Спорим, это мальчик! - Теренс Блэкер

просто нутром понял — нельзя больше от него бегать. Пришло время стать самим собой.

— Теперь ты хочешь вернуться к отцу?

Сэм пожал плечами. Похоже, ему не хотелось об этом говорить. Мы уже подошли к директорскому кабинету. Сэм, не постучавшись, толкнул дверь и вошел.

Я потоптался у порога и тоже вошел.

Оттолин

Катастрофа обернулся посмотреть, кто это вошел в кабинет, и увидел, что за спиной у Сэма стоит английский мальчишка, Мэтью.

— А ты проваливай! — велел ему Катастрофа.

Миссис Бертон сказала:

— Мэтью все это тоже касается.

— Сэм, — сказала директорша, — ты хочешь, чтобы Мэтью остался здесь, или не хочешь?

В это время Сэм смотрел в пол, как будто искал ответа на все свои проблемы среди узоров ковра. Но тут он поднял голову и сказал:

— Конечно хочу.

Елена

Мы пытались вести себя, как будто ничего не случилось, болтали о разных пустяках. Кто-то из родителей (это была мама Тайрона) предложил пойти в пиццерию, но нельзя же было бросить Сэма и Мэтью одних сражаться с папашей-психопатом и его подружкой в Таратайкином кабинете.

В конце концов мы все выползли в коридор и стали дожидаться их под дверью кабинета.

Миссис Картрайт

Я обратилась к довольно необычной группе людей, собравшихся в моем кабинете. Я объяснила, что школа «Брэдбери Хилл» ни в коей мере не может нести ответственности за семейные недоразумения и конфликты, имеющие место за пределами школьной территории, но признала, что было бы желательно найти разумный выход из положения, чтобы ученица Лопес хотя бы знала, с кем она (он) пойдет сегодня домой.

Я спросила как можно спокойнее:

— Не будет ли кто-нибудь столь любезен объяснить, каким образом в моей школе оказался ребенок из Америки, лишенный возможности общаться со своим отцом и с самого начала учебного года носивший женское платье?

Мэтью

Стало очень тихо. Потом заговорила мама. Она рассказала все. По ее словам выходило, что все случившееся не так уж и серьезно. В семье всякое бывает.

Катастрофа

Я кое-что повидал в своей жизни, но, я вам клянусь, никогда еще мне не приходилось слышать такой туфты.

— Давайте-ка разберемся, дамочка, — сказал я тихо, тоном змеи, изготовившейся ужалить. — Вы явились на похороны моей бывшей жены и, пользуясь тем, что меня не оказалось поблизости, умыкнули моего сына. Так? Вывезли его из страны, подальше от родных. Или я что-то недопонял?

Миссис Бертон смерила меня холодным английским взглядом, который я уже успел изучить.

— Такова была воля моей сестры. Она думала, что вы все еще в тюрьме. Она верила, что мы сможем создать для ее сына здоровую семейную обстановку.

— Позвольте только напомнить вам одну незначительную подробность. — Я старался держать себя в руках, но потом взорвался. — В течение трех месяцев вы обряжали его в юбку, черт подери! Так-то вы представляете себе здоровое семейное воспитание?

— Это настоящее извращение, вот что! — воскликнула Оттолин. — Вы, наверное, сломали всю психику бедному ребенку. Он теперь уже и сам не знает, кто он — Сэм или… — Она запнулась. — Саметта? Самина? Самма?

Этот дохляк Бертон посмотрел на Оттолин, как на какую-то мелкую уголовницу. Потом обратился ко мне:

— По-вашему, психика Сэма сейчас в худшем состоянии, нежели в те времена, когда он жил вместе с мистером Лопесом? Я почему-то в этом сомневаюсь. Кроме того, я хотел бы спросить, связано ли наследство Сэма…

Я не желал его больше слушать.

— Сэм — мой сын! — рявкнул я. — Я забираю его с собой!

И я стукнул кулаком по столу. Со всей силы.

Мэтью

От удара Катастрофиного кулака по столу Сэм вдруг словно очнулся. В первый раз с тех пор, как мы вошли в кабинет, он прямо, не мигая, посмотрел в глаза своему отцу.

— Помнишь стену? — тихо спросил он.

— Стену? — Катастрофа угрожающе сощурился. — О чем это ты болтаешь?

— О стене, с которой я видел тебя в последний раз. О стене, которая изменила всю мою жизнь.

Катастрофа глянул на миссис Картрайт:

— Я же говорил, что от этих переодеваний он совсем чокнется.

Потом он снова повернулся к Сэму и сказал с легким оттенком угрозы:

— Дома поговорим о старых временах, сынок.

— Расскажи нам про стену, Сэм, — сказал мой папа.

— Мне тогда только-только исполнилось пять лет, — сказал Сэм, не сводя глаз с Катастрофы. — Ты уже несколько месяцев брал меня с собой на дело. Называл меня «Катастрофа-младший». Говорил, что я теперь тоже член банды.

— Счастливые деньки, — нервно ввернул Катастрофа.

— Можно спросить, какого рода были ваши дела? — поинтересовалась миссис Картрайт.

Сэм продолжал говорить, как будто в комнате больше никого не было, только они с отцом.

— В тот раз ты сказал, что это дело — особенное. Мне дается шанс доказать, что я по-настоящему крутой парень, такой же, как мой папочка. Для этого нужно всего-навсего вылезти на карниз из окна третьего этажа, куда ты меня привел. Дальше надо было сосчитать до ста, а потом перешагнуть на стену, которая выходила на главную улицу города, пройти по этой стене несколько шагов и завопить во все горло. Среди прохожих сразу начнется паника, верно? Никто и не заметит, что на углу трое мужиков мимоходом прихватили мешок с зарплатой — его как раз привезли в один из магазинов.

— Прихватили? — Похоже, до миссис Картрайт понемногу начинало доходить, о чем идет речь.

— Придумано было неплохо, — сказал Сэм. — Все-таки высота стены — девять метров, а внизу бетонный тротуар. Маленький ребенок, совсем один, на такой верхотуре — тут уж никто не станет смотреть по сторонам, правильно?

Катастрофа пробормотал:

— На суде говорили — семь с половиной метров.

— Но я все испортил, — сказал Сэм. — Я посмотрел вниз, и у меня вдруг закружилась голова. Я здорово испугался. Я кричал, плакал, а потом стал показывать на тебя пальцем и звать тебя, потому что увидел, что ваша машина сворачивает в переулок и ты вот-вот уедешь. Только вы не уехали.

В кабинете стояла мертвая тишина. Все ждали, что скажет отец Сэма.

— Бедный Сэм! — прошептала мама.

Мы посмотрели на Катастрофу Лопеса. Он не был больше крутым и твердым, как бильярдный шар. Он смущенно двинул плечами.

— Ты был не виноват, малыш, — сказал он. — Я сам был во всем виноват. Я был тогда молодой. Ты боялся стены, но ведь и я боялся — боялся увязнуть в семейной жизни, потерять свою свободу, потерять все, что для