его экстренной эвакуации из Советского Союза. К началу 1983 года резидентура составила подробный план вывоза Толкачева, его жены и сына. До этого времени ЦРУ только один раз осуществило подобное в Москве, когда эвакуировали Шеймова с женой и дочерью, однако в других странах такие операции успешно проводились. ЦРУ даже разработало специальные контейнеры для тайной переправки людей. Но в штаб-квартире относились без энтузиазма к идее эвакуации Толкачева. План резидентуры в Лэнгли завернули: резидентура слишком забегает вперед, заметили в главном управлении. Эвакуация вместе с семьей потребует от Толкачева “пристального самоанализа”, а эту тему с ним вообще не обсуждали уже больше двух лет{282}.

Тем не менее резидентуру это не остановило — возможно, из-за перестраховки. Были составлены два плана, один на долгосрочную перспективу, а другой — для чрезвычайной ситуации. Резидентура сочинила длинный личный опросник для Толкачева, который следовало ему передать при очередной встрече. Толкачева просили предоставить фотографии для паспорта, а также рассказать о размерах одежды, перенесенных заболеваниях, местонахождении друзей и родственников, о том, как он проводит отпуск и как берет больничный на работе. “Знает ли ваша семья о ваших отношениях с нами? — задавало вопрос ЦРУ. — Если нет, то как вы планируете им рассказать?”

Они не знали, что он уже пообещал жене бросить шпионаж{283}.

“Глубокое прикрытие” стало главным методом оперативной работы ЦРУ в Москве. Но функции глубоко законспирированного агента сильно отличались от того, чем занимались Гилшер и Ролф. Те для Толкачева играли роль советчиков и доверенных лиц. Законспирированные сотрудники, напротив, дистанцировались как от резидентуры, так и от агента. Их работа была одинокой, сверхнапряженной и рискованной. Роберту Моррису эти стресс и изолированность напоминали скорее работу полицейского под прикрытием.

Моррис приехал в Москву с портфелем-дипломатом, по документам он был всего лишь чиновником Госдепартамента, одним из многих неприметных административных служащих, необходимых в посольстве. Эту роль он выполнял со всем усердием, но прибыл ради другого. Моррис стал вторым глубоко законспирированным сотрудником московской резидентуры и надеялся осуществить свою честолюбивую мечту — оказаться на передовом крае в холодной войне с Советским Союзом.

Моррис, сын школьного спортивного тренера, выросший в долине Шенандоа в Виргинии, ходил в частную школу для мальчиков в Новой Англии, готовившую воспитанников к колледжу, а потом поступил в Джорджтаунский университет. Промаявшись первый семестр, он бросил учебу и записался добровольцем в армию в разгар войны во Вьетнаме. Ретивый новобранец, набравшийся опыта за три года суровой практики, он был повышен до старшего лейтенанта спецназа и стал заместителем командира отряда (команды “А”)“зеленых беретов”, элитного воинского формирования мирового уровня. В 1971 году ему предстояло отправиться во Вьетнам, но война пошла на спад, и его туда не послали. Во время разносторонней подготовки — боевые действия в воздухе, под водой и в джунглях — Моррис познакомился с сержантом из разведки, иммигрантом с Украины, который рассказывал увлекательные истории про жизнь в Советском Союзе. Морриса рассказы заинтриговали, и он записался на занятия по русскому языку. В 1972 году, уйдя со службы, он вернулся в Джорджтаунский университет, чтобы изучать русский — и играть в футбол.

Моррис мечтал о приключениях. И после окончания университета и пары лет в бизнесе он был завербован в ЦРУ. В октябре 1980 года, когда он прибыл в Лэнгли, ему только-только исполнилось тридцать. Он носил стильную прическу с пышной челкой, падающей на лоб, и очки-“авиаторы”, делающие из него модника. Моррис был одним из лучших на учебных курсах ЦРУ. Он приехал в Москву в начале июля 1982 года. После того как он несколько месяцев старательно занимался своей бюрократической работой, КГБ клюнул на его легенду и потерял к нему интерес. Моррис был готов приступить к разведывательным операциям.