Проклятие Слизерина - Slav

— Да–да конечно, – поднялся Сенектус резко. – Мы и так припозднились, давайте по кроватям. Завтра все решим окончательно.

Том не чувствовал усталости. Даже когда друзья забылись сном, он безучастно наблюдал как Корникс гонит со своего насеста непрошеного гостя. Фас – паук Августуса – неизменно находил способ выбраться из стеклянного плена террариума. В разрез поведению обычных пауков, что плетут паутину по темным углам, это десятилапое чудовище в первую же ночь облюбовало насест Корникса. Каждый вечер, возвращаясь с уроков, Том находил ворона в дурном настроении за очищением насеста от липкой и на удивление крепкой паутины.

Через некоторое время с постели Антонина послышался шорох, затем осторожные шаги и нетерпеливый шепот, в ответ – вялое лопотание Элджи, который спросонок решил, что его будят к завтраку. Шуршание мантий, вновь неясное бормотание и шаги, скрипнула дверь, по лицу Тома скользнул отблеск коридорного факела, затем все стихло.

До обостренного слуха Тома донеслось шлепанье перепончатых лап по каменному полу, грузная пузатая тень с завидной легкостью сиганула на подоконник, уже оттуда послышалось слабое квакание–мычание. Теленок уныло потоптался на месте, тупая морда ткнулась в окно, проверяя на месте ли та прозрачная штука, что не пускает на волю, в родное болото, вновь утробно квакнул.

Под эти фальшивые рулады, больше напоминающие хрип испорченной волынки, Том стал задремывать. Он вздрогнул всем телом, когда за дверью раздались негромкие шаги, Теленок одним прыжком скакнул к кровати хозяина, шмыгнул в убежище.

Том невольно насторожился, приподнялся на локтях. У самой двери с нескрываемым вызовом в голосе заговорил Антонин.

— Попробуй, отними, Рикрофт.

Тут же, перекрывая его, вклинился умоляющий голос Элджи.

— Антонин, не надо. Сенектус, ну, пожалуйста…

— Долохов, гоблин тебя забери! Что ты о себе думаешь? – выругался рассерженный Сенектус, продолжал уже шепотом: – Ты хоть понимаешь, что если ее не конфискую я, то это непременно сделает Орр или кто‑нибудь из преподавателей? И тогда уже не отделаешься тихим бойкотом однокурсников.

— Плевать, это моя метла и ты ее не получишь.

— Да не нужна мне твоя метла, как ты не поймешь.

Опять зашептал Элджи взволнованно:

— Антонин, а если Сенектус прав…

— Что значит «если»?.. Мне что же, по–вашему, ночью больше заняться нечем? Кроме как грабить припозднившихся первокурсников? Долохов, повторяю в последний раз: отдай метлу добровольно. Иначе отберу силой, а потом наложу на обоих чары забвения. До самой старости не вспомните о сегодняшней ночи…

Даже через плотно закрытую дверь Том слышал тяжелое сопение Антонина, что не желал расставаться с метлой. Голос Сенектуса непривычно изменился, теперь он не угрожал, а причитал от безысходности:

— Долохов, ты сведешь меня в могилу, прежде чем я успею сдать СОВ. Неужели так трудно как все нормальные первокурсники вести себя тихо и зубрить учебники, а? Ну что тебе мешает вести себя как все…

— Дурацкие школьные правила – отчеканил Антонин громким шепотом. – Ненавижу правила! То не делай, туда не ходи, здесь не сиди солнышко припечет, а там и вовсе пятки отморозишь. На–до–е-ло.

Сенектус невнятно выругался.

— А мне надоело в перерывах между уроками справляться, как поживает Долохов, не натворил ли чего? Ты мне уже в ночных кошмарах являешься… Я тебе не приказываю, Долохов, я тебя по хорошему прошу… умерь свой пыл первооткрывателя всего на три года. Три, понимаешь? Дай мне спокойно окончить школу, а там хоть по кирпичику ее разбери…

Том с чувством выполненного долга откинулся на подушку, одеяло приятно окутало плечи, с блаженством потянулся.

Теперь они договорятся. Сенектус и так пошел на значительные уступки, вряд ли Антонин ответит отказом, разве что внесет свои поправки. Что‑то вроде запрета на досмотр личных вещей.

Еще ночью за окнами ярился сентябрьский ветер, с диким свистом терся невидимыми боками о каменную кладку, барабанил в ставни, лишь к утру притих, одиноко и тоскливо, словно голодный зверь, подвывал в печных трубах и совятне. Но едва на горизонте запестрила алая ленточка, ветер стих совсем, будто затаился в легких облаках до следующей ночи, когда уж точно покажет всю свою мощь и проворство.

С неохотой перебирая тончайшими кривыми лапками, на небо стал карабкаться янтарный паук. В его лучах желто–оранжевые опавшие листья засияли россыпью золотых галлеонов; старый тис, буки и тополя без роскошных крон теперь казались старыми иссохшими корягами с потемневшей от холодных ветров корой.

В эту среду за завтраком Большой зал, словно переполненный улей, гудел несмолкаемой болтовней и веселым смехом: первокурсники возбужденно обсуждали предстоящий урок полетов. Разговоры об этом не затихали ни на минуту.

Том очень волновался, но тщательно это скрывал. Даже похвала профессора Свитча за успешно выполненное домашнее задание не улучшила настроения. Хуже Тома, пожалуй, выглядел только Элджи, обычно румяные щеки которого то сильно бледнели, то горели пунцом. Один лишь Антонин вел себя невозмутимо, а на Зельеварении даже принялся насвистывать устаревший мотив, чем вызывал у всех, кроме Дамблдора, тихую неприязнь. Том впервые ощущал приступ мигрени, что невероятно раздражало. Ближе к концу урока, едва профессор отвернулся, в Антонина полетели дурнопахнущие коренья. Том и Элджи тоже отвели душу. Одно из корений с глухим стуком срикошетило в Августуса, которому не повезло сидеть рядом со свистуном. Августус быстро обернулся, взгляды его и Тома на миг пересеклись, так же быстро отвел глаза, уже не заметил, как Том с презрительностью оттопырил верхнюю губу.

Том старался вести себя так, ровно ничего не произошло, но в глубине души Августуса так и не простил. На уроках и в свободное от занятий время они разговаривали и шутили, как обычные друзья, и все же что‑то неуловимо изменилось. Том непроизвольно контролировал каждое свое слово, каждый поступок, будто сторонний наблюдатель. Августус же был непривычно смирен. Создавалось впечатление, что они поменялись местами, и теперь Августус опасается выслеживания Тома.

Сразу после обеда нестройные группы первокурсников, словно разноцветные говорливые ручейки, стекались к площадке для полетов. Там уже нетерпеливо поджидала мадам Трюк – худощавая волшебница с коротко остриженными волосами и желтыми, как у голодного ястреба, глазами.

— Пусть каждый возьмет из хранилища по метле. Осторожнее, не толкайтесь! Метел на всех хватит…

Толпа, как разъевшийся дождевой червь, плавно завернула к метлохранилищу. Со всех сторон толкали, сначала слабо, потом все сильнее и требовательнее, в какой‑то момент Том осознал, что со всех сторон обступили незнакомые сокурсники. Далеко впереди затерялась рослая фигура Антонина, лохматая шевелюра Элджи скрылась где‑то слева, Том чувствовал как поток учеников, подобно бурной горной реке, что всегда стремиться к океану, сам несет в нужном направлении.