Луна и солнце - Макинтайр Вонда Нил

С другой песней на устах, печальной и нежной, она вернулась в свое убежище под копытами Аполлоновых коней.

Глава 13

Выходя из шатра в сопровождении графа Люсьена, Мари-Жозеф отчетливо ощущала струящуюся между ног предательскую влагу. Граф старался учтиво пропускать ее вперед, а она, в свою очередь, пыталась не поворачиваться к нему спиной, и получалось очень неловко. Она надеялась, что пятна на ее бордовой амазонке будут незаметны.

«Если граф Люсьен увидит пятно, он, может быть, и не поймет, что это месячные, — думала Мари-Жозеф. — Замечают ли мужчины такие вещи? А граф Люсьен, возможно, и вовсе не догадывается, что это такое».

Потом она спросила себя: «А что он вообще тут делает?» И сама же ответила на свой вопрос: «Присматривает за русалкой его величества».

За стенами шатра заходящее солнце превратило воды Большого канала в расплавленное золото. Луна, почти полная, тяжело нависала над дворцом. Слуга верхом на коренастой мышастого цвета лошадке держал поводья серой арабской лошади графа Люсьена и другой, гнедой, той же породы и столь же восхитительной.

Мари-Жозеф присела перед графом Люсьеном в реверансе:

— Спокойной ночи, граф.

Она поднялась, ожидая, что его лошадь припадет на колени, чтобы он мог сесть в седло, ожидая, что он сейчас ускачет.

— Вы умеете ездить верхом, мадемуазель де ла Круа?

— Я давно не ездила… — И тут она подумала — понадеялась! — что он от имени его величества, может быть, пригласит ее на охоту, и прикусила язык. — Да, умею, сударь.

— Поговорите с этой лошадью. — Он кивнул на гнедую.

Его требования — требования адъютанта его величества — значили куда больше, нежели мучившая Мари-Жозеф неловкость. Она робко подошла к лошади. По слухам, жеребцы могли взбеситься, почуяв женщину, у которой пришли месячные.

Но гнедая лошадь, как и серая, оказалась кобылой.

Мари-Жозеф протянула гнедой руку, и та мягко ткнулась ей в ладонь теплой мордой, шевеля бархатными губами. Ощутив запах рыбы, гнедая тихонько фыркнула, обдав Мари-Жозеф своим дыханием. Мари-Жозеф нежно подула ей в ноздри. Гнедая запрядала ушами и снова дохнула Мари-Жозеф в лицо.

— Откуда вы знаете, что надо делать так? — спросил граф Люсьен.

Мари-Жозеф вспомнилось детство, счастливейшая пора ее жизни.

— Меня научил мой пони. — Она улыбнулась, заморгала и отвернулась, чтобы скрыть слезы. — Когда я была совсем маленькой.

— Так разговаривают с лошадьми бедуины, — сказал граф Люсьен. — Иногда мне казалось, что к лошадям они относятся добрее, чем друг к другу.

— Она прекрасна! — откликнулась Мари-Жозеф. — Вы всегда ездите на кобылах?

Она нежно почесала морду гнедой. Лошадь блаженно вытянула шею, опуская морду ей на руку.

— Кобылы этой породы славятся больше жеребцов, — пояснил граф Люсьен. — Кобылы быстроноги, сильны и злы, но готовы поставить свою злость вам на службу, если вы этого потребуете. Для этого, правда, они должны вам доверять.

— То же можно сказать о жеребцах его величества, — вставила Мари-Жозеф.

— Однако злого жеребца приходится принуждать, подчинять себе его волю. Так вы попусту тратите силы — свои и его.

Граф Люсьен устремил взор своих ясных серых глаз в пустоту и лишь спустя несколько мгновений усилием воли заставил себя вернуться из мира воспоминаний и снова заговорил с обычной прямотой:

— Ваше время принадлежит его величеству. Вы не должны терять его, расхаживая взад-вперед по Зеленому ковру. Жак поставит Заши в королевскую конюшню, будет за ней присматривать и приводить ее вам по первому вашему требованию.

Мари-Жозеф погладила гладкую шею арабской кобылы, смущенная таким знаком внимания, ответственностью и сомнениями: вдруг она не сможет ездить на этом волшебном создании? Тут лошадь отвергла все притязания на волшебную природу, подняв хвост и уронив на дорожку немалую кучу навоза. Откуда ни возьмись к ним подбежал садовник с совком и проворно убрал нечистоты, как будто все это время ждал где-то поблизости. Возможно, так оно и было.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не ездила верхом с раннего детства, — призналась Мари-Жозеф. — В монастыре мне не позволяли, потому что…

Она искренне полагала, она надеялась, что ездить верхом ей не разрешали по совершенно надуманной причине. Однако Мари-Жозеф не хотела называть эту причину, чтобы не показаться графу Люсьену дурочкой или не смутить его. С другой стороны, опасение все же закралось в ее душу: а что, если и вправду верховая езда лишала девственности и тогда ни один муж не поверит в ее чистоту?

— Нам не позволяли.

— Что ж, посмотрим, вспомните вы или нет.

Граф Люсьен кивнул Жаку, тот соскочил со своей коренастой лошадки и подставил под стремя Заши лесенку.

— А если нет, я прикажу предоставить вам портшез.

Мари-Жозеф не могла вынести мысли о портшезе, когда ей предлагали Заши. Она помедлила, опасаясь, что кровь запятнает седло.

«Надо было придумать отговорку, какую угодно, любую, — в отчаянии думала она. — Теперь надо призвать на помощь всю свою наглость и как-то выпутываться из положения».

Она никогда не ездила в дамском седле, только по-мужски, и потому, поставив левую ногу в стремя, а правую расположив на луке седла, с удивлением обнаружила, что это очень удобно. Серая склонилась, став на одно колено, чтобы стремя опустилось ниже, и граф Люсьен тоже взобрался в седло.

— Ждите меня в конюшне, — приказал Люсьен слуге.

Жак поклонился и взмыл в седло, прекрасно обойдясь без лесенки-подставки и стремени. Он перекинул лесенку через седельную луку своей лошадки и пустил ее рысью в конюшню позади дворца.

Серая и гнедая неспешным шагом двинулись вверх по холму по направлению к дворцу. Даже сейчас, идя неторопливо, кобыла двигалась со сдерживаемой силой и энергией. Ощутив твердую руку на поводьях, она встревожилась и затанцевала. Волнение Мари-Жозеф чуть-чуть улеглось, и она немного отпустила удила. Заши успокоилась и заложила уши, ожидая лишь одного слова, одного движения всадницы, чтобы поскакать галопом и стрелой метнуться из сада в лес.

Однако Мари-Жозеф приказала ей идти размеренным шагом, решив, что в королевских садах не подобает устраивать скачки.

— А вы не могли бы одолжить лошадь моему брату? — спросила она.

— Нет! — отрезал граф Люсьен.

В его голосе прозвучали стальные нотки, и Мари-Жозеф невольно разобрало любопытство.

— Почему нет?

«Вдруг он скажет, — подумала она, — Ив, мол, такой длинноногий, что лошадь ему ни к чему?»

— Потому что я в жизни не встречал священника, который ездил бы верхом или запрягал лошадь и не погубил бы ее.

«Я должна защитить Ива, — размышляла Мари-Жозеф. — С другой стороны, наездник из него и вправду никудышный».

В сумерках очертания фонтанов предстали неясными, а статуи превратились в белых привидений. Запела русалка, а в зверинце ей в ответ зарычал лев.

Мари-Жозеф вздрогнула. Поравнявшись с местом, где ей привиделся окровавленный призрак Ива, она нервно покосилась на заросли.

Вдоль края дорожки заструилась зловещая тень.

— Спасайтесь, граф Люсьен!

Прямо на нее взирал отливающими серебром глазами королевский тигр в ровных полосках, неясно различимый в сумерках. С его клыков и когтей капала кровь. Заши шарахнулась, завертелась волчком на месте и зафыркала.

Мари-Жозеф в ужасе вонзила каблуки ей в бока, и кобыла понеслась галопом. Из-под копыт у нее летел гравий. Девушка гнала ее быстрее и быстрее. Гнедая снова вырвалась на дорожку, проскакала мимо шатра русалки, на миг погрузив Мари-Жозеф в какофонию издаваемых русалкой негармоничных звуков, и понесла ее по Королевской аллее к зверинцу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Всадница не осмеливалась оглянуться, боясь увидеть за спиной окровавленные тигриные клыки, боясь, что бросила графа Люсьена на верную гибель. Ее охватил невыразимый ужас.

Заши замедлила бег, перейдя на легкий галоп, а потом, гарцуя, и на рысь. Ее лопатки заблестели от пота, однако она двигалась так, словно способна бежать еще и час, и два, если понадобится. Она выгнула шею и фыркнула, отведя назад маленькие изящные ушки и лупя себя по бокам черным хвостом. Мари-Жозеф, дрожа, съежилась в седле. По щекам ее бежали слезы, мгновенно остывая в холодном ночном воздухе.