Фонтан - Хэй Дэвид Скотт

Мастерская огромна. Аккуратная, обустроенная — насколько задрипанный вид был у самой Кувалды, настолько опрятным и рациональным выглядит ее рабочее пространство.

Би терпеть не может порядок. Предпочитает хаос. Абстрактные нагромождения рождают свежие идеи и подсказки. Здешние прямые углы и ровные плоскости — это порядок, для Би означающий отсутствие возможностей.

— Выходит, — произносит Би вслух, — так живет вторая половинка.

Он рассматривает инструменты, о которых только читал. Мини-кухню, о которой может только мечтать.

Голос Кувалды эхом звучит в его голове, как рождественский колокольчик в тихую ночь: «Инвестируй в себя, Би».

Двуспальная кровать с пуховой периной и одеялом. На полу — мохнатый белый ковер. На краю ковра, возле шеренги потертых ботинок с окованными металлом носками, похожих на щенят на крыльце, прижавшихся носами к дверной сетке, — коробка одноразовых больничных бахил.

За перегородкой, в кухонно-гостиной зоне — десятки произведений искусства. Би поправляет рюкзак, потому что бутылка воды за девяносто девять центов бьется о ребра. Он осматривает скульптуры и картины. Это работы других художников. Руку большинства из них Би узнает прежде, чем успевает рассмотреть подпись. Почти все они знакомы Би. Он выпивал с ними за шаткими столиками «АртБара».

Они лжецы.

Воры.

Каннибалы.

Би знает это наверняка, потому что сам такой же.

Он замечает скульптуру. Ванна на ножках в виде когтистых лап и выходящая из нее женщина. Ванна, по-видимому, стоит на улице, поскольку волосы женщины развеваются на невидимом ветру. У нее отвисшие груди. Вода и мыльные пузыри согнаны к краю ванны. Би внимательно рассматривает скульптуру. Она прекрасна. Повинуясь импульсу, Би мысленно продолжает образованный развевающимися волосами женщины полукруг, похожий на секстант.

Так и есть.

В десяти шагах от скульптуры находится маленькая тарелочка с металлическими мыльными пузырями. Прикрепленная к стене в точно найденной точке.

Великолепно. Хе.

Би наклоняется, чтобы прочесть этикетку:

Эктор Антонио Варгас

(р. 1999)

Женщина, принимающая ванну на улице 2007 г.

Кованая медь, глина, патина

Посвящается бабушке

Рад за тебя, парень.

Би несколько минут восхищается этой вещью. Если фигуре женщины присущ оттенок абстрактной сюрреалистичности, ванна — предельно реалистична.

Ублюдок. Хе.

Би осматривает другие работы. Все они эффектны и прекрасны.

Он воздает каждому по заслугам. Каждому достается внимание, пристальный осмотр и тихий свист. Работы Би в коллекции не представлены. У него вибрирует телефон. Он выключает его, не взглянув на номер.

Рядом с коллекцией находится нечто, для чего годится одно название: полигон. Мишени — фотопортреты всех искусствоведов, о которых Би когда-либо слышал, и раскрученных художников, имеющих свои телешоу и школы, включая Росса Робардса, автора книг «Рисуют все», «Открой в себе Пикассо» и так далее (на обложках книг — измененные названия, написанные колючим почерком Кувалды: «Малюют все», «Открой в себе придурка»).

В черном списке Кувалды почетное первое место занимает Робардс, десяток его зеркальных картин с деревянными домиками в Висконсине и волшебными прудами со счастливой голодной форелью. Би переносит центр тяжести с одной ноги на другую. На мгновение ему становится неловко.

Все работы обильно заляпаны краской тошнотворных неоновых оттенков в духе восьмидесятых.

Учебные стрельбы.

Би осматривает жертв, в глубине души ожидая найти среди них свои работы.

Но не находит.

Бутылка с водой тычет ему в ребра.

Я не котируюсь.

Би ставит рюкзак на пол.

«Инвестируй в себя, Би». Кувалда так и делала. Приятно видеть, что оспариваемый семидесятипятитысячный грант ИХФ не был потрачен впустую.

Мимо с грохотом проносится поезд. Би кладет руку на стопку старых ржавых гаечных ключей. У него прилив вдохновения. Прозрение.

Однажды…

В здании, тарахтя, как кашляющий старик, включается компрессор.

Би ощущает дуновение прохладного ветерка.

Это кондей. У нее есть кондей!

Би не религиозен. Он не делает пожертвований, не покупает книжки, не платит церковную десятину. Но в этом здании, расположенном в промзоне с пустынными в выходной день парковками и скопищем старомодных паркоматов, сейчас так тихо. В высокие окна льется солнечный свет. В его лучах танцуют и кружатся пылинки. Единственный посторонний звук — это по-прежнему спокойное дыхание Би. Его накрывает волна дзена.

Именно такое чувство, как он всегда считал, возникнет у него, когда он войдет в Сикстинскую капеллу. В Исаакиевский собор в Петербурге. В Музей Гуггенхайма. В Гетти.

В то место, где должен обитать Бог.

Восприятие становится четче, резче. В голове гудит.

Он может переехать сюда. А может никогда не возвращаться. Может остаться здесь. Пусть телефон разрядится и подохнет. Пусть копятся счета. И пусть хозяин дома сам с этим разбирается. Пусть эта свихнувшаяся на сексе отщепенка подает заявление об исчезновении человека. А он свернется калачиком на этом вот диванчике и уснет спокойным, безмятежным сном.

Он может освоить новые инструменты. Отказаться от своей прежней жизни. Он не заживет жизнью Кувалды, а направит собственную жизнь, собственное искусство в новое, свежее русло. Он может оставить позади модернистский стиль, который выработал и отточил до автоматизма.

Смысл в том, чтобы сидеть без гроша.

Смысл в рутине.

В застое.

В иронии.

В мышечной памяти.

В привычке.

В неизвестности.

В смерти.

И вторичной переработке.

Каку большинства художников, у Би, возможно, есть одна-две выдающиеся вещи. Возможно, это не самые любимые его вещи. Не те, которыми он больше всего гордится. Не те, над которыми он трудился как каторжный. Бесконечными ночами. В его воображении это не те вещи, которые он представляет со своей подписью, в неоновых огнях или еще с какими-нибудь атрибутами личного успеха.

Но это те вещи, которые соотносят его с миром.

С ожиданиями мира.

С ожиданиями менеджера.

Агентов.

Издателей.

Галеристов.

Журналистов.

Властей.

Кассы.

Зрителя.

Потребителя.

А он устал пытаться их удовлетворить. Он не раздражен, не зол, не озлоблен. Просто стар. И устал. С наступлением осени жизни он должен был очутиться в другом месте. Физически. Творчески. Эмоционально.

Он мог бы переродиться. И без фонтана.

Какое-то гудение внезапно возвращает Би к реальности. На дальней стене он видит дверь. Ведущую не на выход, а, вероятно, в другую комнату. Би идет к ней, шагая по прямоугольникам света на полу, льющегося из высоких окон.

Ему не по себе.

Он подходит к таинственной двери. Перед дверью лежит коврик. И стоит пара грязных рабочих ботинок с потертыми носами, под которыми тускло блестит стальная оковка. Рядом — небольшой мусорный контейнер и еще одна маленькая коробка с латексными бахилами. Би колеблется, однако разувается, пугаясь своих вечно грязных носков, которые он должен снять. Садится и с минуту проветривает их, как будто они могут испускать невидимый газ, который наполнит бахилы, точно воздушные шарики, и понесет их к медленно вращающимся лопастям промышленных вентиляторов на потолке.

Би тянется к дверной ручке, в которой его пальцы отражаются как в кривом зеркале, превращаясь в пухлые сосиски, и в этот момент в здание врезается машина. С оглушительным ударом.

Би никогда не паникует и в чрезвычайных обстоятельствах не теряется, за исключением одного раза, когда он на День благодарения ехал в гости к родителям. Эту историю он никогда никому не рассказывал, и здесь она также разглашена не будет.