Диско 2000 - Сара Чемпион

«Эй, Мона!». Я упала на землю. Вернулась в мой пляжный Вавилон. Экстази вставила. Или она или грибы. Или вместе. Чувствую, как удары сердца учащаются. Мое состояние меняется. Контакт с землей произошел, Ник улыбается. «Не желаешь ли прогуляться?» Мы пошли в сторону моря, к флуоресцентной ряби. Песок съедает пространство между пальцами, массирует подошвы, нежно шелушит наши пятки. Поверхность планеты вздымается нам навстречу, она призывает нас оставить отпечаток. Для разнообразия на этот раз нам не казалось, что мы наступали на нее, что мы ее вдавливали. Я стала сильно чувствовать надетую на мне одежду. Обычные удобства казались странными и ненужными.

Трипуем, определенно, трипуем. Ник был спокоен. На шаг впереди. Он в большей степени контролировал свой трип. Наблюдал за моим. Управлял им. Уводил меня в хорошее место. Держал меня на правильном пути. Ничто не могло вылечить голову Ника лучше, чем ответственность за чей-то другой трип. Он опять был в своей тарелке. Заходил и выходил из каменных бассейнов, наблюдал разбегающихся перед нами в стороны маленьких крабов. Меня озаряет осознание происходящего. Мне хорошо. Более того: я счастлива. Нас ждет замечательный сочельник. Нас ждет замечательный Новый год. Замечательное начало. От этой мысли мне еще счастливее. Еще один замкнутый круг измерения. Я спонтанно обнимаю Ника. Проверяю время. Сегодня мы рано начали. Мы были в экваториальном времени, входили в интерзону, сами того не подозревая. Никакие часы не были в состоянии измерить это время: время воспоминаний и надежд.

Солнце зашло ровно через двенадцать часов после рассвета в шесть тридцать; самое подходящее время для первого трюка Доменико. Веранда колониального стиля, на которой мы сидели, попивая джиновые физзы, как экспатрианты из старого Мира, трансформировалась в Cafe Del Mar на Ибице благодаря тому, что Хозе засовывал в нашу память диск за диском. Напоминая нам, зачем мы здесь собрались. Конспектируя наши жизни. Прощупывая нас теми стимуляторами, которые нам нравились. Нам раздали подносы с La Bamba'ой, — фирменным напитком Cafe Del Mar, состоящим из ледяного бренди и густого шоколадного молока, и под воздействием музыки наша ночная жизнь начала проноситься перед глазами, как высвеченный в стробоскопе кадр. Когда от солнца остался только кровавый поцелуй, пачкающий линию горизонта, Доменико встал и предложил тост: «За музыку — пищу нашей жизни». Его слова словно разорвали нас и по этой подсказке Хозе спроектировал наше настроение в будущее, сыграв свои незаезженные треки. «Играйте!»

И тогда я впервые подумала о Риме. «Играйте!». Слова императора, под ним в ответ рев толпы, и в Колизее разыгрывается древняя дуэль жизни и смерти. Власть. Цена:

Доменико — безупречный хозяин — обходил столы. Настоящий хамелеон. Без усилия находя контакт с каждым столом. Становясь тем, кого гость хотел видеть: серьезного, остроумного, мудрого или дурака. Поддерживая энергию. Без концентрированного усилия ничто не выглядит так натурально. Нас он приветствует в самом конце, — не знаю, использовал ли он ту же фразу уже раньше, но я, тем не менее, задумываюсь на эту тему. Он говорит о Лондоне, о Бэйли, о «нашем острове» и о «нашей свободе». Тотальной свободе. Мы можем делать все, что захотим: мы сами устанавливаем границы. Мы можем вернуться в Райский сад, — такое представить совсем не сложно, по крайней мере, здесь. Рай на земле, если нам угодно. С этой мыслью недурно поиграть. Целый остров — сплошной холст; грунтован и тени положены — все кистью Доменико. Совершенно справедливо, что мы входили в новую реальность. Хотя, на данное время, все еще контролируемую. И надолго ли? Это представление было всего лишь декорацией для сцены. Вызываемые в нас видения прошлых дней — это субстанция, но не сюжет. Это не было будущим. Это мы решали сами:

— Время умирать, — ответил на мои мысли Доменико. Он не говорил. Говорили его глаза, — отражая мои. Мираж имиджей. И чувствовала, что он их то же видел. Или я их показывала. Я вспомнила Бегущего по Лезвию. Рутгер Хауэр на крыше дома разрушающегося города, мокрый от дождя, который начался слишком поздно для того, чтобы его вымыть, но не слишком поздно, чтобы смыть его слезы. И сейчас я поняла значение этой сцены по-другому. И это понимание моментально отложилось в моем подсознании, в самом его конце, вместе со срывом Ника.

Подали обед. На стол прибывали тарелка за тарелкой. Доменико остался с нами пока мы ели. Он объяснил, что легкие блюда нужны для того, чтобы запустить наш вечер. Местные устрицы и импортное шампанское для нашего либидо; супы мисо и свернутые нори, заряженные молодыми водорослями, мгновенные инъекции B12 для joi de vivre; лобстеры с чесноком, для того чтобы очистить нашу кровь; сасими с гарниром тертого репейника и деликатного мули редиса; кубики льда зеленого чая с привкусом бергамота, для того чтобы очистить наше небо. Ничто на наших тарелках не было мертвым долго: можно было чувствовать энергию, почти что услышать их последний удар сердца; ощутить вкус моря, которое подарило им жизнь. Десерт принес ароматы суши — манго и банан в кокосовом креме и, наконец, свежий дуриан. Большой колючий фрукт с футбольный мяч. Один из самых пользующихся дурной репутацией экспортных продуктов Востока — только за запах его можно запретить. Но что за запах! Доменико разрезал кожуру, и наши ноздри защекотали воспоминания английских летних фруктов: белая клубника и малина — так соблазнительно. И когда он передал фрукт, чтобы мы взяли себе по кусочку, только тогда почувствовался настоящий запах. Омерзительная струя недержания мочи и смерти. Доменико улыбнулся и проглотил, — мы были настолько безупречно британскими, но, будучи далеко от дома в его компании, мы последовали его примеру.

— Мона, ты не забывай, что трипуешь! — на какое-то время у меня появляется подвижность горного козла. Я высоко над берегом — взбираюсь по скале — и все внизу такое маленькое. Включая Ника. «Мона, это слишком опасно. Слезай, я уже не могу за тобой лезть». Я замираю. Меня захватило внутреннее чувство разбиваемого зеркала. Изменения пикселей. Сопротивления. Чувство того, что я не хочу спускаться вниз. Пока еще нет. Здесь так прохладно. Безопасно. Я прилетаю назад, и тут мое сознание возвращается с ударом. И я опять в том же неловком, ограниченном теле. Когда я, наконец, спускаюсь, я сожалею о происшедшем.

— Со мной ничего бы не случилось.

Я хочу идти дальше. Закончить задание. До тех пор пока не пробую двигаться. Под ногами камни поменьше скользят от камней больше, и сейчас они уже не указывают безопасной тропинки, я едва избегаю опасности — как сверху, так и снизу. «А какое было задание-то? Не помню». Я вдруг понимаю, как кругом темно, и как змеиный рот длинного, вытянутого облака откусывает кусочек полной луны. «Двигайся, девочка». Я слушаю внутренний диалог и безопасно спускаюсь как можно быстрее, я чувствую больше опасности сейчас, потому что теперь я все осознаю.