Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Бет здесь. Она стоит напротив Джеки, которая держится за руки с блондинкой[40]. Обе в шарфах и больших солнцезащитных очках. Строят из себя кинозвезд сороковых годов. Позируют в декорациях сцены похорон из «Сумерек в парке». Бет без конца поглядывает в их сторону. Нижняя губа у нее дрожит, в глазах слезы. Она не собирается облегчать им задачу. Все ее тело трясется, готовое взорваться. Рухнуть. Би инстинктивно хочется ее утешить. Но он этого не делает.

К Би никто не подходит.

Неужели они считают, что я ее убил?

Разве им не сообщили? У Кувалды была легкая пневмония. Это официальная причина смерти. Она захлебнулась. Ее легкие наполнились жидкостью. Смерть по естественным причинам. Но Би знает, что эту пневмонию Кувалда подхватила в фонтане. Он мог бы остановить ее, но не сделал этого. Так что они правы. Он действительно убийца.

Еще один одиночка в толпе — Хигби. Курчавая пышная шевелюра в духе восьмидесятых. Поднятые лацканы его сшитого на заказ пиджака образуют своего рода бувигер{79}, маскирующий нижнюю половину лица. Поверх них виднеются невероятно маленькие очки и ничего не выражающие глаза. Кажется, Хигби разговаривает сам с собой. Он безумен. Весь мир сошел с ума.

Дождь заливает глаза. Солнцезащитные очки Би запотевают. Откуда такая сырость? Би неохотно лезет в карман и достает свою замызганную, промасленную кепку. С красной буквой «Б». Пальцы на ногах совсем замерзают.

Некоторые оглядываются на него через плечо. Перешептываются. Некоторые даже показывают на него пальцем, словно пистолетом. Би их не слышит, но в этом нет необходимости. «Это Роберт Беллио?» «Какого хрена?»

Би надвигает кепку пониже, и лицо его оказывается в пещерке. Из которой можно вести наблюдение. Он подслушивает, как кто-то говорит, что отца Кувалды здесь нет.

— Сказал, что должен вернуться за чем-то домой.

— Он не придет.

— Вот ублюдок.

Раскат грома, словно сигнал к началу музыкального номера, активирует несколько черных зонтиков. Би оставил свой зонтик в машине, с Нетруди.

Наконец катафалк подъезжает, медленно сдает назад. От толпы отделяются те, кто понесет гроб. По одному человеку от каждой группы. Би одобрительно кивает сам себе. Носильщики занимают свои места, гроб скатывается с торца катафалка, как с фабричного конвейера в стиле ар-деко. Гроб изготовлен Би. Из материалов, предназначенных для заказа Адамчика. Адамчик не в курсе своего пожертвования. Би сожжет этот мост, когда дойдет до него. А теперь эти сталь и красное дерево послужат для того, чтобы доставить его друга домой.

Крышка закрыта. Люди впервые видят этот гроб в цельном, законченном виде. Раздается несколько вздохов.

— Какой красивый. Кувалда бы гордилась им. Ничего себе.

Свист. Отдельные пьяные хлопки. Кивки. Отрывочные всхлипывания.

— Красивый.

— Какой красивый.

У Би сжимается сердце.

О нет.

Вот чем запомнятся им эти похороны. Не программками ручной работы в их карманах. Не срезанными цветами, которые они собирались положить под гнет или засушить. Не надгробной речью, написанной другом покойной Эктором; замечательной, остроумной речью. Би так много узнал из нее о Кувалде. В старших классах она была звездой легкой атлетики. Когда это было популярно, пожертвовала свою коллекцию компакт-дисков заграничному контингенту. В юности играла на пианино в своей церкви. В детстве лишилась маленького братика. На Рождество делала маленькие бутербродики с арахисовым маслом. Что-то из этого Би мог узнать из первых уст. За выпивкой. На выходных. На бейсбольных матчах, ведь кто обходит стадион стороной?

Все это померкнет перед преходящим произведением искусства: ее гробом. «Он был так идеален, так шел Кувалде». Би чувствует душевную пустоту. Утрату.

Дождь прекращается, когда Эктор поднимает голову и занимает место перед гробом. Он приветствует Би кивком. Эктор понимает разницу между гробом шестиугольным и прямоугольным. Другие носильщики видят его почтительное отношение. Они знают, что гроб сделал Би. И тоже кивают ему. И тогда все остальные тоже поворачиваются к нему. По толпе начинает гулять шепоток. Подобное внимание доставляет Би дискомфорт. Особенно сейчас. Работа. Всегда работа. Он тут ни при чем. Лучше бы его обвиняли в смерти Кувалды.

Дождь прекращается, потому что сзади к Би подходит Нетруди и поднимает у него над головой забытый зонтик. Берет его под руку. Би позволяет этому мгновению продлиться подольше. Она святая.

Дакворт.

Би щурится. Он не уверен, что это Дакворт. Фирменная бабочка отсутствует. Волосы подбриты, на верхней губе красуются идеальные пышные усы. Взгляд и душа скрываются за солнцезащитными очками «Дольче и Габбана» (поддельными). Дакворт поворачивает голову в сторону Би. И застывает. Они встречаются взглядами, если можно так сказать, поскольку оба в темных очках. Но эти двое определенно смотрят друг на друга. Их лица ничего не выражают — опять же потому, что оба в очках. Даквортовские похожи на большие защитные черные очки, которые носят при расширении зрачков или в старости, когда различают только мерцание маленького телеэкрана или свет в конце туннеля, ведущего к Спасителю.

У Би же обычные очки с накладными темными линзами. Он уже собирался приобрести солнцезащитные очки с диоптриями, но вместо этого потратил деньги на шелк и атлас для внутренней отделки гроба.

Дакворт направляется к Би. Руки он держит в карманах, и какую-то долю секунды Би кажется, что критик вот-вот вытащит девятимиллиметровый пистолет и расстреляет нескольких человек. Би инстинктивно заслоняет Нетруди. Но прежде чем Дакворт успевает сократить разрыв…

Раздается чей-то визг:

— Кто эта потаскуха?

Перед ними стоит незнакомка в черном дождевике с капюшоном и зеркальных солнцезащитных очках.

— Кто эта потаскуха?

Этот голос явно принадлежит какой-нибудь старой хрычовке.

Би оглядывается по сторонам. Какого черта?

Незнакомка когтистой лапой срывает с себя солнцезащитные очки. Это Эмма. С затуманенными, почти невидимыми, глубоко запавшими глазами на мертвенно-бледном лице. Это Эмма. Вернее, ее изможденная оболочка. Ходячий скелет. Соблазнительные выпуклости сменились обвисшими восковыми складками дряблой кожи. Это Эмма кивает на Нетруди и повторяет:

— Кто эта потаскуха?

— Я Нетруди. Подруга Би.

— Би, да? Ты ее трахаешь, Би?

— Эмма. Заткни… свою… пасть!

Эмма на мгновение застывает, чувствуя, что в назревающем конфликте победа явно останется не за ней, и понижает голос до заговорщического шепота:

— Так это та потаскуха, с которой ты «изготавливал мебель»? «Заканчивал проект»? Посмотри на нее. Она же типичная хиппуха, а не художница. Господи, да у нее задница как у двенадцатилетнего мальчика.

Эмма начинает хлопать Нетруди по ребрам и заду, как будто обыскивает ее.

— Прошу прощения! — возмущается Нетруди. Би грубо отводит Эммины руки от своей святой.

— Эмма, это не Кувалда. Ты же знаешь Кувалду!

— Не Кувалда? Тогда кто, черт подери, — твоя младшая сестра?

— Эмма, прошу тебя!

Дакворт делает гигантский шаг назад. Разгоняется, будто играет в «али-бабу».

— Над креслом я работал с Кувалдой. — Би понизил голос, но их уже пожирают взглядами.

— Если это не Кувалда, тогда кто?

— Ты под кайфом, что ли? Ты знакома с Кувалдой. Ты водила нас к фонтану.

В расфокусированных наркоманских глазах Эммы только отчаяние и ревность. Что-то изменилось. Богиня, маленькая мисс Стрейндж{80}, исчезла, а вместо нее возникла «вуду чили».

— Давай не здесь и не сейчас. Эмма, пожалуйста, иди домой.

— Кто, черт возьми, такая эта Кувалда? Где эта стерва? О каком таком гребаном кресле ты толкуешь? Ты трахал Кувалду? Трахал? Где эта подстилка?

Окружающие ахают, восклицают, вздыхают, роняют программки.