Приключения стиральной машинки - Ира Брилёва

— Кузьма был инженером на прииске, — дед Егор рассказывал неторопливо, обстоятельно, иногда даже повторяя по нескольку раз в своем рассказе какие-то обстоятельства, словно бы сам для себя то ли вспоминая, то ли еще глубже вдумываясь в эти давно случившиеся жизни и обстоятельства. — Мне рассказывали, что его сам хозяин прииска на это место определил. Сынок его, Петруша, как подрос, гонял с местными ребятишками по всем окрестным лесам, рассказывая небылицы про каких-то индейцев, живущих на другом конце земли, и еще про всякую всячину, о которой дед Артемий читал ему в старых книгах.

Книги эти Астафьевы привезли с собой в несметном количестве. Селяне удивлялись — в такую даль тащить эдакую бесполезную тяжесть. И зачем им эти книги, никто в толк не мог взять. Но прошло совсем небольшое время, и Белла устроила в Кишме маленькую школу. Она выделила для этого самую большую комнату в своем доме и стала зазывать туда всех окрестных ребятишек. Ребятишки из любопытства приходили к ней. Сначала из любви к пирожкам. А потом уже и по другой причине. Оказывается, книги были не таким уж бесполезным грузом. И когда умеешь складывать буквы в слова — это само по себе интересное занятие. Но становится еще интереснее, когда из книг вдруг выходят на свет божий сказочные герои и былинные богатыри. А то и вовсе живые люди. Это было очень захватывающе, и вскоре в Кишме начался читальный бум. Ребятишки взахлеб рассказывали взрослым о том, что им удалось узнать, и взрослые, заинтригованные услышанным, теперь обсуждали это при каждой возможности. В общем, вскоре семейство Астафьевых стало самым известным во всей округе. И однажды, наслушавшись от младшей сестренки разговоров о всяких чудесах, двоюродная сестра деда Егора, Настя, собрала нехитрый подарок — несколько кедровых шишек и крохотную сахарную голову — свою самую большую драгоценность, и пошла в гости к удивительной бабушке Белле.

— Здесь я еще тебе уточнить обязан, — прервал свой рассказ дед Егор. — Сестре-то моей, Настене, на тот момент уж двадцать годков стукнуло, а самого меня еще и в проекте не было. Сам понимаешь, семьи тогда большие были, детишки часто мёрли — бабы каждый год рожали. Я с этими событиями, аккурат, в один из годков-то и народился. — Сделав это важное замечание, дед Егор продолжил свой рассказ.

Белла всегда была добра к тем людям, которые встречались ей в ее долгой жизни. Она с интересом приняла любознательную Настю, напоила ее чаем и после задушевной беседы прониклась к ней большой симпатией. После этого случая Настя стала бывать у Астафьевых почти каждый день. Белла рассказывала девушке истории, которые той казались необыкновенными и волшебными. Она слушала пожилую женщину, затаив дыхание, и в ее голове вырисовывались разные образы и фантастические видения. Но постепенно Настя привыкла к этим рассказам и стала находить их не такими уж и необычными. А кое с какими вещами ей пришлось очень скоро согласиться, так как Белла предъявила ей доказательства их существования. Например, когда девушка впервые увидела патефон, она долго кружила вокруг него, прикладывала ухо к его краснодеревянным резным бокам, и никак не могла понять, что же это за зверек, который умеет петь разными голосами. Белла как смогла, объяснила своей юной приятельнице, что это просто такая машина. И машин на свете великое множество, просто до далекой Кишмы эти изобретения рода человеческого еще не доехали. Но все впереди, и прогресс обязательно настигнет и эту далекую местность.

Настя слушала Беллу и верила ей. Белле нельзя было не верить. Ее тихий голос звучал как трель лесного ручья, спокойно и завораживающе. Их внезапно возникшая дружба продолжалась уже около месяца. Белла учила Настену читать, и та делала поразительные успехи.

И вот однажды сын бабушки Беллы, Кузьма Артемьевич, вернулся с прииска раньше, чем ожидалось, и в кухне он неожиданно застал очаровательную молодую девушку, которая над чем-то звонко хохотала. А его матушка, Изабелла, сидела рядом и тоже широко и радостно улыбалась.

— Ой, смотри, Настюша, наш Кузенька вернулся. — Белла подошла к сыну и поцеловала его в лоб. Кузьма в ответ поцеловал матери руку и с интересом посмотрел на девушку. Та тоже смотрела на него с нескрываемым любопытством. Так они с минуту смотрели друг на друга, а Белла на них обоих. И при этом на лице Беллы пряталась в бесчисленных складочках и морщинках едва заметная улыбка удовольствия. От долгого взгляда Кузьмы девушка сильно покраснела, но сама глаз тоже не отвела. Спасла положение Белла: — Мы, вот, Кузенька, сидим, обсуждаем, как лучше из кедровых шишек орехи добывать. Настенька предложила пару белок приручить. Говорит, это самый быстрый способ, — и Белла снова улыбнулась. Кузьма поднял брови и с еще большим интересом посмотрел на девушку.

Через год они сыграли свадьбу. И покатились длинные годы, посыпались события, только успевай поворачиваться. Где-то далеко грохотали революции, обрушивались целые привычные миры, а на их месте воздвигались новые. Эхо этих всемирных передряг докатывалось и до Кишмы в виде сельсовета, некоего подобия коллективизации и организации колхоза. Но места здесь были настолько глухие, а народ так привык к сложившемуся за века укладу, что все новшества протекали здесь словно бы в замедленном кино. Неторопливо, даже можно сказать, обстоятельно. Единственное ценное предприятие этих мест — золотой прииск — был объявлен народным достоянием. Купец Попов — хозяин прииска, вовремя сообразил, что к чему, и, прихватив все нажитое за долгие годы добро, уехал в Париж, подальше от этих мест, не дожидаясь разных революционных неприятностей. Пожалуй, больше ничего не изменилось. Все продолжали работать на прииске так же, как и пятьдесят, и сто лет назад. Только вот техника на золотодобыче понемногу изменялась, и то не сразу, не торопясь, а потихоньку, как принято в русской глубинке, непривычной ко всякого рода скорым и новомодным фокусам.

Кузьму Артемьевича вскоре назначили главным инженером на советском уже прииске — работать на ту пору было некому, народ там разный попадался, и местные, и пришлые, и часто народец тот тяжелой работы не выдерживал, сбегал, а грамотных специалистов в те времена можно было по пальцам пересчитать. Оно, может, и хотелось новой власти Кузьму-то сковырнуть, а работать кто будет?

Один умник, из местных, начитавшись политической агитации, было уж на Кузьму и бочку покатил — из дворян, мол, из богатеев. Только Астафьевы не вчера в Кишму прибыли, и их здесь каждая собака знала, что они за люди, и никто против них плохого слова сказать не мог. Так что этому «политическому» умнику быстро рот заткнули.

Кузьма целые дни проводил на работе, а его жена оказалась отличной хозяйкой. Одного только события им так и не суждено было дождаться. Настя была бездетна. И чем больше лет протекало мимо их окон, тем печальнее становилась эта веселая птичка-щебетунья. Одна радость у нее была — маленький Петруша.

Петруша был сыном Кузьмы Артемьевича от первого брака. Его жена скончалась от чахотки еще до переезда в Кишму. Этим и объяснялась его неулыбчивость и угрюмость, которой он прославился среди кишменских селян. Только сейчас Кузьму было не узнать. Глаза его так и сияли, когда смотрел он на свою ненаглядную Настену. И жена платила ему тем же. А всю свою нерастраченную материнскую любовь отдала Петруше. И мальчик привязался к ней. Сначала он, стесняясь, называл ее тетя Настена, а потом полюбил как родную мать. Так же стал и звать ее со временем.

Белла и Артемий Кузьмич не нарадовались на невестку, а люди вокруг шептались: «Надо же, каков наш Угрюмыч. Сам, бывало, лишний раз рта не отворит, а вон, поди, такую девку отхватил — загляденье».

— После того как Кузьма женился, дед Артем недолго еще прожил. Да и бабушка Белла после него на этом свете не задержалась. Получилось, что вроде как они свои дела тут все завершили, и только и ждали, чтобы у сына все в жизни сложилось, — в глазах деда Егора проглянула неподдельная грусть. — Светлая им память, замечательные люди были, — дед Егор встал, перекрестился, беззвучно шевеля губами, и снова сел.

— Так вот. Семьи в тех местах были большие, ребятишек в каждой — пруд пруди! Оно и понятно — работники всем нужны, а в тех краях при известной сноровке, да если еще и к водке тяги нет, можно было хорошие деньги заработать. У Насти, как и у всех ее сельских подружек, была целая куча братиков-сестричек: родных, двоюродных. Всяких! Но особо выделяла Настя своего младшенького братика, Савелия. Он родился через два года после Настиной свадьбы, и если бы у нее были свои дети, то оказалось бы, что дяди-тети-племянники стали бы ровесниками. Так бывает! Но поскольку своих деток бог Насте не дал, то было у нее только и радости — с Петрушей возиться — тому уж седьмой годок шел, да с Савелием нянчиться. Уж очень ей нравилось в пеленочках его нежить, кружева на чепцы нашивать. Да и матушке Настиной помощь великая. Та с большим семейством еле-еле управлялась. Пока на такую ораву щей наваришь, уж и день к закату клонится. Отец Настин был мужиком работящим и прилежным, и вместе со всеми остальными работниками проводил на прииске целые дни, пока солнце высоко стояло, и при дневном свете можно было хоть что-то в песке и пустой породе различить. Среди маленьких блестящих крупинок иногда попадались кусочки золота величиной с булавочную головку, и такой день считался удачным. Работа была тяжелой, но другой здесь не было, и поэтому никто не жаловался. Да и жаловаться было некому и не на что. Работай себе, да ребятишек корми.