Пушкин целился в царя. Царь, поэт и Натали - Николай Петраков

Н.П.: А вот тут вы как раз ошибаетесь! Подозреваю, что сегодня такую защиту не рискнул бы провести ни один ученый совет! И у меня есть основания так думать. Если у нас останется «время и место», я вам кое-что по этому поводу расскажу. Кроме того, должен заметить, что хотя открытие, которое вы имеете в виду, и носит сенсационный характер, все же в моей книге не это главное. Гораздо важнее для меня – да я думаю, и для читателей – было увидеть истинный характер взаимоотношений в «четырехугольнике» Пушкин-Наталья Николаевна-царь-Дантес.

В.К.: Больше всего меня удивил факт, который раньше от моего внимания ускользнул: оказывается, под окнами квартиры Идалии Полетики, где состоялось «роковое» свидание Натальи Николаевны с якобы Дантесом, прогуливался П.Ланской, охраняя эту встречу от посторонних глаз. Как я понял, это известно из пересказа разговора Александры Араповой с матерью, Натальей Николаевной Ланской?

Н.П.: Ваше удивление мне понятно. В самом деле, если под окнами в качестве «топтуна» сторожил приятель Идалии Полетики и друг ее мужа ротмистр П.Ланской, то в квартире не мог находиться новоиспеченный поручик Дантес – мало того, что низший по чину, да к тому же еще и на 13 лет моложе Ланского. По тем временам за одно такое оскорбительное предположение можно было бы вызвать на дуэль! С другой стороны, зная, что впоследствии Наталья Николаевна вышла за Ланского и что царь накануне их брака осыпал его милостями и деньгами и сделал командиром полка, над которым шефствовал сам император (хотя Ланской должен был ехать для прохождения дальнейшей службы в Одессу), – причем и согласие Натальи Николаевны, и разрешение на брак от царя были получены мгновенно; а также зная, что царь заказал придворному живописцу Гау ее портрет, что по его распоряжению – беспрецедентный случай! – портрет Пушкиной поместили в полковом альбоме, что после смерти Николая I в крышке его часов было обнаружено ее изображение, и т. д. и т. п., – зная все это, немудрено сделать вывод, что брак с Ланским был прикрытием ее отношений с императором. А тогда неизбежен и следующий логический шаг: Ланской и раньше выполнял доверительные поручения царя, а на квартире Полетики было свидание Натальи Николаевны с царем, а не с Дантесом. Тем более что Идалия Полетика была одной из «квартир-дам» Николая I, обеспечивавших его интимные свидания, – как, например, «квартир-дамой» Александра II впоследствии была Варвара Шебеко. Вот почему важно, откуда получена такая информация о прогуливавшемся под ее окнами Ланском; я правильно понял ваш вопрос?

В.К: Да, конечно, – хотя это и не единственный вывод, который следует из этого факта.

Н.П.: Я понимаю, и какое сомнение стоит за вашим вопросом. Да, действительно, в пушкинистике принято не доверять воспоминаниям Араповой, поскольку, стараясь доказать, что она является дочерью императора (в браке Натальи Николаевны с Ланским она была первым ребенком, рождение которого, скорее всего, и прикрывалось скоропостижной свадьбой), она допускала натяжки. Однако к ее воспоминаниям следует относиться дифференцированно: ведь там, где она сомневалась в полученной информации (особенно если она видела ее важность), она перепроверяла ее у других людей, стараясь быть объективной. Поэтому я не вижу основания сомневаться в достоверности и этого приведенного ею сообщения.

В.К.: Вероятно, здесь не менее важно учитывать и то, что Арапова фактически никогда не врала: она могла интерпретировать события в пользу версии ее царского происхождения, но она никогда не придумывала факты, которых не было.

Н.П.: Совершенно верно. Но ведь из признания достоверности этого факта следует, что Натали вешала лапшу на уши, рассказывая Пушкину байку про нечаянное свидание с Дантесом, про заламывание рук и страстные речи кавалергарда. А зная Пушкина, можно с уверенностью сказать, что он ни на секунду ей не поверил. Точно так же не поверили Наталье Николаевне и умные пушкинисты, прекрасно понимая, что имела место встреча с царем. Однако должен предупредить, что вы переоцениваете ее значимость. Важнее то, что этот факт логично встраивается в цепь событий и только в этом случае имеет то значение, которое вы подразумеваете.

В.К: То, что события вели именно к этому, из вашей книги следует неопровержимо. Но, в конце концов, дело ведь не в том, вел ли царь осаду, а в том, выдержала ли ее Наталья Николаевна.

Н.П.: Я бы сказал иначе: дело не в том, спала ли (или переспала) Наталья Николаевна с царем, а в том, давали ли она и император повод для сплетен и пушкинской ревности. Но судите сами. Пытаясь вырваться из ловушки камер-юнкерства, обязывающего его бывать на придворных балах с женой, 25 июня 1834 года Пушкин подает Бенкендорфу прошение об отставке. Царь в бешенстве и не просто отказывает, но заставляет забрать прошение с извинениями, натравив на Пушкина не только Бенкендорфа («позовите его, чтобы еще раз объяснить ему всю бессмысленность его поведения и чем все это может кончиться»), но и Жуковского, который пишет откровенно злую, грубую записку Пушкину.

Какая неадекватная реакция на пожелание человека, неважно исполняющего свои обязанности, уйти в отставку и уехать! И что такое это «это»?! Между тем подтекст бешенства царя и гнева Жуковского, который (воспитатель наследника престола!) играет во всей этой истории роль чуть ли не сводника, – этот подтекст очевиден. Пушкин не хочет признать право царя на интимные отношения с его женой и пытается им препятствовать, в то время как мужья всех любовниц Николая считали такие отношения за честь и это царское право не подвергали сомнению (как не сомневался в аналогичном праве дворянина по отношению к своим крепостным девушкам сам Пушкин). Не подвергал сомнению это право и Жуковский, чем и объясняются его слова в упомянутой, сегодня воспринимаемой как хамской, записке: «Ты человек глупый… Не только глупый, но и поведения непристойного… Надобно тебе или пожить в желтом доме. Или велеть себя хорошенько высечь, чтобы привести кровь в движение…»

Об ухаживаниях императора за женой поэта говорят и в Петербурге, и в Москве. «Свет – это скверное озеро грязи», – пишет Пушкин П.А.Осиповой в конце октября 1835 года из Петербурга. «Я имею несчастье быть человеком публичным, и, знаете, это хуже, чем быть публичной женщиной», – в разговоре с В.Соллогубом. Он вроде бы шутит в письме к Натали из Москвы («Ты кого-то довела до такого отчаяния своим кокетством и жестокостью, что он завел себе в утешение гарем из театральных воспитанниц»), но вторая часть фразы явно выдает мстительную ревность к царю: тот только что побывал в Москве, где много времени проводил с примадоннами и кордебалетом Большого театра, и Пушкин его «закладывает» своей жене! О Дантесе – ни слова, ни мысли, хотя это уже середина 1836 года, и в то же время он говорит о себе как о рогоносце: «Про тебя, душа моя, идут кой-какие толки, которые не вполне доходят до меня, потому что мужья всегда последние в городе узнают про жен своих…» Да и о каком Дантесе может идти речь, если за женщиной приударяет сам император! У кого хватило бы смелости на такой вызов императору – а вот уж кем Дантес не был, так это самоубийцей!