Падение Стоуна - Йен Пирс

Это вызвало реакцию.

— Мог бы, черт дери, сказать мне про это, — буркнул Стептоу-младший.

— Насколько я понял, он пришел к такому выводу за три дня до смерти. У него не было возможности сказать вам.

Все вокруг стола переглядывались, отчасти довольные, отчасти сердясь, что у меня есть власть так воздействовать на их жизнь.

— Вот тут возникает трудность, — продолжал я. — Хотя лорд Рейвенсклифф, возможно, так и считал, но не записал этого по каким-то причинам. А потому мне поручено проделать те же розыски. Другими словами, выяснить, что же происходило. И от вас мне требуется полный отчет. Когда это будет завершено, леди Рейвенсклифф напишет мистеру Уильямсу на верфь, он восстановит вас на работе и, я уверен, сполна возместит вам неполученное жалованье.

Щедрое предложение, делать которое я уполномочен не был, но сработало оно лучше некуда. С этой минуты они из кожи вон лезли, чтобы сообщить мне все, что мне требовалось узнать.

— Одно вранье, — сказала мать вызывающе. — Джимми бы никогда…

— Да, матушка, кажется, мы все в этом согласны, — сказал он терпеливо. Затем немного задумался, с легкой улыбкой обвел взглядом свою семью и попросил мать заварить еще чаю. Пока она наполняла чайник водой из большого чана возле задней двери и подвешивала его кипятиться, он начал:

— Я бухгалтер, вы знаете, — сказал он. — Моему папаше, вот тут, это не нравилось, он ведь корабел, котлы делает, и ему не по вкусу было, чтоб я работал в костюме. Думал, я зазнаюсь, нос задеру. Но я успевал в школе. Всегда получал самые высокие отметки по арифметике и правописанию, и почерк у меня был четкий, каллиграфический, если я старался. Моему учителю я нравился, и он замолвил за меня словечко на верфи, так что меня взяли в контору. Начал я работать там восемь лет назад и научился ведению книг. Я даже курсы посещал, чтоб подучиться, и преуспевал. Меня повышали, платили больше. И не зазнался вроде бы.

Его отец благодушно нахмурился, будто невольно соглашаясь.

— Обязанностью моей было оплачивать поступающие счета. Не очень большие, вы понимаете. Дополнительные и побочные выплаты — вот моя область, и по большей части это полнейший хаос. И вот когда я получил этот счет на двадцать пять фунтов, я уплатил по нему наличными в конверте, который отправил по адресу, указанному на счете. Через пару недель остались только двадцать пять фунтов дефицита и достаточно доказательств, что я — тот, кто забрал их, так как все остальные листы бумаги исчезли. У меня потребовали объяснения. Никто мне не поверил, и я был уволен с назиданием, что я должен радоваться, раз не оказался в тюрьме.

Я до того расстроился, что чуть не заплакал, да и заплакал, сказать правду. Поверить не мог, что со мной случилось такое, и даже прикидывал, а не допустил ли я какой-нибудь ошибки. Но этого быть не могло. Существовали только две возможности: либо я украл эти деньги, либо требование платежа действительно поступило. Я знал, что ничего не крал, а это означало, что его изъяли. Я ошибок не делаю, понимаете? Но я надеяться не мог получить другую работу в Ньюкасле. Скоро все что-нибудь да услышат, так уж заведено. Я уж думал поселиться у троюродного брата в Ливерпуле, начать все заново и надеяться, что никто ничего не узнает. Я даже вел себя так, будто был виновен. Только они все, — он указал на сидящих за столом, и все закивали, — встали за меня горой. Даже профсоюз не помог. Они ворам не помогают, сказали мне. Только время зря тратить, а у них хлопот хватает и с теми, кто помощи заслуживает.

Он горько усмехнулся и отхлебнул чаю. Его отец явно испытывал неловкость.

— И тут получаю это короткое письмо с просьбой — с приказом, вернее сказать, — явиться в «Ройал». Ни подписи, ничего. Я чуть было решил не ходить, однако подумал, а почему нет? Понимаете, я задумался, а что бы это значило, ну и делать мне все равно было нечего. Ну, я и пошел, и постучал, а там его милость… Рейвенсклифф то есть. Совсем один.

Перепугался я до смерти, не стану от вас скрывать. Даже комната была страшной. Я никогда прежде таких не видел, попышнее даже мюзик-холла, с бархатными занавесками и раззолоченной мебелью. А Рейвенсклифф…

Он смолк, неуклюже поерзал на стуле и подложил еще сахару в чашку.

— Вы говорите, вы с ним никогда не встречались? Не то я мог бы ничего не добавлять. Он был страшным человеком, грузным, но не толстым. И почти не двигался. Ему этого не требовалось; только глянет на тебя, и этого достаточно. И говорил негромко, заставлял слушать себя. Ничего не делал, чтоб устроить тебя поудобнее или успокоить. Только сказал, чтоб я сел, а потом смотрел на меня долго-предолго. И все это время хоть бы один мускул у него дернулся, а у меня кожу под воротником жжет, и я все больше и больше пугаюсь.

«Я этого не делал, — выпалил я не стерпев. — А вы, если хотите сдать меня полиции, так валяйте!»

«Я что-нибудь сказал про полицию?»

«Так зачем я тут?»

«Не для полиции, — сказал он негромко. — Я мог бы распорядиться, чтобы вас арестовали и посадили в тюрьму, знаете ли, и не уезжая из Лондона. Вы здесь потому, что я хочу задать вам вопросы».

«Какие вопросы?»

«Не о том, почему вы так поступили. Это меня совсем не интересует. Но вот как вы это осуществили, прямо меня касается. Контроль должен быть надежной защитой от таких, как вы, но не был. А потому в обмен на вашу свободу я хочу узнать, как вы это осуществили».

Ну, и я снова сел.

«Хотя бы в последний раз услышьте, что я вам толкую. Я ничего не делал, я ничего не украл. Ни пенни, ни даже полпенни».

— Это правда, — перебила мать, одобрительно кивая головой. — А когда он мне рассказал, я была так им горда!

— Рейвенсклифф уставился на меня без всякого выражения. Я не мог догадаться, о чем он думает. Это было страшно, знаете ли. Обычно что-то замечаешь и понимаешь, насколько тебе верят. Но только не с ним. Угадать ничего было нельзя.

«Докажите», — сказал он.

«Не могу, — сказал я горько. — В том-то и беда». — И я рассказал ему, что произошло. Все то, что рассказал вам, и больше. Он кивал на мои слова, и было ясно, что процедуру он знает досконально. Затем он начал задавать мне вопросы.

«На каждом счете штампуется его порядковый номер. Если один счет изъять, это будет очевидным. То же относится и к выплатным квитанциям».

«Я знаю, — сказал я. — И могу предположить, что на нем проштемпелевали дублирующий номер, так чтобы в случае изъятия пробела в нумерации не возникло бы. А это означает, что кто-то преднамеренно изготовил фальшивый счет, а затем изъял его. А также что это не был я».

«Почему не вы?»

«Да потому что сам бы я его оплачивать не стал, верно? Я бы изготовил счет, позаимствовал штемпель, поставил бы дублирующий номер, а затем подсунул для оплаты на стол кому-нибудь еще. В конце дня, когда деньги уплачены, было бы нетрудно отыскать счет в подшивке и изъять его. Затем отправиться по адресу и забрать деньги».

«Это убедительное объяснение, мистер Стептоу, — сказал он. — Но оно означает, что вы обвиняете кого-то, кто работает с вами в одном отделе».

«Нет, — сказал я быстро, так как не хотел никого обвинять. — Весь день в отдел заходят разные люди».

«Так-так», — сказал Рейвенсклифф и, отойдя к окну, посмотрел наружу. Я был сбит с толку, но спросить не решался. И все еще недоумевал. Это же был богач, тревожащийся из-за двадцати пяти фунтов. Оно конечно, позаботься о пенни, а фунты сами о себе позаботятся, но выглядело все это очень глупо.

А потом он велел мне уйти. Ничего больше не сказал. Просто отослал, будто лакея. Я тут же решил, что докажу. Я засел дома, жалел себя, но он меня взбесил. Я не собирался позволить, чтоб меня заклеймили вором, ни ему, ни кому-нибудь еще. Вернулся домой и потолковал с папашей. Он сказал мне, чтоб я постарался. И мы поговорили с моим двоюродным братом, другим, не ливерпульским, а который работает в ночную. Он потолковал кое с кем…

— В Ньюкасле найдется кто-нибудь, кто про это не знает? — перебил я.

Он, казалось, удивился.

— Я никому не говорил. Только моим близким. Им-то я, конечно, сказал. Они имеют право знать. Их это, знаете ли, чернит не меньше, чем меня. Иметь в семье вора… Но они за меня горой. Конечно, я им рассказал.

— Понимаю. Извините. Продолжайте.

— Ну, все было организовано. Я пойду в ночную смену с дядей и двоюродным братом и пройду в контору. Это было просто. Требовалось только взять ключ у ночного сторожа, зятя моей тети Бетти. Потом я сяду просматривать книги и уйду утром вместе со сменой.

— И? — подтолкнул я.

— И времени потребовалась уйма. Я просмотрел каждый лист за месяцы и месяцы вспять, а потом сравнивал с расписаниями смен, кто тогда работал. Все до единой строчки, чтоб не пропустить чего-нибудь.

Я кивнул. Мне было понятно, что он чувствовал. Я прикинул, не завел ли Рейвенсклифф обыкновения каким-то образом принуждать совершенно чужих людей делать за него всю черную работу. Как-никак Элизабет проделала то же самое со мной.