Штамм Закат - Чак Хоган

В туалете, кроме Эфа и Барнса, никого не было. Из динамиков звучал голос Палмера. Вытащив пистолет, Эф провел Барнса в самую дальнюю кабинку и усадил на крышку унитаза.

— Устраивайся поудобнее, — предложил Эф.

— Эфраим, — произнес Барнс, — они наверняка убьют тебя.

— Знаю, — сказал Эф, после чего вырубил Барнса, наотмашь ударив его рукояткой пистолета по голове. — За этим я сюда и пришел.

Конгрессмен Фроун между тем продолжал:

— Теперь вот еще о чем. Перед тем как все это началось, в средствах массовой информации появились сообщения, что вы и ваши приспешники предприняли атаку на мировой рынок серебра в попытке монополизировать его, скупив весь доступный товар. Честно говоря, тогда ходило много самых диких историй насчет этой вспышки деловой активности. Некоторые из них — правдивы они или нет, судить трудно — нашли свой отклик в душах граждан. Множество людей поверило в них. Вы что, действительно наживаетесь на людских страхах и суевериях? Или это было, как я надеюсь, меньшее из двух зол — обыкновенный приступ алчности?

Палмер взял в руки лежавший перед ним листок бумаги. Сложил его в длину, затем сложил еще раз — поперек, после чего аккуратно засунул бумажный квадратик во внутренний нагрудный карман. Он проделал все это чрезвычайно медленно, не сводя глаз с камеры, транслировавшей его изображение в Вашингтон, округ Колумбия.

— Конгрессмен Фроун, — наконец сказал Палмер, — полагаю, что в ваших словах сквозят те самые мелочность, низость и нравственный тромбоз, которые и завели нас в эти темные времена. Есть документы, официально подтверждающие тот факт, что в ходе каждой из последних ваших избирательных кампаний я пожертвовал вашему оппоненту максимальное количество средств, разрешенное законом, и теперь всем видно, как вы воспринимаете то, что…

— Это возмутительное обвинение!.. — заорал Фроун.

— Джентльмены, — сказал Палмер, — вы видите перед собой старого человека. Хрупкого, нездорового человека, которому осталось провести на этой земле очень мало времени. Человека, страстно желающего вернуть долг нации, которая столь много дала ему в его жизни. И вот наконец я обнаружил, что нахожусь в уникальном положении, потому что мне по силам это сделать. В рамках закона, разумеется, — ни в коем случае не переступая закон. Переступать закон не дозволено никому. Вот почему я решил сегодня полностью отчитаться перед вами. Пожалуйста, разрешите патриоту сыграть последний акт — акт благородства. Это все. Спасибо.

В Конгрессе поднялся гвалт, председательствующий на экранах видеостены принялся стучать своим молотком. Посреди этого шума господин Фицуильям отодвинул кресло от стола, и Палмер поднялся на ноги.

Эф стоял за дверью мужского туалета и напряженно прислушивался. За дверью явно наметилось какое-то движение, а вот шума, доносящегося от мониторов, было еще недостаточно. Эфа подмывало хоть чуть-чуть приоткрыть дверь, но она распахивалась вовнутрь, и его наверняка заметили бы.

Он немного пошевелил рукоятку пистолета, чтобы оружие сидело за поясом посвободнее и было наготове.

За дверью прошел человек, разговаривая словно бы сам с собой, — видимо, он был на радиосвязи:

— Подавайте машину.

Это и был сигнал, которого ждал Эф. Он сделал глубокий вдох, потянул за дверную ручку и вышел из туалета — навстречу убийству.

Двое стоунхартовцев в темных костюмах двигались по направлению к дальнему концу зала — там были двери, ведущие наружу. Эф двинулся в противоположную сторону и увидел еще двоих стоунхартовцев, выходивших из-за угла: это были впередсмотрящие — авангард процессии, — они тут же ощупали Эфа взглядами.

Вряд ли можно было выбрать менее удачный момент. Эф сделал шаг в сторону, словно бы уступая дорогу. Он изо всех сил старался изобразить полную незаинтересованность в происходящем.

Сначала Эф увидел маленькие передние колесики. Из-за угла выруливало инвалидное кресло. На складывающейся подножке покоились две до блеска начищенные туфли.

Это был Элдрич Палмер. Он выглядел чрезвычайно маленьким и щуплым. Его мучнисто-белые руки были сложены на впалом животе, глаза глядели строго вперед и уж точно не на Эфа.

Один из впередсмотрящих резко свернул в сторону Эфа, словно бы для того, чтобы перекрыть ему поле зрения и помешать разглядеть проезжающего мимо миллиардера. До Палмера было менее полутора метров. Эф не мог больше ждать.

С бешено колотящимся сердцем Эф вытащил из-за пояса пистолет. Все происходило, как при замедленной съемке, и все происходило одновременно.

Эф поднял пистолет и метнулся влево, чтобы обогнуть стоунхартовца, перекрывавшего линию огня. Его пальцы дрожали, но рука была крепка и прицел верен.

Эф навел пистолет на самую крупную цель — грудь сидевшего в кресле человека — и нажал на спусковой крючок. Однако впередсмотрящий стоунхартовец бросился наперерез, жертвуя собой с куда большим автоматизмом, чем любой секретный агент, когда-либо заслонявший своим телом президента Соединенных Штатов.

Пуля ударила мужчину в грудь и с глухим звуком впилась в бронежилет под пиджаком. Эф среагировал мгновенно — он успел оттолкнуть мужчину в сторону, прежде чем тот сумел навалиться на него.

Эф выстрелил снова, однако теперь он потерял равновесие, и серебряная пуля отрикошетила от подлокотника инвалидного кресла.

Эф выстрелил еще раз, но передние стоунхартовцы уже сомкнулись, прикрыв Палмера, — пуля ушла в стену. Особо крупный мужчина с короткой армейской стрижкой — тот самый, который катил кресло Палмера, — припустил бегом, толкнув своего благодетеля вперед с такой силой, что стоунхартовцев буквально метнуло в Эфа, словно из катапульты, и он рухнул на пол.

Падая, Эф извернулся так, чтобы направить стрелковую руку в сторону выхода. Еще один выстрел. Эф метил попасть в спинку кресла, откинув руку так, чтобы пуля обошла огромного телохранителя, но в ту же секунду чей-то башмак с силой припечатал его запястье к полу, пуля вонзилась в ковер, хватка Эфа ослабла, и пистолет выпал из ладони.

Через мгновение Эф был погребен под целой грудой тел, причем эта груда нарастала, а из главного зала выбегали все новые люди. Крики, вопли, визг… Чужие пальцы впивались в тело Эфа, чужие руки тянули его конечности в разные стороны. Он умудрился немного повернуть голову—в самый раз, чтобы сквозь частокол рук и ног атакующих увидеть, как кресло выезжает сквозь двойные двери в ослепительное сияние ясного солнечного дня.

От тоски и отчаяния Эф завыл. Его единственный шанс был упущен. Момент истины мелькнул и исчез.

Старик выжил, оставшись целым и невредимым.

Теперь мир почти полностью принадлежал ему.

Владыка стоял в полный рост в большом помещении, упрятанном глубоко в недрах под мясокомбинатом «Решения». Вокруг царила кромешная тьма. Владыка был погружён в самосозерцание, при этом он не чувствовал никакой расслабленности — наоборот, Тварь пребывала в состоянии электрического возбуждения и оставалась, как всегда, начеку. По мере того как верхний слой его обожженной солнцем плоти отшелушивался от тела-вместилища, когда-то бывшего обычным человеческим организмом, и отваливался кусками, обнажая живую красную дерму, Владыка обретал все большую склонность к медитации.

Голова Твари, сидевшая на большой, широкой шее, дернулась и чуть-чуть повернулась в сторону входа. Смещение было небольшим — всего на несколько градусов, — но Боливар понял, что тем самым ему оказано некоторое внимание. Боливару не было нужды докладывать то, что Владыка и без того уже знал. То, что Владыка — глазами самого Боливара — и без того уже видел: как в здании ломбарда появились люди-охотники, явно искавшие способ наладить контакт с Сетракяном, и как вслед за этим развернулось жестокое, губительное для вампиров сражение.

Позади Боливара засуетились «щупальца» — они принялись резво бегать туда-сюда на четвереньках, словно слепые крабы. Боливар по-прежнему не очень-то понимал их поведение, но кое-чему он уже научился и сейчас сделал вывод: «щупальца» «увидели» нечто, сильно их обеспокоившее.

Кто-то приближался к спрятанному под землей помещению. Впрочем, Владыка не выразил ни малейшей озабоченности по поводу чужака, и это свело на нет тревогу «щупалец».

В целях дневной охоты Древние стали использовать наемников, — зазвучал в голове Боливара голос Владыки. — Еще одно доказательство безрассудства, на которое их толкает отчаяние. А что там со старым профессором?

Он ускользнул перед самым началом нашей атаки, — откликнулся Боливар. — Внутри его местожительства щупальца об наружили признаки, что он все еще жив.

Скрывается. Замышляет. Строит планы.