Джон Р. Р. Толкин. Биография - Хамфри Карпентер

Общество было совершенно неформальным. Не следует думать, что одни и те же люди ходили туда каждую неделю, как на дежурство, а в случае своего отсутствия присылали извинения. Однако же кое–что оставалось неизменным. По рабочим дням обычно все или несколько человек собирались утром в пабе «Орел и дитя» (который между собой называли «Птичка с младенцем»), как правило, по вторникам; хотя во время войны, когда с пивом сделалось туго, а в пабах толпились военнослужащие, им часто приходилось изменять своим обычаям. А вечером по четвергам — в большой гостиной Льюиса в Модлин–Колледже, обычно после девяти вечера. Заваривали чай, раскуривали трубки, после чего Льюис гулко провозглашал: «Ну что, у кого–нибудь найдется что–нибудь почитать?» И кто–нибудь доставал рукопись и принимался читать вслух. Это могло быть стихотворение, рассказ или глава из книги. Потом начинался разбор. Иногда прочитанное хвалили, а иногда и критиковали — это общество создавалось не для взаимного славословия. Иногда потом читали еще что–нибудь, но вскоре принимались бурно спорить или просто болтать обо всем на свете и засиживались так допоздна.

К концу тридцатых годов «Инклинги» сделались важной частью жизни Толкина. Сам он читал, в числе прочего, отрывки из рукописи «Хоббита», тогда еще не опубликованного. В 1939 году, когда разразилась война, в дружеском кругу появился еще один человек. Это был Чарльз Уильямс, который работал в лондонской конторе издательства Оксфордского университета, и его вместе с прочими сотрудниками эвакуировали в Оксфорд. Уильямсу перевалило за пятьдесят, его мысли и творчество — а он был романистом, поэтом, богословом и критиком — пользовались известностью и уважением у читателей, пусть и не столь многочисленных. В частности, его так называемые «духовные триллеры», романы, в которых на самом обыденном фоне разворачиваются события сверхъестественные и мистические, находили себе не очень обширную, но при этом восторженную аудиторию. Льюис познакомился с Уильямсом за некоторое время до того и весьма им восхищался, а Толкин встречался с ним всего раза два. Теперь же он преисполнился к Уильямсу очень смешанных чувств.

Уильямc, с его необычным лицом (полуангел–полумартышка, как выражался Льюис), в синем костюме, столь непривычном для Оксфорда, с сигаретой, свисающей из угла рта, и с пачкой гранок, завернутых в «Тайм энд тайд», под мышкой, отличался немалым природным обаянием. Двадцать лет спустя Толкин вспоминал: «Мы пришлись друг другу по душе и любили поболтать (в основном шутливо)». Но добавлял: «На более глубоком (или более высоком) уровне нам друг другу сказать было нечего». Отчасти потому, что, в то время как Уильямс с удовольствием слушал главы из «Властелина Колец», которые Толкин читал на собраниях, Толкину книги Уильямса, по крайней мере, те, с которыми он познакомился, не нравились. Толкин говорил, что ему эти книги «абсолютно чужды и иногда очень неприятны, временами же кажутся смехотворными». Возможно, его настороженное отношение к Уильямсу, или к тому месту, которое Уильямс занял среди «Инклингов», шло не только от рассудка. Льюис полагал и писал в «Любви», что настоящие друзья не испытывают ревности, когда к их кругу присоединяется кто–то еще. Но тут Льюис говорил за Льюиса, а не за Толкина. Очевидно, что Толкин слегка ревновал или обижался, и не без причины, потому что теперь прожектор Льюисова энтузиазма неприметно сместился в сторону Уильямса. «Льюис был очень впечатлительным человеком», — писал Толкин много лет спустя, а в другом месте говорил о «мощном влиянии», которое, по его мнению, оказал Уильямc на Льюиса, особенно на третий роман из его «Космической трилогии», «Мерзейшая мощь».

Итак, появление в Оксфорде Уильямса положило начало третьему этапу дружбы Толкина с Льюисом. Толкин несколько охладел к своему другу — впрочем, пока что даже Льюис этого почти не замечал. Возможно, была и другая причина, еще более тонкая: Льюис становился все более известен в качестве христианского апологета. Поскольку Толкин сыграл столь важную роль в обращении своего друга, он всегда сожалел о том, что Льюис не сделался католиком, подобно ему самому, но начал посещать службы в ближайшем англиканском приходе, вернувшись к религии своего детства. Толкин же питал настолько сильную неприязнь к англиканской церкви, что она временами распространялась даже на ее храмы: Толкин утверждал, что ему мешает по достоинству оценить их красоту печальная мысль о том, что все они — с его точки зрения — совращены с пути истинного католицизма. Когда Льюис опубликовал аллегорическую повесть под названием «Возвращение паломника» [«The Pilgrim's Regress»; в русском переводе Н. Трауберг — «Кружной путь, или Блуждания паломника», опубл. по–русски в собр. соч. в 8 т., т. 7], в которой рассказывается история его обращения, Толкин счел это название иронией. «Льюис, конечно же, вернулся, — говорил он. — Он не желает войти в христианство заново, через новую дверь — он возвращается к старой, по крайней мере, в том смысле, что, вновь приняв христианство, он принимает вместе с ним или пробуждает вновь все предрассудки, столь усердно насажденные в нем в детстве и отрочестве. Он желает вновь сделаться северно–ирландским протестантом».

К середине сороковых годов Льюис сделался весьма популярен («слишком популярен, на его собственный вкус или на чей–либо из наших», — замечал Толкин) благодаря своим христианским работам, «Страдание» и «Письма Баламута». Возможно, Толкин, видя растущую славу своего друга, чувствовал себя учителем, чей ученик внезапно обошел его и добился почти незаслуженного триумфа. Однажды он не слишком–то лестно назвал Льюиса «популистским богословом».

Но если даже все это действительно присутствовало в мыслях Толкина в начале сороковых, внешне это никак не проявлялось. Он по–прежнему был почти безраздельно предан Льюису и, возможно, в глубине души питал надежду, что когда–нибудь его друг все же перейдет в католичество. А круг «Инклингов» по–прежнему радовал и поддерживал его. «Hwaet! We Inclinga, — писал Толкин, подражая начальным стихам «Беовулъфа», — on aerdagum searothancolra snyttru gehierdon» «Се! Во дни былые мы были наслышаны о хитроумных Инклингах — как мужи мудрые восседали вместе и вели беседы, искусно излагали ученость и песенное мастерство и в думы погружались. То была истинная радость!»

Глава 5

НОРТМУР–РОУД

«А что же делали в это время женщины? Откуда мне знать? Я мужчина и никогда не подглядывал за таинствами Доброй Богини», — пишет Льюис в «Любви», говоря об истории мужской дружбы. Таков неизбежный результат жизни, проходящей в чисто мужском обществе и в таких клубах, как «Инклинги»: женщины остаются в стороне.