Жестокие истины (Часть 1) - Виталий Овчаров

  Приземистая стена вылезла из-за последнего дома совершенно неожиданно, как тать в ночи. Поблизости горели костры, а на них стояли чаны с удушливо чадящей смолою. Здесь, в основном, суетились женщины и подростки, таская дрова и поддерживая огонь. Вот какая-то суровая старуха подцепила чан на крюк и дернула за веревку. И тут же чан со смолой взмыл вверх, а вниз так же стремительно опустился порожний, блестя черными боками.

  Элиот поднял глаза. На гребне стены густо стояли ее защитники. По их расслабленным позам он понял, что первый приступ только что был отбит. Вот парень с румянцем во всё лицо уперся спиной в зубец и ногой спихнул со стены труп в желтом тулупе. Мертвый подольник глухо шмякнулся о мерзлую землю. К нему тотчас же бросились два подростка: пошарить за пазухой. А наверху в это время мелькали лохмотья неугомонного Мыша.

  -Эге, ребятушки! - тараторил он, - Гляди, сколь подолья навалило! То-то будет нынче у наших ворон праздник!

  -Как, как? подолья, говоришь? Га-га-га... - веселились кравники.

  Элиот поднялся по ступеням, и тут же столкнулся с каким-то мастеровым.

  -Я тебя расколю от сих до сих! - заругался еще не отошедший от боевой горячки мастеровой, черкнув по воздуху ребром ладони.

  Но Элиот не обратил на него ровным счетом никакого внимания. Страдальчески изломив бровь, он смотрел на равнину, и не узнавал ее. За три недели осады она покрылась многочисленными шрамами окопов, оделась ломаными линиями тынов. Тут и там безобразными ржавыми язвами на теле земли разлеглись глинянные площадки для катапульт. Курились дымы... Сам снег, где он еще сохранился, был изгажен и приобрел нездоровый грязноватый оттенок. Тот лесок, который рос неподалеку от Южных ворот, исчез. Его деревья пошли на дрова для походных костров и на фашинник для рва. Городской ров на всем протяжении был наполовину засыпан землей, завален падалью и бревнами.

  И весь этот невообразимый осадный хаос кишел войсками. В море желтых ополченских тулупов медной сыпью блестели панцири аррских арбалетчиков. Справа густо колыхались копья хацелийской пехоты. Одни лишь эскадроны конной имперской гвардии выделялись своими идеально стройными рядами среди всеобщего бедлама. Совсем близко, укрываясь за подвижными щитами, копошились вражеские лучники: то и дело кто-нибудь из них высовывался из своего укрытия и посылал на стену стрелу. Кравеники в долгу не оставались: Элиот всё время слышал справа и слева от себя хлопки арбалетов. Шла азартная смертельная охота друг на друга, сопровождаемая обычными в таких делах взаимными насмешками.

  -Чего вылупился, как чирей на заднице? Стрелы не пробовал?

  Тот самый мастеровой, который только что обругал Элиота, потянул его за полу куртки. Элиот присел на корточки.

  -Бражки бы сейчас, а? - спросил мастеровой и цвиркнул на камни струйкой красной слюны, - Зуб, подлецы, мне выставили! - пояснил он.

  Элиот в пять минут узнал, что мастерового зовут Мохх, и никакой он не мастеровой, а самый что ни на есть рыбак. Узнал и то, что сын Мохха утонул во время морского боя две недели тому назад. Но в рыбацкой лачуге у него остались еще три дочки, да беременная жена, и поэтому он тут и подохнет, а со стены не сойдет. У рыбака этого глубоко запавшие глаза горели веселым безумием, и Элиот невольно отстранился от него.

  -Скоро опять полезут! Переведохнут маленько - и полезут. Они упорные, гады! Страшно упорные! Но и мы тоже в стенках ломаны, так, что ли? - сказал Мохх, беззвучно смеясь.

  Он осторожно выглянул наружу - и присвистнул от удивления:

  -Ты глянь! Что это у них там?

  -Таран! - процедил Элиот сквозь плотно сжатые зубы, - Этим они на раз ворота вынесут!

  По дороге медленно ползло похожее на гигинтскую лягушку сооружение, покрытое сверху сырыми бычьими шкурами. В зазоре между землей и нижними бревнами тарана мелькали десятки лошадиных копыт.

  -Даже если и вынесут - не беда! Мы ворота землей завалили! - поделился новостью рыбак.

  Таран подошел к воротам и встал с тягучим скрипом. С минуту ничего не происходило. Потом баранья голова, выставленная спереди, закачалась - и вот глухой удар потряс стену. Этот удар более всего побеспокоил ворон и грачей, которые тучей взлетели в небо и закружили, подняв невыносимый грай.

  -Вот у кого - не жизнь, а малина! - задрав голову, заметил Мохх.

  С привратных башен на таран обрушился ливень зажигательных стрел. Кидали и факелы: всё было напрасно. Бычьи шкуры шипели и парили, но огню не поддавались. Тогда кравники рычагами вкатили на стену огромный валун и обрушили его вниз. Но стропила выдержали и этот сокрушительлный удар: тот, кто сторил таран, хорошо знал свое дело. На мгновение всё смолкло. И тут же чрево приземистого чудовища дрогнуло от бешеного хохота, а следом донеслась воинственная песня. Она не отличалась разнообразием, но каждый ее куплет заканчивался на невыносимо долгой ноте, и тут же - ух! - баранья голова с треском лупила в железные ворота. В ответ с башен неслись проклятия и яростные вопли защитников.

  -Где бы мне секиру или копье добыть? - поинтересовался Элиот в промежутке между двумя ударами.

  Мохх поманил пальцем Элиота и сказал ему в ухо:

  -Ступай вон к тому седому таракану, спроси секиру - у него в десятке одного час назад убили.

  Элиот подошел к маленькому вертлявому десятнику и попросил у него бесхозную секиру.

  -Так за оружие деньги плачены: два коронера, один к одному! - свиристел десятник.

  Парень молча показал два серебрянных кружочка... Когда он уходил, десятник проворчал ему в спину:

  -У головастика - такие деньги. Откуда? Ох-х, рушится мир...

  Пока Элиот ходил добывать оружие, Мохх разложил на тряпице порезанную вяленую рыбу и очищенные луковицы. Рядом поставил флягу с пивом. Это и был весь его обед.

  -Да, нет хлеба, - сказал он, грустно моргая слипшимися ресницами, - Без хлеба - какая жизнь!

  Он разложил на камнях тряпицу: так, чтобы и Элиоту удобно было есть:

  -Ну, налегли! Слава Николусу.

  Элиот подумал, что уже во второй раз за день кравники делятся с ним столь драгоценной сейчас едой. Или они очень хорошие люди, или очень глупые. А ведь откажись он сейчас - и этот рыбак, чего доброго, обидется до смерти! Он начал медленно жевать соленую лососину. Но к остальному притронуться не успел: в стане подольников затрещали барабаны. Он торопливо выглянул над бруствером и тут же короткая арбалетная стрела вжикнула над его ухом.

  -Подольники на приступ пошли! - сказал он, не замечая, что невольно отделяет себя от всех остальных "подольников".

  То, что довелось наблюдать ему двумя неделями раньше у деревянных стен имперской крепости, повторялось с точностью до наоборот. Но теперь уже волна подольников, дико вопя, накатывалась на каменные стены Кравена, а сам он был в осаде. Он сидел, спиной к стене, грея ладонями ребристое топорище, и часто хватал ртом морозный воздух. Вдуг рядом взвизгнули нечеловеческим голосом: Элиот мельком увидел воина, которому стрела впилась в грудь, пробив стальную пластину. В следующую секунду воин свалился вниз. "А ведь и меня так могут!" подумал он и провел рукой по царапине на лбу. Нет, не могут! Сегодня он не умрет - только не сегодня!