Орёл умирает на лету - Анвер Гадеевич Бикчентаев

около штабного блиндажа, недалеко от опушки леса, собрались тридцать четыре комсомольца первой роты. Люди еще не знали, почему их созвали в такую рань. Собравшиеся делали различные предположения:

— Добровольцев в разведку будут отбирать, даю честное слово, что так, — говорил Перчаткин.

Его перебил Рашит:

— Ребята, да ведь сегодня день Красной Армии. Праздник...

— Значит, митинг, — решил Гнедков.

Появившиеся командир роты Артюхов, старшина Соснин и комсорг полка Брякин положили конец спору. Вокруг них образовался тесный круг. Под ногами весело поскрипывал снег; над Ломоватым бором резвился ветер. В ясном небе мигали далекие звезды. В темноте трудно было различить лица людей. Однако высокого, худощавого Брякина все узнали сразу. Он, оглядев темные фигуры, весело сказал:

— Времени у нас в обрез, обойдемся без президиума, протокол оформим потом. Нет возражений?

— Правильно. Ведите сами! — послышались голоса.

— Тогда разрешите собрание считать открытым. Слово для сообщения — командиру роты.

Саша стоял в тесном кругу бойцов. Зимний рассвет настроил его радостно.

«Как чудесно жить на свете! — думал он. — Серебристая книжка лежит рядом с сердцем. Другие ребята также берегут ее! Жаль, что нет фотографии на комсомольском билете. Но не беда, приедет фотограф, приклеить недолго... Вот за февраль не уплатил членские взносы, хотя сегодня только двадцать третье. Надо будет внести, тем более идешь в бой... Хорошо, что и Рашит рядом. Кругом — верные друзья. Все испытаны в боях, на них можно положиться... Ну, скоро ли начнут?»

Какая торжественная тишина вокруг. Наверняка в эту минуту на всех фронтах проходят собрания. Верно, поднялись с ночи летчики и моряки, саперы и разведчики. Одним словом — все. Может, и в Уфе, в колонии, собрание?

Саша с уважением взглянул на Артюхова. Завидный характер у командира роты, ничего не скажешь. Ведь предстоит смертный бой. Кто его знает, с какими трудностями ему предстоит сегодня встретиться, как еще обернется атака.

— Полагаю, — сказал он, — все видели собственными глазами наши Чернушки?

В этом селе, затерявшемся в северо-западных лесах, никто еще не побывал, даже он сам тут впервые. А как здорово звучит в его устах «Наши Чернушки!..»

— Крыши домов, главным образом, да трубы, — позволил себе пошутить ротный писарь.

— Там, — добавил Артюхов, не обращая внимания на неуместное зубоскальство своего писаря, — вчера последний раз фашисты поужинали с комфортом, рассевшись возле русских печей, а не ерзая на морозе, как это случилось проделать нам. Обедать там пора, пожалуй, нам самим...

— Вот и вся недолга! — брякнул писарь.

«Ничего себе солдат! — недовольно подумал Саша. — Зачем ему, писарю, из кожи лезть? Пусть себе наградные листы оформляет и подает заявки на живых и мертвых».

— Чего он мутит воду! — рассердился Саша и обернулся к Рашиту.

— Он тебе как-никак однополчанин, — вполголоса ответил друг. — Словом, свой в доску...

— Гнусная привычка — лезть не в свое дело, — не унимался Матросов. — Писарей, как я полагаю, следует лишать слова на таких собраниях. В этом все дело.

— А ты сам выскажись, — шутливо посоветовал Рашит. — Перед боем полагается...

— Иди к бесу!

— Совсем не зарекайся, парень!

— Чего там отдельно шепчетесь? — вдруг обратил на них внимание Артюхов. — Если стоящая мысль, так, Матросов, скажи перед всей ротой.

— Мы промеж собой, — сделал попытку увильнуть от разговора Саша.

Чего уж тут говорить, он не мастак выступать.

— Что думаешь о предстоящем бое? — напрямик спросил Артюхов. — Дело, сам понимаешь, серьезное.

Сашу пот прошиб. Не собирался он говорить перед ребятами. Каждый понял свою задачу. А она одна — Чернушки вернуть. Тут не слова нужны, а дела. Да еще какие...

— Думаю, что сами пообедаем в Чернушках, — сказал Матросов. — Одним словом, пусть походно-полевая кухня ориентируется на новое месторасположение.

Потом несколько слов сказали другие, кто что хотел, но кратко. Для больших выступлений время еще не настало.

— Думаю, что сегодня днем, после боя, когда соберемся в освобожденных Чернушках и подведем итоги боя, товарищ командир роты Артюхов или товарищ парторг Соснин оценят, кто как воевал. Будем драться, пока руки держат оружие, пока бьются сердца, так, что ли, ребята? — сказал комсорг. — Я за себя и за всех отвечаю: приказ командования выполним.

Между тем Саша думал: собрание — последнее, что происходит перед атакой. Артюхов — виртуоз своего дела. Одним словом, мастер боя. Он уже, как говорили ребята, заставил подкатить два орудия. По бездорожью это стоило немалых усилий. Артюхов настоял перед комбатом об усилении минометного прикрытия. Другой бы решил: ладно, с дружным «ура» двинемся вперед... А там видно будет. Но Артюхов знает цену огню. Перво-наперво он поддаст огнем, а потом только двинет пехоту. А что такое, между прочим, «ура»? У него попросту говоря, кавалерийские обязанности: вносить смятение, устраивать переполох, а если противник дрогнет, то преследовать драпающих фашистов. «Ура» лишь в особых случаях опережает пехоту...

Пока проходила вот эта последняя встреча перед боем, последняя встреча людей, кому труднее всех придется в атаке, — ведь с них спрашивалось вдвойне, — повар успел приготовить завтрак. До краев наполняя котелки борщом, он шутливо приговаривал:

— Не обессудьте, по-настоящему обедать будем в Чернушках. Что, Матросов, задержался? Давай сюда котелок, сразу налью с добавкой. А ты что, Габдурахманов? Знаю тебя — чаю надо! Давай густого, душистого налью.

Повар шутил с каждым. Он считал, что хорошее настроение помогает желудку лучше переваривать пищу, а бойцу — лучше воевать...

После собрания никто уже не ложился спать. Сережа Гнедков, устроившись возле свечи, уткнулся в книгу. Рашит сел бриться. По его адресу посыпались шутки:

— Ты, брат, чаще англичан бреешься. Ты бы даже среди них отличился.

— Борода демаскирует солдата, — отвечал Рашит. — Даже маскхалат при этом не выручает.

Бардыбаев сбегал за гранатами, поинтересовался запасными дисками. Он недовольно предупредил одного из бойцов:

— Ты что же, с одним диском хочешь пойти в бой? Набей еще два.

Матросов взялся за письмо. Склонив голову над листом бумаги, он унесся мыслями в далекую Уфу. Но ему не дали дописать даже первую строчку.

— Выступаем! — проговорил Соснин, появляясь в землянке.

В это утро он стал взводным.

Гнедков хлопнул книгой. Саша спрятал в боковой карман недописанное письмо. Рашит сердито стер с верхней губы мыло, не успев сбрить усы. Бардыбаев торопил:

—