Генерал Багратион. Жизнь и война - Евгений Анисимов

Тем временем невольный отдых в Ламбахе возымел неприятные последствия — французский авангард настиг русских, и тут Багратион впервые сошелся на поле боя с самим Мюратом. Это произошло прямо у Вельса: когда натиск французов стал невыносим для союзного генерала Мерфельда, командовавшего всеми уцелевшими от разгрома войсками Макка, он попросил у Багратиона сикурсу, и тот бросил в бой павлоградских гусар, егерей и артиллерию. Русские и австрийцы плечом к плечу дрались пять часов, пока не стемнело. Потом союзники отошли вслед за основными силами Кутузова. Наутро бой разгорелся вновь — Мюрат хотел опередить Багратиона по пути к мосту через реку Энс, чтобы отрезать его от переправы, но павлоградцы под командой графа Орурка оказались ловчее и сумели поджечь мост за несколько минут до того, как на нем появились французы. Пальба через реку Энс была утешительна для обеих сторон, но малоэффективна.

Отступление всегда тягостно. Как вспоминал участник похода от Браунау к Аустерлицу гренадер Попадичев, «тут за всю службу в первый раз я узнал, что такое ретирада, — да и не дай Бог никому ее знать. Целый день и ночь всё идем — а ходьба-то какая, не то идешь, не то стоишь. Шагов пять прошел и — стой! Спрашивают, что такое? Говорят: ломка, ожидай тут, стоя на ногах, покуда будут подделывать ось или починять рассыпавшееся колесо. А со светом опять иди, и если где приходится стать на биваках, — глядишь, и неприятель уже здесь! Опять пошел»22. Те же впечатления были и у однополчан Бутовского: «При сих движениях до Дуная наши солдаты, ненавидя всякое отступление, говаривали: “Тьфу, пропасть! Все назад, пора бы остановиться”, — и вестимо, пора, отзывались другие, да наш-то дедушка выводит Бонапартию из ущелья»23. Отступление русских не входило в планы австрийских провиантмейстеров, так щедро снабжавших русские полки с начала кампании и тем самым поддерживавших в них дисциплину. С началом же отступления все переменилось. Как говорили бюрократы нашего века, «пищевой голод» поразил войска, что тотчас отразилось на дисциплине: голод — не тетка и даже не полковой командир. Попадищев деликатно, чтобы не обидеть своих командиров, сказал об этом: «Приказано было жителей не грабить, а съестные припасы разрешалось брать». Грань между «грабить» и «брать» весьма тонкая. Но дальше все становится на свои места: «Кто проворен, тот был сыт, а кто вял, да ленив, тот голодный у огня сидит»24. Таких «проворных» становилось так много, что Ермолов писал: «В продовольствии был ужаснейший недостаток, который дал повод войскам к грабежу и распутствам; вселились беспорядки, и обнаружилось неповиновение. От полков множество было отсталых людей, и мы бродягам научились давать название мародеров: это было первое заимствованное нами от французов. Они собирались толпами и в некотором виде устройства (в смысле — шайки. — Е. А.), ибо посланный один раз эскадрон гусар для воспрепятствования грабежа видел в них готовность без страха принять атаку. Конница нередко внимательна к подобной решительности. Австрийский император… отправился в обратный путь. Повсюду сопровождали его отчаяние и вопль жителей, которых до прибытия французов оставляли мы нищими. Он свидетелем был опустошения земли, и уже не зависело от него дать помощь. Жителям Вельса советовал он прибегнуть к Наполеону, в великодушии которого найдут они пощаду». В этом они, конечно, могли сомневаться. Как пишет Ермолов, первый натиск французов под Ламбахом не был силен, «ибо (их) войска, не имевшие продовольствия, разбросались по дороге и производили грабеж»25. Французы вообще прославились грабежами даже больше, чем армии других стран, — у них это был основной принцип обеспечения, называвшийся «реквизиционным».

Достигнув Энса в том месте, где одноименная река впадает в Дунай, Кутузов решил создать небольшой укрепленный район и продержаться там в обороне, благо позиция была удобна: по фронту протекала река Энс, а правый фланг выходил на Дунай. Но тут Наполеон сбил австрийцев Мерфельда, которые прикрывали левый фланг русской армии у моста через Дунай в Штейере. Тогда, опасаясь флангового охвата, Кутузов начал отступать к Амштетену вниз по течению Дуная. Ситуация для русских осложнилась двумя неприятными обстоятельствами. Во-первых, получив приказ из Вены, ушел на защиту ее мостов корпус генерала Мерфельда, оставив лишь небольшой отряд хорватов под командой генерала Ностица. Но Мерфельд недалеко ушел от Штейера — скоро его настиг Даву, который проселочными короткими дорогами опередил австрийцев и встретил их перед Веной. Несчастный Мерфельд, проклиная венских начальников, решил пройти к Вене южнее, но Даву и тут не давал ему покоя, пока австрийский генерал не потерял всю артиллерию и большую часть солдат и с жалкими остатками некогда сильного корпуса укрылся в Венгрии. Словом, союзника, столь нужного в создавшемся положении, у Кутузова уже не было.

Во-вторых, Наполеон начал готовить самому Кутузову, намеревавшемуся перейти Дунай в Кремсе, неприятный сюрприз. По его приказу маршал Мортье устремился к Линцу, стоящему на Дунае выше Кремса, с тем чтобы быстро восстановить разрушенный русскими мост, перейти со всем корпусом Дунай, затем по левому, крутому берегу быстро двинуться к Кремсу, послав разведку на лодках, и опередить идущего туда по правому берегу Кутузова. Замысел был тонкий и смертельно опасный для русской армии — она оказалась бы отрезанной от мостов через Дунай. Один мост был в Кремсе, а другой уже в Вене, к которой приближались французы.

Но это были планы на завтра, а пока, 24 октября, Мюрат большими силами вновь напал на Багратиона у Армштетена. Здесь славные гусары-павлоградцы в компании с хорватами и гессен-гомбургскими гусарами срубились с кавалерией будущего Неаполитанского короля. На этот раз натиск Мюрата был так силен, что, несмотря на все усилия Багратиона, его отряд, понеся большие потери, начал отступать «в нестройных толпах». Обеспокоенный положением Багратиона, Кутузов приказал Милорадовичу идти ему на помощь, точнее — сменить обескровленные и расстроенные части Багратиона и стать арьергардом. Тут-то и произошла страшная рукопашная схватка, которой еще не знала эта война. Гренадеры Милорадовича яростно бросились в штыки на гренадер Удино и сбили их. Сражение было столь ожесточенным, что раненые возвращались в бой после перевязки, а русские пленные, как говорили французы, яростно кидались на конвойных, что вообще не характерно для поведения пленных26. Французов удалось остановить только на время, и уже к вечеру 24 октября они настигли Милорадовичау Мелька, только что пройденного основной армией Кутузова, которая подошла к Кремсу. Завязалось новое «жаркое дело», причем на этот раз Наполеон решил, сбив Милорадовича, прижать Кутузова к Дунаю, а затем, с подходом корпуса Мортье по правому берегу к Кремсу, взять русских в клещи. Кутузов, видевший, как по правой стороне Дуная двигаются французские войска, плюнул на обещание императору Францу оборонять правый берег Дуная и не мудрствуя лукаво 28 октября перешел с основными силами на левый берег. Тем временем Милорадович, выдержавший натиск французов, развел в сгустившейся темноте «весьма большие огни», должные изображать бивачный лагерь «несметного войска», а сам отошел к Дунаю и утром, переправившись вслед за Кутузовым, сжег «прекраснейший на Дунае мост»27.