Дикое племя - Октавия Батлер

Он поднял ее и перенес на кровать в одну из детских спален. Он не знал, ее ли это была постель, но это его мало заботило. Он раздел ее, отбросив в стороны ее руки, когда она хотела помочь ему, и иногда тихо смеялся, когда она с удивлением замечала, что он очень хорошо осведомлен, как именно следует раздевать женщин. Она знала не очень много о том, как следует раздевать мужчин, но тем не менее двигала руками, пытаясь помочь ему.

Она была такой восхитительной! И, разумеется, девственница. Даже в Витли молодые девушки обычно берегли себя для мужей, или для Доро. Она была готова для него. Небольшая боль, которую она ощутила, казалось, не имела для нее большого значения.

— Это гораздо лучше, чем с Дэвидом и Мелани, — прошептала она, тут же вцепившись в него, будто опасаясь, что он может ее покинуть.

Нвеке и Доро сидели на кухне, хрустя кукурузой и попивая пиво, когда появились Исаак и Энинву. Кровать была уже приведена в порядок, Нвеке была надлежащим образом одета и приняла меры предосторожности, чтобы не дать повода для проявления даже малейших признаков недовольства со стороны Энинву или Исаака.

— Дай ей возможность излить на меня весь гнев, — сказал Доро, — ни в коем случае не на тебя. Прошу тебя, помалкивай.

— Я даже и не знаю, что мне думать о ней теперь, — заметила Нвеке. — Мои сестры все время шепчутся о том, что мы никогда не получим тебя из-за нее. Временами я ее ненавижу. Мне кажется, что она придерживает тебя для себя.

— Она?

— …Нет. — Нвеке неуверенно взглянула на него. — Я имела в виду, что она пытается защитить нас от тебя. Ей кажется, что это необходимо. — Нвеке вздрогнула. — Интересно, что она подумает обо мне теперь?

Доро не знал, и не собирался уходить, пока не узнает. Пока он не убедится, что гнев Энинву, каким бы он ни был, не причинит Нвеке никакого вреда.

— А может быть, она и не узнает, — с надеждой в голосе сказала девушка.

Этот разговор начался в тот момент, когда Доро позвал ее на кухню, чтобы проверить оставленное Энинву тушиться на медленном огне мясо и хлеб, выпекавшийся на углях. Они сели за стол, и тут Нвеке предложила кукурузу и пиво. Доро согласился составить ей компанию, надеясь снять ее напряжение перед встречей с матерью. Она казалась вполне успокоившейся и умиротворенной, когда на кухню вошли Исаак и Энинву, но все-таки старалась избегать материнских глаз, и все время глядела в свою кружку с пивом.

Доро увидел, как Энинву нахмурилась, подошла к Нвеке и, взяв ее маленький подбородок своими пальцами, подняла его, чтобы увидеть ее испуганные глаза.

— С тобой все в порядке? — спросила она Нвеке, очень негромко, на своем родном языке. Она свободно говорила по-английски, знала несколько индейских и африканских диалектов — но дома, со своими детьми предпочитала общаться на родном языке, словно никогда не покидала прежний дом. Она так и не привыкла к европейским именам, поэтому не изменила своего имени и не звала детей по этим именам, хотя, по настоянию Доро, такие имена были им даны. Ее дети могли говорить и понимать языки точно так же, как и она. Даже Исаак после стольких лет, прожитых вместе, мог понимать ее и вполне сносно говорить. И поэтому не было никаких сомнений в том, что он, как и Доро, как и Нвеке, услышал напряженность в этом тихом вопросе.

Нвеке промолчала. Испуганная, она глядела на Доро. Энинву проследила за ее взглядом, и в выражении ее младенчески ясных глаз появилась жестокость. Она ничего не сказала. Она только смотрела с возрастающим пониманием. Доро выдержал ее взгляд совершенно спокойно, пока она вновь не перевела его на дочь.

— Нвеке, малышка, с тобой все хорошо? — прошептала она, не скрывая нетерпения.

И что-то случилось с Нвеке. Она схватила руки Энинву, сжала их на мгновенье своими, продолжая улыбаться, а под конец громко рассмеялась. Это был восторженный детский смех без всяких намеков на фальшь.

— Со мной все хорошо, — сказала она. — Я даже не знала раньше, что может быть так хорошо. Так много времени прошло с тех пор, как я не слышу никаких голосов, ничто не угнетает меня и ничто не влечет.

Облегчение заставило ее забыть на минуту о собственных страхах. Она посмотрела на Энинву, ее глаза были полны удивления от только что обретенного покоя.

Энинву прикрыла на мгновенье глаза и глубоко, с дрожью, вздохнула.

— С ней все в порядке, — сказал Исаак со своего места за столом.

— Достаточно.

Энинву взглянула на него. Доро так и не смог догадаться, что происходило между ними, но через некоторое время Исаак вновь повторил:

— Достаточно.

Как раз в этот момент появился их двадцатидвухлетний сын Петер, носивший нелепое прозвище Чаквака, что означало Бог Всевышний, и обед начался.

Доро ел очень медленно, припоминая, как он рассмеялся, впервые услышав это имя. Он спросил Энинву, где она могла обрести такую привязанность к Богу, к любому богу вообще. Чаквака — достаточно распространенное имя на ее родине; но он никак не ожидал, что женщина, которая, по ее же словам, надеется только на собственные силы, выберет для сына именно его. Будто предупреждая что-то, Энинву молчала, нисколько не удивившись его вопросу. Доро получил пищу для размышлений, не являлось ли это имя амулетом, ее трогательной попыткой защитить ребенка от него. Так где же Энинву нашла эту неожиданную тягу к Богу? Где же еще, если не в собственном страхе перед ним? И Доро улыбнулся сам себе.

Но он тут же перестал улыбаться, как только короткий покой, который было обрела Нвеке, закончился. Девочка закричала. Это был протяжный и неровный, ужасающий крик, напомнивший Доро звук рвущейся материи. Затем она уронила тарелку с кукурузой, которую сама только что поставила на стол, и без чувств свалилась на пол.

8

Нвеке лежала на широкой кровати Исаака и Энинву. Она все еще не приходила в себя, и только время от времени вздрагивала. Энинву сказала, что здесь ей будет удобней ухаживать за дочерью, чем если перенести ее на одну из детских кроватей в альковах детских комнат. Забыв даже о присутствии Доро, Энинву раздела дочь и вытащила заколки из ее волос. Казалось, сейчас девушка выглядела еще меньше, чем обычно. Она почти терялась в глубине мягкой пуховой перины и напоминала маленького ребенка. Доро на какое-то мгновение почувствовал тревогу, а может быть и страх за нее. Он припомнил, как она смеялась всего лишь несколько минут назад, и хотел знать, услышит ли он еще хоть раз ее смех.

— Это переходный процесс, — сказала ему Энинву, и в ее голосе не прозвучало никаких эмоций.

Доро взглянул на нее. Она стояла возле кровати, измученная и озабоченная. Ее прежняя враждебность отступила куда-то в сторону, но только лишь на время. Доро слишком хорошо знал ее, чтобы полагать, что она может все забыть.