Невеста. Шлюха - София Блейк

Я протиснулась в коридор мимо его начинающей полнеть фигуры и начала одеваться. В этот вечер я поняла, что в лице Людкиного мужа обеспечила себе врага. И в Москву мне пришлось возвращаться одной.

Это была тяжелая дорога, местами из–за гололеда произошли аварии, и пробки тянулись на многие километры. Я ехала очень осторожно, и нередко машины мигали фарами позади меня, сигналили, а, увидев девушку за рулем, вертели пальцами у висков, матерились и пытались всячески меня достать. По счастью, я уже давно научилась не реагировать на оскорбления и думала только о том, чтобы не попасть в аварию и не повредить мою любимую «восьмерочку».

Усталая и сонная, я добралась до своего московского пристанища намного позже, чем рассчитывала. Была глухая ночь, и оказалось, что моя кровать занята новенькой девушкой, которая перепугалась из–за моего неожиданного вторжения.

Вообще–то я полагала, что не способна навести страх на кого–нибудь, даже ночью, но вскоре поняла: новенькая просто по жизни была несчастной и забитой девчонкой. Она прибыла из Казани, где нравы совсем не такие, как в знакомых мне городах. Малолетние банды делили там все районы на зоны влияния, и девчонки, у которых не было крутого брата, отца или любовника, становились общаковым достоянием. Они по команде спали со своими бригадными пацанами, выполняли любые распоряжения лидеров, и становились проститутками против своего желания, если только подходили по внешним данным.

Я знала о казанских порядках задолго до этого, общаясь с Кирой, Дилярой и слушая их разговоры между собой. Какие бы у нас не были отношения, в маленьком коллективе, который варится в тесной квартирке, ничего нельзя утаить. Ну, или почти ничего…

Новенькую звали Аленой, и она была еще несовершеннолетней, даже младше меня, когда я только начинала свою карьеру проститутки. Мы пили на кухне чай, и я вполуха слушала, с каким страхом и почтением девушка говорит о казанских бригадах. Алена не утаила от меня, что стала женщиной в двенадцать, и с тех пор хорошим поведением заслужила отправку в столицу, что считалось очень круто для простой казанской девчушки. Меньше всего я хотела близко сходиться с казанскими, и сейчас был как раз повод задуматься об этом. Что, если я своими отлучками настолько достала Эмиля, что он не остановится перед осуществлением своей давней угрозы?

Пожалуй, я была не слишком желанным кадром для сутенеров из–за своей самостоятельности и плохо скрываемых собственных целей. В моей практике, правда, отечественные сутенеры были достаточно равнодушны к судьбе проституток, что было, в общем–то, неплохо и давало нам известную свободу. Пока что ни один из наших хозяев не подкарауливал девушек, решивших переменить жизнь и профессию, не избивал и не вредил им другими способами, но сейчас рассказы Алены посеяли во мне нехорошие сомнения. Даром, что я была не из их мест родом, все равно я уже стала частью их бизнеса, и на меня распространялось их отношение к своим землячкам. Хуже того, именно то, что я не имела отношения к их родине, делало меня вдвойне уязвимой.

Я как раз собрала чемодан и спортивную сумку, поместив в них все мои пожитки, когда со смены вернулась Оксана. Наша внезапная близость с ней на вызове у американца как–то отошла у меня на задний план из–за последних событий, но выяснилось, что украинка и не думала ничего забывать.

— Маленькая моя, — ее поцелуй застыл на моих губах вместе с привкусом помады, алкоголя и сигарет, — я скучала за тобой, где ты пропадала?

— Надо говорить «скучала по тебе», — поправила я типично украинскую ошибку, как часто это делала раньше.

— Ай миссд ю, — нашлась Оксана и снова обняла меня.

— Для меня уже нет в квартире места, — сказала я, отодвигая ее. — Пожалуй, самое время сматываться.

— Как, насовсем?

— Не знаю, — признаться, у меня еще не было никакого плана, но даже если бы и был, я вряд ли стала бы делиться с Оксаной, чья лояльность казанским была проверена полутора годами работы на них.

— Тогда я с тобой, — вдруг решительно заявила Оксана, — только вещи соберу.

— Да ты сдурела! — испугалась я не на шутку. — Малолетка сейчас тревогу поднимет. Ты пьяная совсем, и сейчас остальные припрутся, вот им потеха будет.

— Осточертели мне они все, — Оксана понизила голос до шепота, — хуже горькой редьки. Но рано девки не заявятся — я знаю. Они после работы таблетками закинулись и на дискотеку рванули до самого утра.

— Так утро уже скоро.

— Мне собраться — пять минут, не веришь?

— И куда мы пойдем, горе мое?

Наше перешептывание в коридоре грозило затянуться, и мы то и дело оглядывались на дверь, за которой спала Алена. Или делала вид, что спит.

— А у меня есть один телефончик, — прошептала Оксана, — нас примут с дорогой душой.

— Где это?

— Это одна тетечка держит элитный салон. Под фээсбэшной крышей. Бабки там посерьезнее, чем у нас, и клиентура побогаче.

— Откуда у тебя их координаты?

— На вызове дал один человек хороший. Я уже встречалась с тетушкой. Если бы тебя не ждала, так позавчера бы туда переехала.

— Ты–то модельной внешности, — продолжала сомневаться я, — на кой им Дюймовочка нужна?

— Я и о тебе говорила, и описала тебя уже, — прошептала Оксана, гладя мои волосы. — Не пропадем, малая, мы с тобой.

Вот так я дала себя уговорить. Странно, как может измениться жизнь из–за единственного разговора, ночью, шепотом, в тесном коридоре. Что было бы, уйди я минут на десять раньше, до возвращения украинки с работы? Этого мне узнать не дано никогда. Ну, и ладно.

Факт: мы покинули постылое жилище никем не остановленные, две молодые девчонки, еле волокущие туго набитые чемоданы и сумки. Чтобы выйти на улицу и ловить такси, нам следовало повернуть от подъезда налево, но я помотала головой и свернула направо. Оксана чуть не свалилась на месте, когда я остановилась у освещенной стоянки, где приткнулись друг к другу несколько легковых машин, и нажала на кнопку дистанционного пульта. Дар речи вернулся к украинке только, когда я вывела «восьмерку» на Варшавское шоссе и спросила небрежно:

— Куда ехать–то?

Тетеньку звали Камиллой, и она напоминала расфуфыренную мечту малолетнего онаниста. Карие глаза с поволокой томно смотрели из–под челки иссиня-черных волос, полные губы в яркой помаде каждый раз складывались в трубочку, когда Камилла раскрывала рот, то ли разговаривая, то ли втягивая кофе. Вообще, я не встречала до этого столь явно чувственный рот. Одето на Камиллу было много дорогих интересных вещей, но при этом почему–то складывалось чувство, что она голая. Наверное, это был такой талант, не знаю, как объяснить иначе, но при виде ее впервые, я одновременно поняла, что мне она не нравится, и что у нее можно многому научиться. Ну, например, как добиться того, чтобы собеседник не мог догадаться, сколько тебе лет. Видна была только дороговизна всего: одежды, колец, серег, ожерелий, белья, обуви, духов, которые обволакивали Камиллу осязаемым облаком. Она двигалась, как в ритуальном танце соблазнения, вся яркая, сочная, ароматная, сладкая. Невозможно было представить, чтобы кто–нибудь обратился к ней с обычными словами, ну там: «Камилла, разогрей котлеты и борщ!»