Падение Стоуна - Йен Пирс

— В тот раз, когда я там была, нет. Он из-за чего-то злился, это я слышала. «Если не скажешь, ничего не получишь».

— А ты знаешь, про что он говорил?

Она покачала головой.

Не слишком полезно.

— А про саму мадам Бонинскую ты что-нибудь знаешь?

— Мало что. Я про то, она ведь мне ничего особо не рассказывала, так? Обращалась со мной как с грязью. Она либо смотрела на всех сверху вниз, либо старалась их стащить на дно. Слышали бы вы, что она говорила про людей, которые к ней приходили. С ними она была такая милая и полная сочувствия, пока не запускала в них когти. А тогда они узнавали ее с другой стороны.

— Продолжай.

— Даже не знаю. Русской она не была. Вообще не была иностранкой. Но долгое время жила за границей. Сама мне рассказала. При русском дворе, во всяких аристократических местах в Германии, так она говорила. Все любили мадам Бонинскую.

— Так почему она вернулась в Англию?

— Наверно, до всех там дошло, кто она такая, и больше ей поехать было некуда. Но она считала, что тут напала на золотую жилу. Она собиралась составить себе состояние. Она свое получит, твердила она мне. И, конечно же, получила. Кто-то ее убил. А если это ей не по заслугам, то уж не знаю что.

— Так у тебя нет догадок?..

— Я же сказала, она ничего мне не рассказывала. Я была прислугой. Вот и все. Думаю, мне больше нравилось на улице. Но я держалась за место на случай, вдруг она говорила правду. Вдруг она разживется деньгами.

— Когда полиция нашла тело, денег в квартире не было.

Она пожала плечами. Я не мог ее винить.

— Сколько ты украла? — тихонько спросил я.

— Ничего.

Она явно лгала, поэтому я ей улыбнулся.

— То, что тебе недоплатили?

— Если хотите.

— А эта золотая жила? Как по-твоему, она имела какое-то отношение к тому человеку?

Опять пожатие плечами. Очень хотелось бы, чтобы она перестала. Она умудрялась создать впечатление, что ей вообще ни до чего на свете нет дела. Что, разумеется, могло быть правдой.

— Думаю, да. Она была в большом возбуждении, когда он ушел.

— А эти деньги, которые ты не крала. В ящике было еще что-нибудь?

— Какие-то бумаги, но я не смотрела. Ничего важного.

— Ты их взяла?

— Нет.

Они тоже пропали. Меня опережали на каждом шагу. Всякий раз, когда я что-то делал, о чем-то думал, кто-то уже успевал побывать там до меня. За свою гинею я установил лишь то, что Рейвенсклиффа мир духов не интересовал, но это я знал и так; что эта женщина что-то знала, но я понятия не имел что. Возможно, она узнала что-то в России или в Германии. Что такого она могла знать, что было бы важно для человека вроде Рейвенсклиффа?

— Насколько хорошо они были знакомы? Были на короткой ноге? Холодны друг с другом? Как незнакомые?

— Он… ну, он разве что нос не зажимал, когда с ней разговаривал. Отказался пожать ей руку и все такое. Нет, ему что-то было нужно, и глаза бы его ее не видели.

— Он это получил?

— Не знаю. Я слышала только, как она бормотала себе под нос: «Почему? Почему? Почему это?» Все бормотала и бормотала.

— Наверное, слишком было бы надеяться, что ты знаешь, о чем она говорила.

Она пожала плечами. Я вздохнул.

— Скажи, — рискнул я, совсем пав духом, — ты кого-нибудь из этих людей узнаешь?

Я показал ей фотографию леди Рейвенсклифф. Она покачала головой. Потом я предложил ей групповой снимок совета директоров «Бесуика», она посмотрела и снова пожала плечами.

Глава 25

Вечер на Райской Аллее оказался богатым на события, вероятно, самым странным, какой только знал этот маленький дом. Только я уговорил миссис Моррисон, что над репутацией ее дома никакая серьезная угроза не нависла, как в дверь позвонили — факт беспрецедентный и невообразимый. Респектабельные люди не звонят в дверь без предупреждения в восемь часов вечера. К респектабельным людям не приходят нежданные посетители в восемь часов вечера. Уже сам звук наделал большой переполох.

А посетитель тем более. Это был Уилф Корнфорд, явившийся с блаженным видом, который пропал, едва он увидел меня. Тогда он неодобрительно нахмурился.

— Я, право, полагаю, что ты не выполнял своих обязательств по нашему договору, юноша, — строго сказал он. — Я думал, ты будешь рассказывать мне все важное. И обнаруживаю — или, во всяком случае, подозреваю, что ты этого не делал.

— Как так?

— Потому что я разговаривал с заведующим отделом продаж в «Черчилле», там производят металлорежущие станки. И он мне сказал, что «Глиссонская сталь» почти три года назад заказала три новых токарных. Из тех, которыми растачивают орудийные стволы.

— И что?

— А то, что потом я зашел в паб на Мургейт и поговорил с брокером, занимающимся подобным товаром, который со всей решимостью заявил, что своих старых станков «Глиссонская сталь» не продавала. На деле те станки, которые у нее уже имелись, в точности такие, как новые.

— Это интересно?

— Зачем «Глиссонской стали» восемь токарных станков? Чтобы растачивать стволы для боевых кораблей, когда у нее нет заказов на боевые корабли?

— Я правда не притворяюсь, когда говорю, что понятия не имею.

— Ты, уж пожалуйста, поделись со мной. Что еще ты раскопал, о чем мне не рассказывал?

Немного подумав, я ринулся головой в омут.

— Я раскопал, что за последние полтора года из компаний Рейвенсклиффа выкачали пару миллионов и что верфь завалена запчастями. — Я как мог объяснил увиденное. — А еще — что у каждого политика в этой стране есть акции «Риальто». А если хочешь незначительных деталей, то Рейвенсклифф обнаружил какую-то дырку в своей структуре управления и не мог понять, откуда она взялась, и еще его имущество в подвешенном состоянии из-за доли наследства ребенку, который скорее всего мертв.

Откинувшись на спинку стула, Уилф довольно вздохнул.

— О да, — сказал он. — Великий человек, даже в своем падении великий.

— Прости?

— Если бы ты с самого начала мне это рассказал, я, знаешь ли, гораздо раньше бы увязал все.

— Да не хотел я, чтобы что-то увязывали, — раздраженно отозвался я. — Моим заданием было найти ребенка, а не расследовать деятельность компаний. Мне было наплевать и на «Бесуик», и на «Риальто». Кстати, а что именно ты увязал?

— Рейвенсклифф был игроком. Он пошел на самый большой риск в своей жизни и проигрывал. Интересно, сколько бы еще ему удалось продержаться.

— А ты не мог бы просто сказать, о чем ты говоришь?

— Разве ты не понимаешь? Он строил себе военный флот.

— Что?

— Это же очевидно. У него нет новых заказов, прибыли сходят на нет, кораблестроители повсюду в отчаянии. А он заказывает новые станки, новую броню, заводы ломятся от деталей. Как по-твоему, для чего все это? Как по-твоему, сколько запасных орудий кому-то нужно? Ну, три от силы. Нет, друг мой, он строил корабли. Он вложил пять-шесть миллионов, и у него не было ни единого шанса получить их назад. Вопрос был только в том, как долго он сможет продержаться, прежде чем все рухнет. А самое примечательное — что «Барингс» и ему подобные по-прежнему делают вид, будто все в порядке.

— Ты уверен, что он просчитался?

— Разве ты не читал последний бюджет?

— Нет.

— Правительство столько денег потратило на пенсии по старости, что вообще ничего не осталось. Изменить ситуацию может только война, а она в настоящий момент не слишком вероятна.

— Но Рейвенсклифф был умным человеком.

— Самым умным.

— И не беспокоился. Будь ты на его месте и в таком положении, что бы ты сделал?

— Ничего. Я ничего не мог бы сделать. Разве что, может, выпрыгнуть из окна.

— Или продолжать, как раньше, и надеяться на войну.

Он воззрился на меня.

— Абсурд, — сказал он. — Должно быть какое-то еще объяснение. А кроме того, как это объясняет собрание акционеров?

— Я не собственное мнение выдвигал, знаешь ли, а только твои слова повторил. Так что там с собранием акционеров?

— Я обнаружил, кто стоял за попыткой переворота.

— Очень надеюсь, что ты со мной поделишься.

— Теодор Ксантос. — При этих словах вид у него сделался ужасно самодовольный.

— Но он же просто переговорщик, — пренебрежительно отмахнулся я.

Теперь настал черед Уилфа принять вид надменной снисходительности.

— Просто переговорщик? На Ксантосе половина продаж «Риальто». Одиннадцать миллионов в год. Последние двенадцать лет.

— И что с того?

— Он получает один и три четверти процента комиссионных. Сам посчитай.

Закрыв глаза, я попытался приложить мои новообретенные финансовые навыки.

— Это около… Господи милосердный! Это больше двух миллионов фунтов!

— Так, значит, не просто переговорщик, а? Да, конечно, взятки ему приходится давать из этой суммы…