Дневник русского украинца: Евромайдан, Крымская весна, донбасская бойня - Платон Беседин

Большинство из тех, кто рвался в Россию за сытой жизнью и радужными перспективами, поняли, что ничего этого в ближайшее время ждать не стоит. Материковая Россия сама испытывает трудности и водопадами в Крым деньги не льёт. У полуострова же нет фактических ресурсов для улучшения жизни.

Все эти проблемы были предсказуемы. Но тогда едва ли не каждый таскал на себе розовые очки. Сейчас у многих они либо разбиты, либо по стёклам пошли трещины. И вся аргументация возвращения Крыма сводится к одному: «Зато нет войны, как на Донбассе…»

Поэтому киевский план выглядит весьма логично. Но сработать он, конечно, не сможет. Обратного пути нет. При сверхоптимистичных, фантасмагорических для Киева раскладах крымский камбэк возможен лишь, если Украина заживёт благодатно, превратившись в развитую европейскую державу.

Но, судя по обстановке в столице, произойдёт это не скоро. С моего последнего октябрьского визита в Киеве многое изменилось. В худшую сторону.

Поднялись цены, подобравшись к российским. Зарплаты уменьшились. Больше всего как всегда пострадали «бюджетники»: их лишили доплат, надбавок, грядут массовые увольнения. По столице прошла волна митингов, забастовок. Из-за них, например, не ходили троллейбусы, трамваи. Подняли тарифы на коммунальные услуги, примерно в 2,5–3 раза. Курс доллара, как и в России, меняется ежедневно. С подругой выбирали ей шкаф-купе. Пришли на следующее утро с деньгами – шкаф подорожал на тысячу гривен; ничего поделать не можем, говорят в фирме, завод-производитель вновь поднял цены, закупка вся привязана к доллару. Добавьте к этому частые отключения света, и можно будет понять, в каких стрессовых условиях находится сегодня украинское производство; люди выходят на работу ночью.

Да, в экономической сфере – беда. Но ещё хуже – в сфере психологии. С осени, а с лета особенно, настроения киевлян изменились. Шароварно-патриотический китч поблек. Слова звучат уже не столь громогласно. Если ещё в сентябре едва ли не каждый второй декларировал свою причастность к Евромайдану: мол, ходил, стоял, боролся, то теперь всё чаще – отрицание собственного участия: «Нет, я там не был, вы что? Знал, чем всё это закончится».

Горькие заявления, что народ обманули, – уже не редкость, а скорее постепенно утверждающееся правило. На улице Институтской, превращённой в мемориал памяти погибших во время Евромайдана, там в январе-феврале шли основные бои, регулярно встречаются гневные обвинения нынешней власти в предательстве.

В повседневных разговорах так много разочарования, обиды. И так мало надежды. На то, что Запад поможет («хотели бы – уже помогли»), а свои лидеры справятся. Город забит беженцами разного статуса и способа действия.

За последние месяцы жизнь в Киеве охмурела. Стало боязно, волгло. Случилось то, о чём твердили эксперты. Киевляне входят в новый год отнюдь не с праздничным настроением. Как и жители Крыма.

Собственно, проблемы и у тех и у других во многом идентичны. Где-то чуть больше, где-то чуть меньше. Как и мысли, как и устремления. И с двух сторон всё больше понимающих, что друг без друга – тут можно расширить Крым до России – не выжить.

Но пока 2014‑й год заканчивается так же бездарно, как и начинался. В предчувствии войны. В разделении и страхе. В барахтанье на дне, где в грязи и пыли, прахе прошлого, порой отыскиваются зёрна надежды.

…Когда я, наконец, приезжаю в Севастополь, на вокзале встречаю седовласого мужчину, пытающегося уехать в Донецк. Там хуже, куда хуже, чем в Киеве и Крыму.

Мы говорим. Я рассказываю, как добирался, он жалуется, что вообще не представляет, как уехать. Заключает:

– Семьдесят с лишним лет живу. То оттепель, то Брежнев, то «перестройка», то развал Союза, реформы, референдумы. Сколько можно? Перемены, обещания, призывы. Боюсь их! Потому что с каждым разом всё хуже…

Чёрная точка

Как живёт Одесса после трагедии в Доме профсоюзов

30.12.2014

Перед Новым годом я оказался в Одессе. Только прошла метель, и город белел, занесённый снегом. У меня был почти день, и я хотел осмотреть зимнюю Одессу, в которой до этого был лишь в тёплое время года.

Не знаю, правильно ли это: идти сначала не на Дерибасовскую или в Городской сад, а к Дому профсоюзов, но я поступил именно так. Слишком глубокой оказалась рана.

Прежняя Украина кончилась 2 мая 2014 года. Когда людей сожгли заживо. А после не признали их жертвы. Жизнь страны разделилась на до и после одесской трагедии. Она стала поворотным пунктом, после которого в сознании миллионов людей тревожными ударами застучало: «Всё уже не будет как раньше. Конец прежнего. Начало нового». Не Евромайдан, не аннексия Крыма, а сожжённые заживо в мирное время люди отметили на линии украинской жизни точку невозврата, разросшуюся до чёрной дыры. Донбасская война стала адом, одесская трагедия – его первым кругом.

Тем сильнее ощущение, когда стоишь у Дома профсоюзов, а с правой стороны от тебя – купола Пантелеймоновского собора. Возможно, когда-нибудь его колокольный звон разгонит бесов, но пока, кроме прочего, к ним прилепились мелкие баламуты и гнусики. Одни до сих пор упиваются «сгоревшими колорадами», другие пиарятся на горе, ваяя писульки и киношки о трагедии, не имея, похоже, ни мозгов, ни совести, чтобы смолчать, а если и говорить об этом, то говорить талантливо.

Но здесь нельзя обойтись без молчания в память о погибших, хотя жизнь, как говорят, продолжается. И несколько человек перед входом очищают скамейки и дорожки от снега. Сам Дом профсоюзов обнесён забором. На нём изображены флаги и лозунги, но не разобрать, какие именно – их замазали чёрным. Дежурят милиционеры.

– А внутрь можно попасть? – спрашиваю у одного из них, хотя и так знаю ответ.

– Нет, – милиционер приветлив. – Да и там всё закрыто металлическими пластинами. Не пройти…

Окна первого этажа, и правда, заколочены ржавыми листами. Но, в целом, это здание почти не хранит следов трагедии. Если бы не сердце, душу защемляющая энергетика.

– Очистили его, да? – спрашиваю у подошедшего бородатого мужчины. – Копоть же была.

– А, да, – он как-то обречённо взмахивает рукой. Закурив ае т.

– У вас взрывы на днях были, да?

– Да, у нас тут вообще, – он пускает дым, – неспокойно…

Мы стоим. Он рассказывает о событиях 2 мая, очевидцем которых стал. Вообще, если верить словам, здесь многие ими были. И у каждого, так мне видится, неподдельная боль.

– Всё было спланировано. Я слышал их говор. Половина в масках. Их завезли к нам из других городов…

Курит одну за другой. Переходит к событиям нынешним.

– Они и сейчас по офисам ходят. Молодые пацаны в масках. Говорят, ты неправильно живёшь. Живи, как надо…

Мы стоим у доски памяти. На ней два десятка фотографий погибших в Доме профсоюзов. Под некоторыми – только имена, фамилии, у других – подробные биографии. Кого-то я знал раньше, как поэта Вадима Негатурова, например. Разные возрасты, разные социальные происхождения. Есть совсем дети: 92‑го или 96‑го года рождения.

Написано, где родились. И как были убиты. Пулевые, колющие раны. Смерть в результате удушения. Эта доска памяти – антагониста официальной украинской версии. Той, в которой в Доме профсоюзов погибли граждане России и Приднестровья. Погибли от несчастного случая.

– Охраняют, – показывает мне на милиционеров другой собеседник, одетый точно для подъёма на Эверест, – улики скрывают. Никто ничего не говорит. Предатели!

За те полчаса, что я стою у доски памяти, к ней подходят больше десятка человек. И я понимаю, чувствую, что все эти люди – определённых взглядов и убеждений. А здесь – их точка сбора, общения. Только заговори.

Нет, подходящие необязательно поддерживают Новороссию или выступают за сепаратизм – наоборот, разные взгляды, от адекватных до безумно-конспирологических, но всех их объединяет одно: они не могут простить одесской трагедии.

– Пусть это провокация ФСБ, – говорит мне женщина, выгуливающая лабрадора, – пусть так, но почему нет никакого расследования?

Она попадает в «яблочко». Из него вываливается червяк лжи. До сих пор нет никакого внятного заявления официального Киева по одесской трагедии 2 мая. А прошло уже больше полугода.

И ведь если по справедливости, это не должны быть просто слова. Покаяние – вот что нужно. Иначе – ложь, пустота, морок. А он развеется, он обречён. И Украина рухнет в бездну, расколется, не соберёшь. Нельзя упускать, забывать, оставлять такое. Как чёрная точка на оке, которая уже затмевает взгляд, а со временем разрастётся, превратится во что-то чудовищное, неизлечимое.

Я приехал в Одессу из Киева. На Крещатике и Площади Независимости уже нет напоминаний о Евромайдане. Всё вычистили. Но на Европейской площади – мемориальная доска: фото погибших, горящие лампады, живые цветы. На улице Институтской – её хотят переименовать в улицу героев Небесной сотни – напоминание за напоминанием. Через каждые метр-два. Встречаются и беркутовские щиты, и заграждения, и кресты.