Орёл умирает на лету - Анвер Гадеевич Бикчентаев

легко. Он уже вышел из-под обстрела, ничто ему не мешает. Из Чернушек противник тоже не достанет, далеко.

Длинным кажется этот путь Матросову — точно целую вечность бежит он до дзота. Еще несколько прыжков. Вот она, амбразура... Из нее выглядывает раскаленный ствол пулемета. Ох, сколько ярости в нем! А надо избавить от него ребят. Ведь они должны освободить Чернушки... Не зря поклялись на комсомольском собрании!

Упругим движением Саша поднимается на носки и резко бросается на черную щель дзота.

«Вот и хорошо, что дошел...»

Рашит услышал команду ротного. Увидев, как Матросов бросился на амбразуру вражеского дзота, он понесся вперед, гонимый одной мыслью: первым добраться до Чернушек, бить, крошить, истреблять уничтожать врага.

Но, может быть, Саша только ранен и еще жив? Надо помочь ему. Он один около амбразуры. Что с ним?

Вот тут он полз, здесь лежал... Это было всего несколько минут назад. А теперь... Рашит подбежал, упал на колени, прильнул к Сашиной груди: дышит или нет?

— Саша!

Подбежавший Гнедков сунул маленький треугольник зеркала:

— Подержи у рта.

— Не надо! — крикнул Рашит, точно боясь окончательного приговора.

Ему казалось, что стоит чуточку помочь другу — тот сам встанет. Подсунув левую руку под плечо Саши, Рашит приподнял его. И только теперь он заметил под телом Матросова лужу крови.

Гнедков торопливо спрятал зеркальце.

— Ему теперь ничем не поможешь. Надо торопиться в Чернушки. Отомстим за него!

— Правильно, отомстим!

Рашит приподнялся и побежал за Гнедковым. «Но где же его комсомольский билет? Надо сдать комсоргу». — эта мысль вернула Габдурахманова к другу.

Рашит осторожно расстегнул шинель, вынул из левого кармана пробитый пулями комсомольский билет за № 17251590. Теперь нужно догонять роту.

Враги бегут. За ними по пятам несется карающая смерть.

Чернушки освобождены. Маленькое русское село догорает, фашисты оставили от него только две бани на огородах.

...Первые лучи солнца упали на пепелище и развалины. Рашиту больно было наблюдать за рождением утра после того, как похоронили Матросова. Рашит не находил себе места. Он сбежал вниз, в блиндаж, оставленный противником.

Здесь командир взвода Соснин отдавал приказ Бардыбаеву:

— Все ясно? В боевую разведку отбери самых крепких.

Ага, значит, предстоит бой. А ведь он, Рашит, дал себе слово, что в первом же бою отомстит фашистам за смерть друга. Как раз подходящий случай.

Рашит обратился к Соснину:

— Товарищ старшина, разрешите мне пойти в разведку. Я должен отомстить... Самую трудную задачу возложите...

Почему Соснин так пристально смотрит на него? Неужели ему не понятны его, Рашита, чувства? Габдурахманов оборвал фразу.

Высокий, сильный Соснин положил свою крепкую руку на плечо Рашита и мягко сказал:

— Успокойтесь, Габдурахманов. Ты все еще кашляешь. Кашель, как знаешь, противопоказан ночной вылазке...

— Вы меня не поняли, товарищ старшина, вы не сомневайтесь! — почти прокричал Рашит.

Соснин, не убирая руки, продолжал:

— Дорогой товарищ, если чувство мести преобладает над солдатским долгом, это может ослепить человека.

Справедливые слова! Но ведь Рашит потерял своего лучшего друга. Разве это можно забыть?

Соснин коротко приказал Бардыбаеву:

— Габдурахманову дайте отдых. Он не пойдет в этот раз...

— Товарищ командир взвода!

—- Приказ есть приказ, — ответил за командира взвода сержант Бардыбаев.

Соснин ушел.

Что придумал командир взвода: «Дайте Габдурахманову отдых!»

Рашит бродил по селу. Он встречает знакомых ребят из второго взвода. Земляк Хаиров, старшина связистов, угостил его водкой. Но разве водка может успокоить сердце?

Он ложится спать. Ему не спится. Он начинает читать книгу, ту, что хранилась в вещевом мешке Саши. Не читается. Написать письмо в Уфу? Нет, у Рашита не поднимается рука написать в колонию...

Из вещевого мешка Матросова выпала бескозырка. Берег ее как память о море. Теперь порванная, вылинявшая бескозырка в руках Рашита.

«26 февраля 1943 года.

Про Сашу теперь расспрашивают все. Шлют письма. Один за другим приезжают корреспонденты. Всех их отсылает командир роты ко мне:

— Они были закадычными друзьями.

А то еще случается, что собирает «желторотых», только что прибывших с маршевой ротой и приказывает:

— Рассказывай!

А что мне рассказывать? По существу, нечего. Я ведь ни за что не стану говорить то, чего не было. Например, не был он из особой породы. Силачом или геркулесом. А все допытываются: не был ли Саша богатырского росту?

Вот я и думаю: чем он среди нас выделялся? Не любил, например, болтать. Слово из него порою не вытянешь. Разговорился лишь один раз и то перед Чернушками. Что правда, то правда.

Размышлять, между прочим, любил.

Я сижу и по крупицам вспоминаю: о чем в последнее время мы с ним беседовали?

Как-то он сидел и старательно начищал медные пуговицы. Я ему и говорю: «Не все ли равно с какой пуговицей идти в бой?» А он отвечает: «Не все равно!» Но не объяснил, почему не все равно. Может, бой для него казался каким-то торжественным событием?»

Перед глазами живой, веселый Саша, его кудри теребит ветер, глаза радостно смеются... «Мы с тобой еще погуляем в Уфе!» Вот и не удалось погулять...

Прибежал незнакомый боец, передал, что вызывает Соснин. Что ему нужно от Рашита?

Габдурахманов стоит перед командиром взвода. Горе — горем, служба — службой. Он рапортует командиру спокойным голосом, стараясь скрыть свои переживания. Но разве обманешь Соснина? Он внимательно следит за Рашитом.

— Вот что, Габдурахманов, Артюхов требует сведения о вооружении. Запиши все, что у нас в наличии, а когда разведчики вернутся, добавишь то, что у них на руках...

Вечером прибыл почтальон. Матросов так радовался почте. Рашит, хоть и получал письма реже Саши, всегда разделял его радость. Но сейчас он со страхом подумал: «Есть на этот раз что-нибудь из Уфы?»

Почтальона, веснушчатого Мишу, окружили солдаты.

— Товарищ сержант Бардыбаев, вам письмо из Алма-Аты, — хитро подмигнул Миша, вручая первое письмо командиру отделения. — Дочка пишет, по почерку знаю... Петров, а тебе Маня... Та самая, которая с тобой через посылку познакомилась.

Бойцы рассмеялись, Петров растерянно улыбнулся.

— Гнедков, тебе письмо от матери Андрея Семячкина.

В блиндаже наступила тишина. Все вспомнили бомбежку, при которой погиб Андрей. Вероятно, мать хочет знать больше, чем написано в официальном извещении.

— Надо написать ей подробное и дружеское письмо, — посоветовал Бардыбаев, отрываясь от письма