Чужая роза (СИ) - Росси Делия

Это да. Майресса должна быть образцом честности и добродетели, а внебрачный ребенок вряд ли вписывается в эти понятия.

Я задумалась.

— Далеко находится монастырь?

— В Лереции. Это полдня пути.

— Хорошо. Я скажу ньору Абьери, что отправила вас с поручением.

Альда растерянно посмотрела на меня и спросила:

— С каким? Ньор герцог все равно не поверит.

— В этом монастыре есть особые святыни?

— Мощи святой Брунгильды.

— Мощи… А сестры что-нибудь раздают паломникам? Может, освященные кусочки ткани или что-то вроде того, — вспомнив свой мир, спросила майрессу.

— Да, — кивнула та. — Все желающие могу получить масло от лампады, что горит над мощами святой. Оно исцеляет от женских хворей.

— Ну вот я и скажу, что отправила вас за этим маслом.

Альда недоверчиво посмотрела на меня и спросила:

— А зачем вам мне помогать?

— У меня тоже есть дочь. И если бы она заболела, я хотела бы быть рядом.

Майресса долго молчала, разглядывая меня покрасневшими глазами, а потом поклонилась и тихо сказала:

— Спасибо, ньора Алессия. Я не забуду вашей доброты.

— Оставайтесь рядом с девочкой столько, сколько нужно. И не переживайте. Ваше место никто не займет.

Альда еще раз молча поклонилась и пошла собираться в дорогу, а я посмотрела на закрывшуюся дверь и вздохнула.

Год назад передо мной тоже стоял выбор: оставить Беттину в монастыре или взять с собой. Я тогда почти ничего не знала о том, как обращаться с детьми, не представляла, как смогу работать с ребенком на руках, но смотрела в темные, опушенные длинными ресницами глаза, и понимала, что не смогу оставить кроху в чужих равнодушных руках.

Что ж, было тяжело. Иногда совсем не оставалось сил. Иногда мне хотелось плакать от усталости и полной беспросветности жизни. Но я ни разу не пожалела о том, что удочерила Беттину. Она одна заставляла меня верить и надеяться на лучшее. И ради нее я готова была сражаться и с судьбой, и с тяготами жизни, и с враждебным миром.

Скрип открывающейся двери заставил меня поднять голову.

— Я думал, ты отдыхаешь, — сказал вошедший Абьери. — А ты даже не переоделась.

Он остановился рядом со мной и коснулся пальцами моей щеки.

Сердце тут же отозвалось на эту ласку, и я на миг прикрыла глаза, стараясь выровнять сбившееся дыхание. Что же Абьери делает? Если бы нас объединяла только страсть, было бы гораздо проще. Секс — всего лишь физиология, естественная потребность организма. Но нежность, которую герцог и не пытался скрыть, рвала мне душу на части. Я ведь понимала, что нельзя привязываться, говорила себе об этом каждый день. Нельзя влюбляться. Нельзя растворяться в мужчине. Нужно оставаться сильной и помнить о цели. Вот только сердце не слушалось. Оно тянулось к герцогу, не желая оглядываться на прошлое и на доводы разума.

— Что-то случилось?

Герцог пытливо посмотрел в глаза и чуть нахмурился.

— Ты всю дорогу молчала, и сейчас сама не своя.

Я отвела взгляд, но Абьери коснулся моего подбородка и заставил посмотреть на него.

— Алессия?

— Я неважно себя чувствую.

Святая Лючия, помоги! Только бы герцог поверил!

— Ты заболела? Я сейчас позову лекаря, — всполошился Абьери, но я взяла его за руку и выдавила успокаивающую улыбку.

— Не нужно. Ньора Альда рассказала мне о монастыре святой Брунгильды, там раздают святое масло, которое помогает от женских хворей. И я попросила майрессу привезти мне это масло.

Под встревоженным взглядом герцога лгать было тяжело, но я вспоминала расстроенное лицо Альды и уверенно рассказывала о доброте майрессы, которая согласилась мне помочь.

— Вы ведь не против, Алессандро? Ньора Альда обещала, что вернется уже через два дня.

— Что ж, раз ты так веришь святой Брунгильде, пусть едет, — кивнул герцог и добавил: — Но лекарь тебя все равно осмотрит. Это не обсуждается, — нахмурился он, останавливая мои возражения и дергая веревку звонка.

— Позови ньора Альто, — велел Абьери прибежавшей на зов Мартине.

А когда через несколько минут в комнату вошел худой, невзрачный ньор в традиционной одежде докторов, герцог коротко приказал тому меня осмотреть, и мне пришлось смириться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

«Что ж, это не самая большая плата за то, чтобы помочь отчаявшейся матери», — думала я, отвечая на вопросы доктора и изредка поглядывая на дверь, за которую вышел герцог.

Время шло, ньор Альто от расспросов перешел к осмотру, то прикладывая к моей груди какую-то тонкую золотую пластину, то проводя ею по моему животу и шепча непонятные слова.

— Что ж, ничего страшного, ньора Алессия, — закончив свои странные манипуляции, заверил меня доктор. — С вашим здоровьем все в порядке, но я посоветовал бы вам больше отдыхать и не волноваться.

В темных, утонувших под набрякшими веками глазах, мелькнули непонятные эмоции. Мне даже показалось, что ньор хотел что-то добавить, но передумал.

— Вы уверены?

— Совершенно уверен, ньора Алессия. Ваши недомогания связаны не с болезнями, а с излишней восприимчивостью и деликатностью натуры, — мне досталась прохладная улыбка. — Я оставлю вам успокоительную микстуру, — порывшись в висящем на шее холщовом мешочке, пробормотал доктор. — Будете принимать ее два раза в день, утром и вечером. И вам сразу станет легче.

Поиски наконец увенчались успехом, и ньор Альто поставил на стол небольшой темный флакон.

— Пять капель на стакан воды, — пояснил доктор. — И все волнения исчезнут, будто их и не было.

Он снова улыбнулся, а потом поклонился и вышел из комнаты.

Алессандро Абьери

— Уверен?

Он глядел на лекаря, а внутри что-то ломалось и перекраивалось, подстраиваясь под услышанную новость.

— Сами посмотрите, ньор герцог.

Альто сунул ему под нос пластину, на которой остался четкий магический след.

— Сильный ребенок. Всего четыре недели, а такая мощная магия.

Абьери глядел на закручивающуюся спираль, и сердце билось все быстрее. Ребенок. Его ребенок. Сын. Как такое возможно? Он ведь никогда не забывал применять заклинание. Неужели судьба решила по-своему?

Он пытался свыкнуться с невероятной новостью, которая меняла все. Всю его устоявшуюся жизнь.

— Здоровью конреди ничего не угрожает?

Он не смотрел на лекаря — не мог оторваться от пластины, на которой запечатлелась жизнь еще не рожденного младенца.

— Ньора Алессия на редкость здоровая женщина, — ответил Альто.

— Ты сказал ей о ребенке?

— Нет. Сразу поспешил к вам, ньор герцог.

— Что ж, хорошо. Пока никому ничего не говори. Просто следи за самочувствием конреди.

Он махнул рукой, отпуская лекаря, а потом тяжело опустился в кресло и задумался. Перед внутренним взором проходило прошлое: годы трудов на благо герцогства, тьма, терзающая душу, опала. Его жизнь была монотонной и обыденной. Больше двадцати лет он существовал по заведенному раз и навсегда распорядку, не отступая от него ни на шаг. Но в последние дни все изменилось. Он снова дышал полной грудью, снова чувствовал себя настоящим, забыв и о тьме, и о проклятой маске, и о пропавшем даре.

Перед глазами промелькнуло видение раскаленного алтаря и черное пламя, захлестнувшее изнутри при одном только прикосновении к жертвеннику. И неожиданно он вспомнил, что с ним было. Его тело горело. Пламя бушевало внутри, снаружи, лизало острыми раскаленными языками кожу, пекло внутренности, не давало ни вздохнуть, ни выдохнуть. Чистилище? Нет, это был настоящий ад. И если бы не Алессия, он остался бы в том адском огне навсегда. Это ее руки вытащили его из раскаленной толщи безвременья. Ее губы напоили прохладным дыханием, ее голос вел за собой, пока он не выбрался из мрака преисподней. И это ее душа коснулась его души, чтобы облегчить боль и залечить обожженные раны.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Вот точка отсчета. Вот то событие, которое его изменило. Вот тот момент, после которого все, что до этого казалось важным, стало пустым и ненужным, а то, что еще недавно представлялось немыслимым, вдруг обрело значение. Действительно. Раньше он и подумать не мог о том, чтобы взять себе конреди или, хуже того, жениться на простолюдинке. Но то, что он чувствовал, обнимая чужестранку, не сравнить ни с чем. Ее тело, ее запах, тягучий мед ее глаз… Она изменила его. Сделала другим. Вывернула душу наизнанку и заставила принять то, на что он не считал себя способным.